Татьяна Дубровина - Вся жизнь — игра

«Шато-Марго», как колдовское зелье, мерцало в хрустале бокалов, запеченная форель золотилась в тарелке, словно осенний лист. Обычно рыбу не подают с красным вином, но это — исключение: сегодня королева должна пить свой, королевский напиток.

Разноцветные корзинки-тарталетки со всякой всячиной, китайский салат из чего-то непонятного, цветного, нарезанного тончайшей стружкой. Все живописно, все источает аппетитные ароматы.

Но приступить к еде невозможно… Маргарита могла лишь сидеть вот так, пряменько, неподвижно, и смотреть перед собой… На Него.

А Георгий — на нее. Они разместились, как положено по этикету, по разные стороны стола. По-королевски.

И вдруг оба одновременно стали приподниматься и, опершись руками о крахмальную скатерть, потянулись губами друг к другу. Через стол. Хорошо, что он был небольшим.

Маргарита сбила грудью бокал — и багряная жидкость начала медленно растекаться по белоснежной льняной ткани.

Между их лицами встало преградой пламя свечи — Георгий затушил фитилек пальцами.

Стало темно, и в этой бархатной тьме их губы соприкоснулись… Едва-едва, почти неосязаемо. Так зимой касается лица снежинка — и тут же тает…

И Маргарита услышала — не слова, а скорее просто выдох:

— Милая… солнце мое…

Вот она, желанная страна счастья, что скрывалась за нарисованным на холсте камином. И оказывается, никакого ключика не требовалось, чтобы проникнуть в нее. Нужно было просто-напросто наклониться через стол…

Каким он все-таки может быть нежным, этот человек-скала! И каким горячим умеет стать этот вечно ледяной айсберг…

…Они занимались любовью, будто исполняли ритуальный танец. То плавно покачивались на волнах нежности, словно паря в воздухе, не чувствуя под собою сбившихся в комок простыней… То схлестывались в неистовой схватке, как злейшие враги. Враги, которые не могут друг без друга.

Кассета с музыкой давно кончилась, и теперь тишину нарушали лишь вздохи и стоны, ритмичные, как сложная мелодия.

— Тебе хорошо? — задыхаясь, спрашивал Георгий.

Вопрос доходил до сознания не сразу, и немного погодя Маргарита отвечала, с трудом складывая звуки в слова:

— Еще бы!

И этот заторможенный, благодарный ответ наполнял его новой энергией.

Как загадочные созвездия, мерцали в темноте капли пота на обнаженных телах. Золотое платье, более не нужное, валялось на полу, словно шкура льва, подстреленного удачливым охотником.

Не льва — Львицы.

Не убитой — взятой в плен.

В такой желанный, такой чарующий плен!

Боже, что за наслаждение…

— Я закричу…

— Кричи!

Кто из них закричал? Маргарита не поняла. Может, громыхнул за окнами раскат грома?

Сладко и страшно.

Как будто летишь в пропасть, и неясно, падение это или свободный полет. Поглотит тебя бездна или примут небеса, лаская пухом облаков…

— Солнце мое… солнце…

— Гера… мой Гера! Мой…

— Твой!

Какие у него руки… большие… как легко они обхватывают ее пышную грудь! Да что грудь — кажется, он легко может накрыть ладонью все ее тело, целиком! И сжать в кулаке… Пусть сожмет!

Сожми же!

Какие у него губы… жадные… он пьет женщину, как вино. Шато-Марго… Марго… королева.

— Моя королева…

Пей же, напейся допьяна, чтоб обессиленно упасть, чтоб больше не сдвинуться с места… и не исчезнуть, как ты исчезаешь обычно.

— Волшебница, — шепчет он одурманенно.

И вновь губы заняты жадными поцелуями.

Рита на секунду отрывается:

— А завтра… ты не уйдешь?

— Завтра уже наступило.

— Не уйдешь сегодня?

— Не уйду.

— Поклянись!

— Клянусь.

Все хорошо. Можно больше не тревожиться. Просто довериться и раствориться.

И она растворяется.

Маргарита проснулась оттого, что замерзла. Горячее мужское тело больше не согревало ее.

Быстрый, внезапный испуг: неужели все-таки ушел? Или даже уехал? Ведь за ним такое водится.

Нет, вот он, Георгий, здесь. Расхаживает по комнате, уже одетый. Не во вчерашней белой тройке, а в джинсах и рубашке-поло.

Но почему он поднялся в такую рань? Ведь за окнами едва занимался розовый южный рассвет.

Говорить не хотелось. Хотелось лежать и нежиться. Рита стала натягивать на себя одеяло, и это движение привлекло внимание Георгия.

— Мы проснулись? — ласково проговорил он. — Вот и хорошо. Подъем.

— Как — подъем? Я обычно встаю не раньше…

— Я в курсе, — он не дал договорить. — Но то — обычно. А сегодня у нас необычный день.

— У нас? Мы будем весь день вместе?!

— Я же поклялся. Никуда я от вас не денусь, госпожа моя. Но и вы от меня — тоже.

Маргарита мигом соскочила на пол. Неужели мечта сбылась? И он, этот надменный гордец, останется с нею?

Тогда — конечно, надо вставать. Тогда грех тратить время на сон. Если с ним — то она готова была бодрствовать все двадцать четыре часа в сутки.

Юркнула в ванную, пустила прохладный душ на полную мощность. Пусть острые струйки промассируют кожу, сделают ее розовой и эластичной, прогонят остатки дремы. Пусть глаза сегодня засияют ярче обычного, а волосы лягут самыми пышными волнами. День рожденья по-настоящему начался лишь к ночи, так пусть же он продолжается!

Не вытираясь, влезла в висящий на крючке махровый халат, впитавший запах Его тела. Как тепло, как уютно.

А в гостиной на столе Маргариту уже поджидал утренний кофе. Напиток был сварен точь-в-точь в ее вкусе.

— Вы очень внимательны, — растроганно сказала она.

— Стараюсь, — кивнул Кайданников.

Лучше бы, конечно, он подал чашечку ей в постель, но и так замечательно.

Все-таки между ними вновь возникла некая дистанция — быть может, оттого, что они продолжали общаться на «вы». Как будто не было этой неповторимой ночи.

«Ну что ж, Ваше Величество, — без огорчения обратилась Маргарита сама к себе. — С королевами только так и разговаривают. Монархи не терпят панибратства».

Кофе выпит, и, кажется, никакого завтрака пока больше не предполагается. Да и какой может быть завтрак на рассвете!

Хотя… она с удовольствием расправилась бы со вчерашней форелью, которой так и не успела отведать. Интересно, Георгий убрал нетронутые яства в холодильник или просто распорядился унести все из номера? Она так крепко спала, ничего не слышала.

Но не спрашивать же его о еде!

Проголодается — сам предложит составить ему компанию.

Маргарита заглянула на дно чашечки: не удалось вчера погадать на кольце, так можно теперь, на кофейной гуще.

Но крупинки размолотых зерен складывались в одни только волны. Большие и малые, совсем как на море.

Ну и пусть. Море — оно ведь подобно любви.

Георгий протягивал ей золотое платье со шлейфом:

— Оденьтесь. Вас ждет сюрприз.

Не хотелось вылезать из теплого халата, но на какие жертвы не пойдешь, если любимый мужчина хочет тебя чем-то удивить!

Маргарита переодевалась прямо при нем, не стесняясь своей наготы. Да и глупо стесняться такого тела! Оно создано для того, чтобы гордиться им.

Пусть Георгий посмотрит, какое сокровище он приобрел! И пусть знает, от какой драгоценности так долго отказывался.

Вечернее платье плотно облегало фигуру и надевалось без всякого нижнего белья.

«Знай же, любимый мой, что мне не нужны никакие приспособления и уловки, к которым прибегают прочие женщины, чтобы утянуть животик или приподнять грудь!» — Рита поворачивалась так и эдак, и Георгий с любопытством наблюдал этот процесс.

Ну вот, теперь еще туфельки на высоких шпильках — и готово. Какая экзотика: вечерний наряд ранним утром!

Здравствуй, восходящее солнце! Мы с тобой родня. Солнце и Солнцева — два золотистых существа!

Они целовались в пустом лифте, пока спускались вниз.

Целовались и на ступенях подъезда, возле которого их ждал столь знакомый Маргарите джип с тонированными стеклами.

Они наслаждались поцелуями и на передних сиденьях джипа, когда дверцы машины за ними захлопнулись и темные стекла отгородили влюбленных от разгоравшейся утренней зари.

Рита поняла, что они должны куда-то ехать, но не стала спрашивать, куда именно. Разве это важно, когда любимый находится рядом?

Он здесь, с ней, наконец-то с ней, после стольких дней мучительного ожидания и глупой взаимной вражды.

Зачем, спрашивается, они поочередно терзали друг друга? То он, то она, как журавль и цапля.

И как хорошо стало теперь: его руки, его голос, его запах…

Правда, к его крепкому, терпкому мужскому запаху примешивается сейчас какой-то другой, сладковатый. Маргарита это ощущает все явственней. Аромат в общем-то приятен, но он тут совершенно лишний. Мешает, как чужое присутствие.

— Чем это пахнет? — спрашивает она. И сама пугается вопроса: а что если это духи другой женщины?

Георгий отстраняется, заглядывает ей в глаза и сразу понимает Ритины подозрения:

— Уж не ревнуете ли вы?

Она сглатывает слюну и молчит.

— Ну успокойтесь же, — улыбается он. Как ей кажется — нехорошо улыбается, неискренне. — Нет повода для ревности. Просто я приготовил вам подарок. Ведь вчера ничего не преподнес.

Он перегибается к заднему сиденью и достает оттуда нечто большое, шуршащее и сладко пахнущее. Это — празднично упакованный, составленный искусными флористами, огромный букет дорогих белых лилий.

— Вам, — Георгий кладет букет ей на колени. — Лилии. В честь вашего имени.

Подлец!

Она не Лилия, а Маргарита.

— Останови машину! Немедленно! Ты меня слышишь?

Георгий будто и не замечал Ритиных воплей. Смотрел перед собой, только ироничная усмешка вновь впечаталась в уголок рта.

Черный джип на предельной скорости несся по узкому горному серпантину.

Жемчужина Кавказа город Сочи остался далеко позади, и сразу кончилась цивилизация.

Справа над дорогой нависали отвесные, изрытые ветрами, как морщинами, скалы, а слева — крутой обрыв, там, далеко внизу, такое бирюзово-синее, такое спокойное море…

И почему только его назвали Черным? За что обидели?

Однако Рите было не до красот природы.

Проклятые лилии жгли руки, кажется, даже волдыри останутся, такую нестерпимую, просто физическую боль доставляли эти хрупкие, капризно-ломкие цветы.

Стекло было опущено до предела, горячий ветер врывался в кабину, бил в лицо, свистел в ушах… А Рита медленно выдергивала из лежащего на коленях букета по цветку и выпускала в окно.

Диковинные, удушающе-ароматные «птицы» беспомощно трепыхались в воздушном потоке и падали на пыльную дорогу.

А некоторые, подхваченные порывом ветра, подлетали к пропасти и долго, кружась, падали в нее позади умчавшейся машины.

— Ну, все! — Рита с размаху метнула в окно последние остатки букета и повернулась к Георгию. — Ты оглох? Поворачивай обратно. Я передумала с тобой ехать!

Он спокойно заметил:

— Здесь только один поворот, дорогая. На тот свет. — И указал на пропасть.

— Тогда останови! Я же сказала!

Рита в ярости сжала кулачки и с силой треснула по сжимающей руль каменной руке человека-скалы.

Но он только прибавил скорость.

На бешеном вираже колеса будто зависли над пропастью между двумя блоками хлипкого ограждения, и Рита зажмурилась.

Встречный ветер вышибал мелкие злые слезы. Она закрыла окно — еще подумает, что она плачет. Из-за него. Слишком много чести!

— Я тебя ненавижу, — процедила она сквозь зубы.

— Я так и думал, — отозвался Георгий.

— Куда ты меня везешь?!

— На кудыкину гору.

— Очень остроумно!

— Я серьезно. Когда-то давно в глухом горном селении жила такая девушка — Кудыка. И полюбила она парня, которого ее земляки взяли в плен. Но глава рода не позволил ей брак с чужеземцем. Они посадили юношу в мешок и бросили в море с самой высокой скалы… — Георгий придал голосу зловещие оттенки. — Бедная Кудыка всю ночь лила слезы, и они стекали к морю горным ручьем. А на рассвете поднялась на ту же скалу…