Ирина Меркина - Всё как есть

Елки-палки, про Отвертку-то я и забыла! Получив рецепт пьяного ананаса и рекомендации по нейролингвистическому программированию, она больше не появлялась. Я даже сперва боялась, что ананас ее доконал, но потом просто забыла.

Я включила ящик, и из него раздался знакомый трескучий голос: «Ой! Ой! Ой! Ой! Если ты чихнул — будь здоров!»

Так, съедобная тема больше не звучит — уже хорошо.

Тут камера с бушующего зрительного зала перешла на сцену, и я чуть не свалилась со стула. Там бойко скакало, размахивая микрофоном, юное длинноногое существо с мотающейся челкой. От бывшей Отвертки осталась ровно треть, если не меньше. Неужели это моя заслуга? И что же, интересно, так подействовало — ананас или самовнушение? Скорее всего, и то и другое.

Лицо Отвертки было трудно разглядеть — она прыгала, камера прыгала и прыгали по сцене разноцветные блики. Но видно было, что и лицо изменилось. Толстая унылая гусеница превратилась в яркую блестящую бабочку. На мой взгляд, слишком яркую и слишком бабочку, но это дело вкуса. Главное — ей теперь не стыдно показаться перед миллионами поклонников. И продюсер, опять же, доволен. Может, сделает ей более приличный контракт.

Я снова набрала Сашкин телефон:

— Знаешь, я думаю, что я согласна. Только давай так: я пишу о своем, а ты о своем, и никто ни во что не вмешивается. Ага?

Что же я делаю, идиотка? Когда я все успею? В следующем месяце опять начнется вереница съемок нашего «Шара удачи». Из-за очереди на павильон мы снимаемся «пакетом», по восемь передач подряд, за два-три дня. Хватает на два месяца, а потом все сначала.

Между прочим, господин продюсер — мой, а не Отверткин — мог бы как-нибудь поинтересоваться моим самочувствием. Вдруг я умерла или поправилась на десять кило — кого он тогда будет снимать? Да и Отвертка могла бы позвонить и хотя бы сказать спасибо…

Для приготовления орехово-керосинового экстракта, или Тодикампа, в домашних условиях берутся зеленые грецкие орехи, достигшие так называемой молочной спелости. Их режут каждый на четыре дольки и пропускают через мясорубку. Готовится такое количество сырья, чтобы оно заполнило две трети литровой стеклянной банки. Подготовленную емкость заполняют доверху очищенным керосином. Желательно для приготовления взять не обычный, а так называемый авиационный (дистиллированный) керосин и подвергнуть его предварительной очистке. Затем банку плотно закрывают полиэтиленовой крышкой и дают содержимому настояться в темном прохладном месте в течение трех недель. По прошествии трех недель жидкость процеживают через четыре слоя марли, а остатки растительного сырья тщательно отжимают через марлю.

Тодикамп применяется для профилактики инфаркта, нормализации работы печени, как антираковое средство, а также при очищении организма.

(По книге В. Казьмина «Очищение и лечение керосином».)

— Мы закрываем лавочку, — сказал Володя Брянский, когда очередные съемки закончились, приглашенные участники разошлись и мы разбирали декорации.

По произведенному эффекту эту фразу можно было сравнить со знаменитой репликой: «К нам едет ревизор». Каждый застыл там, где он стоял, разинув рот и хлопая глазами. Брянский поглядел на нас и расхохотался.

— Здорово! А знаете, Станиславский именно так и ставил первую сцену «Ревизора». Актеры никак не могли ее достоверно сыграть. Тогда Станиславский собрал всю труппу и сказал: «Господа, я должен сообщить вам пренеприятное известие: наш театр закрывают».

— Уф, ну ты даешь! — выдохнул Славка Черепанов. — Так это типа репетиция, да? А что ставим?

— Вообще-то я серьезно, — вздохнул Володя. — Эту лавочку мы таки закрываем.

— Да объясни в конце концов по-человечески, — рассердился Черепанов. — Что мы тебе — мертвые души?

— Ребята, мне пока нечего объяснять, я до конца не додумал. Но программа исчерпала себя. Она была хороша в течение полугода, но хорошенького понемножку. На канале тоже так считают.

— То есть съемки окончены, всем спасибо? — уточнил Славка.

— Съемки окончены, всем пожалуйста. Я не собираюсь с вами прощаться. Ни с тобой, Славик, ни с Катей.

— А как же?

— Будем делать что-то другое. Пока точно не знаю. Катерина, зайди ко мне ненадолго.

Ну вот, сподобилась. Уже несколько месяцев мы встречались только на съемочной площадке.

— Я знаю, как ты занята, — сказал он без предисловий, когда я прикрыла за собой дверь. — Если захочешь с нами расстаться, я тебя держать не буду. Но мой будущий проект связан с тобой. Что скажешь?

— Ничего не скажу. Пока только послушаю.

— Да нечего еще слушать! Но я, понимаешь, засиделся в студии. Моя основная профессия — оператор, а я камеру уже сто лет в руках не держал. Хочется поездить, поснимать, и чтоб это было со смыслом. И я смотри что подумал. Есть одна тетка в Абхазии. Живет где-то на отшибе, даже не в деревне, а в своем отдельно стоящем доме, в национальном парке. У нее сад грецких орехов, вокруг косули ходят, зайцы бегают. Мы снимали ее когда-то в девяносто даже не помню каком году. Но тогда шла война, было совсем другое. А теперь я вдруг вспомнил. Если она еще жива, было бы интересно…

— Ну а я при чем?

— Вот — при чем ты! Эта бабушка делала всякие смешные штучки из орехов и ореховой скорлупы. Не для продажи, а так. Тогда нам это не нужно было, а сейчас я подумал: мы с тобой к ней едем, снимаем ее, природу, эти орешки, слушаем ее рассказы о жизни. Это только один сюжет. Потом находим еще какого-нибудь умельца с интересной историей. Едем к нему. Вот и проект. Он не отнимет у тебя много времени — мы будем делать один сюжет в месяц, на съемки вместе с дорогой максимум неделя, а канал заплатит дороже, потому что это живая жизнь, а не говорящие головы с голыми ногами.

Это мои, что ли, ноги кого-то не устраивают? Когда-то с ними все было в порядке.

Я сидела и злилась. Я ведь уже давно твердила этому козлу про своих мастеров с их игрушками и талисманами. Тогда он воротил нос и отговаривался форматом. А сейчас до него доперло, и теперь это проект великого продюсера Брянского, а Катя вроде оруженосца, камеру таскать.

— Камеру ты не поднимешь, она тяжелая, — спокойно сказал Володя.

— Тогда не понимаю, зачем я нужна.

— Затем, что кто-то должен быть в кадре, говорить с человеком, ходить по его дому, брать его поделки в руки. Это твоя экспедиция, вещи для твоего магазина. Мы сделаем мостик от «Шара удачи» к этой программе, и мостиком будешь ты. Мы назовем ее как-нибудь вроде «Путешествие за удачей».

После слов «кто-то должен быть в кадре» я пожалела, что со мной нет какого-нибудь талисманчика из резного камня, какими промышлял один мой поставщик с Севера. За это «кто-то» я бы обязательно залепила Брянскому в глаз чем-нибудь потяжелее. Но то, что он рассказал дальше, мне понравилось. Я не понимала только одного. Вроде как все кончено, меж нами связи нет. Как же мы поедем вдвоем в экспедицию? Будем соблюдать политкорректность, класть посередине обоюдоострый меч? Или?..

Или! Володя посмотрел на меня так, что все вдруг стало ясно. Это был тот же хорошо мне знакомый робкий взгляд неуклюжего валенка, который боится подступиться к изящной вечерней туфельке. Неужели он просто-напросто стеснялся все это время? Но чего? Тогда хотя бы это был лишний вес, а сейчас что?

Я не стала задавать ему вопросов. Если мы поедем куда-то, то времени на разговоры будет более чем достаточно. Я еле удержалась, чтобы не крикнуть: когда едем?

— Так ты согласна? — спросил он, не дождавшись ответа.

Ну и кретин.

— Знаешь, я как-то с девушками не умею. Мне всегда кажется, что им это совершенно не нужно. Не только секс, а вообще — отношения, свидания, асисяй всякий. Нет, есть такие, которым нужно, они замуж хотят и все такое. Но эти мне обычно не нравятся. А есть самостоятельные, независимые, со своими интересами, магазинами. На что я им сдался? На что им вообще мужики? Ну, может быть, для развлечения. Но развлекаться им некогда. Все дела, все бизнес.

Он почти слово в слово повторял то, о чем говорили девки в профилактории. И с чем я, кстати, тогда соглашалась. А сейчас мне хотелось смеяться, потому что эту чушь нес Володька Брянский с его серыми глазами и могучими плечами, обтянутыми брезентовой курткой.

— Тогда мы ездили за город, все было по-другому. Ты была маленькая, беззащитная, и получилось естественно. А потом вернулись, и все по-старому. Ты по своим делам бегаешь, я по своим. Вокруг тебя мужики только рот разевают, а ты их даже не замечаешь. Ну, я и решил, что лучше пешком постою.

Он начал говорить, когда мы уже изрядно отъехали от Москвы. И были сейчас где-то на уровне того места, где летом заблудились в лесу. Уже мелькнула под мостом темная, по-осеннему хмурая Ока. На обочинах нахохленные тетки продавали тульские пряники. Я приготовилась к тому, что мы так и почешем молча до первой остановки. Но тут Володя открыл рот и сказал то, что я уже не надеялась услышать:

— Но потом я так заскучал по тебе. Какое-то время держался, потому что работа, я ведь тоже трудоголик. Но тут чувствую — абзац. Тошно, душно, сейчас сорвусь, или пить начну, или есть, что еще хуже. Если снова вес наберу, то все пропало, не видать мне Кати. Но в Москве ничего не получится. Значит, надо хватать ее и куда-то ехать. Если откажется — ну, тогда все понятно, тогда больше не рыпаться.

— И поэтому ты закрыл программу? — не выдержала я.

— Ну и что? Герцог Бекингем ради любимой женщины объявил войну Франции.

— По-моему, не ради женщины, а ради подвесок. Он спасал ее честь.

— А я твою не спасаю? Лучше было бы, чтоб все в городе, в студии, у прохожих на виду?

— Ты даже не представляешь, насколько мне это все равно — на виду или не на виду.

— Значит, ты еще не телевизионный человек, Катя. Не догоняешь. Тебя ведь публика и группа так любят, пока ты недостижимая звезда. Упала с неба на передачу и снова исчезла. А если ты станешь любовницей продюсера — тогда совсем другое дело. Тогда понятно, почему ее снимают. И вовсе она не такая уж обаятельная и привлекательная, просто спит с кем надо.

— А то, что она ездит в экспедицию с кем надо — это ничего? — съехидничала я.

— Чего, конечно. Но это все-таки меньшее зло. К тому же если ты не захочешь, ничего не будет. Мне достаточно того, что ты сидишь рядом и слушаешь меня, говоришь со мной. Смотри, вот и Тула.

— Вижу. Давай заедем в Ясную?

— ???

— Я говорю: заедем в Ясную Поляну.

— Придется делать круг, — сказал он осипшим голосом.

— Значит, сделаем круг, — сказала я.

Когда мы добрались до гостиницы, уже стало смеркаться и пошел дождь. Он колотил по оконному стеклу, лился по нему бесконечными потоками, и мне почему-то стало так грустно, что в номере я долго-долго плакала, насквозь промочив Володькино голое плечо. И только на следующий день, когда выглянуло солнце и мы, захлебываясь счастьем, ехали по сияющей утренней дороге ему навстречу, мне стало ясно, что это я прощалась со своей свободой. Я больше не хочу быть одна, я хочу, чтобы рядом был этот большой серьезный мальчишка. Пусть он зудит о своем, изводит глупыми подозрениями и даже — о, ужас! — лезет ночью. Как это ни позорно, но я хочу, чтобы так было.

Не потому, что я боюсь одиночества или еще чего-то там, о чем пишут в женских романах. Я бы спокойно прожила одна еще сто лет, до скончания жизни. Но мне с ним хорошо.

— Кать, ты замужем была? — спросил вдруг Володька.

— Нет. А что?

— А я был. В смысле, женат.

Вот это номер — покруче взятия Зимнего.

— Хочешь знать, кто моя бывшая жена?

Сказать, чтоб я так уж особенно хотела, было бы оч-чень сильным преувеличением. Но если продюсер Брянский начал говорить, его уже не остановишь.

— Только не удивляйся. Это…

И он назвал популярную телеведущую, которую я видела редко, но имя ее было мне, конечно, знакомо.

— Мы вместе учились. Я на операторском, она на актерском. А у нее папа режиссер, хорошая семья. Он и привел меня на телевидение. В общем, знаешь, как-то все казалось правильным.

— А дети у тебя есть? — спросила я с внутренним содроганием.

— Нет, детей нет.

— Слава богу! — вырвалось у меня.

— Почему?

— Потому что, если у человека есть дети, а он ведет себя так, как будто их нет, никогда о них не говорит и вообще… Это ужасно.

— Значит, по-твоему, если дети, то надо всем вокруг рассказывать, какие они замечательные и как ты их любишь?

— Ну да. И как они кушают, и как они какают, и сколько двоек получили. И таскать авоськи с яблоками и йогуртами, и хвастаться на работе купленными платьицами и маечками, и водить их в театры, и жаловаться на дебильные мультики и дорогие игрушки.