– Этого человека зовут… Галиной… Вербицкой…

– Вербицкой? – удивилась Ирина. – Вы так давно не видели сестру или…

– Или… – подхватил он. – Я был женат на однокласснице. Ее девичья фамилия – Харина. Галина Харина… Не слышали о такой? Может быть, родители что-нибудь рассказывали о ней?

Ирина отрицательно покачала головой.

– Нет, не рассказывали. Они вообще очень редко вспоминали школу… Во всяком случае, при мне… Но, думаю, они вам обрадуются! Давайте сразу с поезда и поедем к нам на дачу! Возьмем такси и…

– Нет, – мягко перебил ее Александр. – Мне нужно сначала заехать в квартиру родителей. Почему-то захотелось ее сохранить… Я нанял людей, чтобы присматривали…

– Ну хорошо… А потом! Вы же можете приехать в любой день! Папа из-за своего инфаркта давно на инвалидности, не работает… ну и мама всегда рядом… Приезжайте, Александр Ильич. Они обрадуются, вот увидите!

Вербицкий посмотрел на бегущий за окном пейзаж, потом перевел глаза на дочь своих одноклассников и сказал:

– Я обязательно приеду к вашим родителям, Ирочка. Только давайте договоримся, что вы… пока… ничего им не скажете обо мне, хорошо?

– Хотите сюрпризом?

– Ну… что-то вроде этого…

Ирина усмехнулась и, кивнув головой, согласилась.


Из родительской квартиры на Вербицкого пахнуло затхлостью. Оно и понятно. В ней десятилетиями никто не жил. Нанятые для ухода за его родовым гнездом люди как могли старались содержать помещения в порядке, но эти самые родовые гнезда не выдерживают отсутствия птенцов: начинают ветшать и разрушаться. Александр Ильич почему-то никак не мог решиться продать эту квартиру. Ему казалось, что с ее продажей у него не останется ничего от той жизни, когда его любили по-настоящему, искренне и бескорыстно, как умеют любить только родители и… очень редко попадающиеся особым счастливчикам женщины. Он, преуспевающий питерский банкир, станет совершенно одинок, лишившись родного дома, куда все-таки можно было иногда приезжать. Почему-то сейчас Александру Ильичу казалось, что он теперь станет приезжать сюда чаще. Только здесь он был по-настоящему счастлив… с родителями… они были хорошими людьми… и с Галей… которая была плохой женой, но которую он все равно очень любил…

Бросив стильный черный плащ на спинку стула, который много лет стоял на одном и том же месте у круглого стола, застеленного пыльной золотистой скатертью с длинными коричневыми кистями, Вербицкий опустился на диван. Старая мебелина натужно скрипнула и разразилась кислым душным запахом. Александр провел по выгоревшей шершавой обивке ладонью. Она показалась ему влажной. Да-а-а… тут надо все менять или… все же… продать квартиру…

Опасаясь за свои дорогие брюки, Александр Ильич пересел на стул к плащу. Стул начал плавно крениться в сторону. Вербицкий, чертыхнувшись, вскочил, укрепил стул в нужном положении, опять шлепнулся на диван и даже вольготно развалился на нем. Черт с ним, с костюмом! Можно подумать, что у него не хватит денег на другой! Да он не обеднеет, если десять таких костюмов себе купит… И вообще… Не этим у него сейчас занята голова! Что костюмы! Вот взять… судьбу! Какие же удивительные встречи она иногда преподносит! Ирина Кардецкая оказалась дочерью Якушевых! Видимо, он, Александр Вербицкий, что-то такое чувствовал всеми фибрами и потому никак не мог заставить себя по-настоящему ухаживать за этой женщиной, которая годилась ему в дочери. Да-а-а… в дочери… У него вполне могла бы быть такая дочь… ну… чуть помладше, если бы Галочка смогла пережить свое горе и начать с ним, с Сашкой, новую жизнь. Она не смогла… Нет! Это не она во всем виновата. Это он так и не смог зажечь ее своей любовью! Он ничего не смог! Ведь чувствовал, что Галя не любила и Якушева, а значит, сердце у нее оставалось свободным. Надо было жизнь свою положить к ее ногам, а он, идиот, уехал…

Ну ничего… Он завтра же поедет на дачу к Якушевым и узнает у них все про Галочку. Ирина говорила, что они не покидали Григорьевск, значит, что-нибудь да расскажут о его бывшей жене. Он ее непременно найдет и… чем черт не шутит… может быть, в конце жизни… у них что-нибудь и получится… Галя не может быть замужем за другим, потому что он с ней никогда не разводился. Но она может просто жить с кем-то нерасписанной. Разве в паспортных штампах дело? Да и вообще, она могла как-нибудь потерять паспорт, а в новом – не восстанавливать печать о браке, которого, по сути, и не было. Ну и что? Он, Александр Вербицкий, все равно найдет ее, посмотрит в глаза и…


Проснувшись утром по своему обыкновению ровно в семь часов, Вербицкий не знал, чем себя занять до двенадцати, когда ему казалось приличным ехать в гости. Как сказала Ирина, отец на инвалидности, а значит, наверняка дрыхнет до полудня. Куда Кольке торопиться? Не в банк же!

В половине двенадцатого Александр Ильич вызвал такси и отправился в дачный поселок у Рябого озера. По дороге он попросил завезти его в разного рода магазины и накупил дорогих продуктов на целый полк, пару бутылок коньяка, вино для дам и для них же – два фантастически красивых букета, которые научились составлять и украшать уже и в провинции.

Дом Якушевых существенно отличался от остальных построек дачного поселка. Почти каждый второй был обит вагонкой, которую в этой местности, видимо, считалось модным обжигать паяльной лампой до появления черных пятен и полос, как на березовых стволах. Колькин дом представлял собой уменьшенный вариант бывшего главного продовольственного магазина Григорьевска, выполненного в стиле модного тогда сталинского ампира, то есть с лепниной под крышей и ложными колоннами у входа. Дом строил еще Якушев-старший, бывший директор григорьевской овощебазы, очень состоятельный по тем временам человек. Участок Ирининых родителей, опять же в отличие от других, был огорожен добротным кирпичным забором с мощной калиткой, закрытой на серьезный, похоже, чугунный засов. Вербицкий попросил водителя посигналить, и почти сразу на крылечко выбежала сама Ирина в спортивном костюме. Александра Ильича будто резко толкнуло в грудь. Она опять живо напомнила ему Галочку.

– Здравствуйте, Александр Ильич, – приветливо поздоровалась женщина, открывая калитку. После того как в вагоне их отношения были выяснены до конца, Ирина перестала бросать на него саркастические взгляды. Питерский банкир стал для нее теперь всего лишь другом родителей, бывшим их одноклассником. Она приняла у него из рук один букет, с довольным видом сунула в него нос, вдохнула пряный запах осенних цветов и сказала: – Пойдемте в дом! Я ничего никому не говорила! Вот родители удивятся! А уж обрадуются! Они давно гостей не встречали.

– Ирочка! Ты с кем там? – раздался из открытой двери женский голос. Если бы Вербицкий не знал, что матерью Ирины является Люська Скобцева, никогда не догадался бы, что голос принадлежит именно ей. Оказывается, стареют даже голоса…

– Это, мама, к вам с отцом приехали…

– Кто? – прозвучало уже совсем близко, и в дверь протиснулась безобразно полная женщина с редкими седыми волосами, остриженными очень коротко.

– Говорит, что одноклассник! – радостно произнесла Ирина и даже подмигнула Вербицкому.

Александр Ильич застыл на добротном каменном крыльце, с ужасом взирая на то, что сделало время с признанной красавицей школы № 1 имени В. И. Ленина Люсей Скобцевой. Вместо яркой брюнетки с талией, утянутой в рюмочку, перед ним стояла бесформенная седая старуха с тремя подбородками. Ее водянистые глаза, когда-то поражавшие своей знойной чернотой, смотрели на приезжего недоверчиво и даже, пожалуй, с испугом.

– Мама! Ну что же ты! Приглашай в дом! – засуетилась Ирина. – Это же ваш с папой одноклассник, Александр Ильич Вербицкий! Неужели не узнаешь?

– Вербицкий… – глухим голосом повторила за дочерью старуха и прошептала: – Не может быть…

– Да почему же не может! Это он и есть! Мы с ним в поезде вместе ехали! Я вас с отцом специально не подготовила, хотя сама пригласила его к нам в гости. Мы с Александром Ильичом хотели вам сделать сюрприз! – Ирина широко взмахнула рукой и сказала: – Да вы проходите в дом, Александр Ильич. Это мама от удивления никак отойти не может! Вообще-то она очень даже разговорчивая!

– Я это, Люся… я… – вынужден был сказать Вербицкий и, несколько кривовато улыбнувшись, шагнул за Ириной через порог. Может быть, хоть Колька при виде его не впадет в такой ступор… Мужик все же… Женщине, конечно, неприятно демонстрировать, как безжалостно изуродовало ее время, а мужику что… Он и есть мужик!

Мужик Якушев выглядел еще большей развалиной, нежели его жена. Он стал, как жена, необъятно толстым, а еще обрюзгшим и лысым. Грязно-бурые остатки когда-то пышной смоляной шевелюры жалко кудрявились над ушами и длинными неопрятными прядями свисали с затылка. Он с удивлением уставился на Вербицкого, так и сжимающего в руках букет, предназначенный Люсе.

– Чем, собственно, обязан? – прошепелявил Якушев, не отрывая от Александра уже по-настоящему испуганных глаз.

– Коля, это Сашка… то есть Александр Вербицкий, – уже вполне твердым голосом сказала бывшая красавица Люся Скобцева. – Дождались…

Якушев еще раз недоверчиво оглядел стройного подтянутого гостя, дорого одетого и модно подстриженного, и вдруг, взявшись рукой за сердце, ахнул, поскольку наконец узнал его, и жалким голосом произнес:

– Саш-ка… ты?.. Не может быть…

– Все именно так, Коля, – вынужден был ответить Вербицкий, сунул в руки бывшей однокласснице букет и без всяких приглашений уселся в старенькое продавленное кресло, стоявшее напротив дивана, на котором сидел хозяин.

– И зачем же ты приехал, Сашка? – спросил он.

– За этим, за самым… – все так же криво улыбаясь, ответил Александр Ильич, потому что не знал, как начать разговор. Он вдруг решил, что зря затеял эту поездку. Его Галочка сейчас выглядит наверняка не лучше Люськи. Время к женщинам как-то особенно безжалостно. Неужели и она сейчас такая же безобразная толстая старуха? Нет, она должна была состариться как-нибудь по-другому. Она всегда была высокой и худой. И что? Тощие старухи наверняка к старости горбятся и превращаются в настоящих ведьм. Он, Вербицкий, тоже наверняка выглядит ужасно, просто привык к себе и не замечает разрушительных следов времени. Какой кошмар! Он еще пытался клеиться к Ирине!!!

– Я знала, что ты когда-нибудь за этим придешь, – неожиданно вдруг подала голос Люся. – Ждала… Мы с Колей тебя давно ждали…

– Ждали? – удивился Вербицкий. – Да я, собственно, собрался в Григорьевск неожиданно даже для себя. Но… вы правы… Я должен был приехать сюда… Галя… Где Галя? Что с ней? Жива?

– Жива… Только…

– Что «только»? – Вербицкий даже приподнялся с кресла, потому что приготовился услышать самое страшное: его жена потеряла рассудок, спилась, превратилась в бомжиху…

– Не знаю, как и сказать… – махнула толстой рукой бывшая красавица. – В общем, ее надо видеть… Словами этого не передать…

Александр Ильич вскочил с кресла, плюхнулся на диван к Якушеву, вцепился руками в его клетчатую фланелевую рубашку, тряхнул как следует и прошипел:

– Я хочу знать правду, слышишь! Немедленно и всю, до самого донышка! И ты мне непременно все расскажешь, потому что Галкины беды начались именно с тебя, Якушев!

– Оставь его, Саша, он после инфаркта… – Руки якушевской жены, которые оказались неожиданно сильными, ловко выпростали из пальцев Вербицкого мужнину рубашку.

– Мама! Папа! Что происходит?! – удивленно и настороженно выкрикнула Ирина. – Александр Ильич, что вы себе позволяете?! Вы же в гостях!! Это непорядочно, наконец! Мой отец болен!!

Но трое бывших одноклассников уже не обращали на нее никакого внимания.

– Значит, хочешь знать правду? – переспросил Якушев и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А что с нами со всеми будет после того, как выползет эта самая правда, ты можешь представить? Кому от этой правды станет лучше? Тебе? Мне? Люське? Галине? Или… может быть, ей? – И он показал рукой на Ирину, которая с выражением настоящего ужаса на лице привалилась спиной к косяку двери. – Представь, мы давно хотели сказать правду Гальке, но ведь на нее как посмотришь, всякое желание пропадает что-нибудь говорить… Да ты сам ее увидишь и… все поймешь… Она же… посмешище всего Григорьевска… А что до твоей… модной персоны… так Галька и не любила тебя никогда! Это все знали! И не ты отец ее ребенка! Это тоже всему Григорьевску известно! В общем, ты, Сашка, в этом деле самое последнее лицо!!

– Я ее муж!! – взвыл взбешенный Вербицкий.

– Ага! Тот самый, который объелся груш! – выкрикнул высоким бабьим голосом Якушев. – Где ты был, муж, все эти годы?!

– Коля, успокойся, – вмешалась его жена. – Тебе вредно так волноваться, а с этой тайной мы уже и без того намучились. Не в могилу же ее нести. Мы же с тобой давно решили, что надо наконец покаяться. Вот она и пришла, пора эта…

– Мама… что ты такое говоришь? – бросилась к ней Ирина. – Мне что-то не по себе…