— Ты сейчас дрожишь передо мой так, словно я могу тебя убить. Или просто ударить. — С обидой в голосе произнёс Дима и на шаг отступил, давая жизненно необходимое пространство. — Есть чего бояться?

Я покачала головой, отрицая, так и не смогла открыть глаза.

— Галь, я жизнь свою назад хочу. — Было слышно, как он сжал зубы, выпустил через них воздух. — Ту, когда приходя домой, радовался, потому что ты мне улыбалась. — Хрустнули кулаки. — Сейчас же, ты только отводишь взгляд, прячешь дрожащие руки, выходишь из комнаты, словно моё присутствие тебе неприятно. Я что-то не так делаю? Может, я тебя обидел? Так ты предъяви. Отвечу.

— Прости…

— Есть за что просить прощения? — Ухмыльнулся и резко дёрнул меня за подбородок. Так, что и глаза мои открылись, и его неконтролируемую злость я смогла оценить, и понятную боль…

— За то, что чувствуешь себя виноватым. Прости.

— Долго будешь тянуть резину или ты ждёшь, что у меня остановится сердце и объяснять ничего не придётся? — Холодно улыбнулся он, отпустил мой подбородок так, словно оттолкнул. Резко развернулся на месте и тут же ко мне метнулся, подавляя своим присутствием. Навис, едва контролируя эмоции, руки специально за спину завёл, иначе уже сжал бы моё горло. А я молчу, потому что слов нет.

Пришлось несколько раз откашляться, пока голос приобрёл звучание. Я опустила взгляд в пол и протянула ему брелок сигнализации.

— В машине, в бардачке. Бумаги.

Ещё несколько секунд стояла с протянутой рукой, прежде чем Дима резким неосторожным движением дёрнул ключи на себя. Вернулся он быстро. Слишком быстро, я даже отдышаться не успела. И не было сил, чтобы плакать, биться в истерике, умолять дать мне время всё объяснить. Что объяснить? Наверно я даже себе этого сказать не могла, но для него хотела попытаться найти эти слова. Ту истину, которую не знаю.

Дима плюхнулся на диван, обдав меня уличным морозом, шморгнул носом: нормальная реакция при переходе из тепла на мороз и обратно. Несколько раз встряхнул примятые листы бумаг, выпрямляя, перевернул их обратной стороной, лицевой, пытаясь сконцентрировать внимание. А я медленно оседала на мягкий пуф. Смотрела на любимое лицо, на внимательный взгляд, который уже не первый раз пробежался по немногочисленным строчкам, пытаясь сообразить, что к чему. Не удивлена. Я и сама раз пять прочла, прежде чем признать правду.

Буквально в один миг его напряжение изменилось. Оно было и до этого, но иное. От злости, что ли… от негодования, обиды. Сейчас же это напряжение выдавало ступор. Он прочитал. Он понял. Только посмотреть на меня не решается.

— Я не знаю, как это объяснить. — Удивительно твёрдо прозвучал в тишине момента мой голос. Дима сжал лист бумаги в кулаке, продолжал смотреть сквозь меня.

— Зачем ты это сделала?.. — Отрешённо отозвался он и смял лист бумаги окончательно.

С умиротворением и убийственным спокойствием на лице положил его в, словно для этих целей, стоящую на столе пепельницу, с нижней полки стола извлёк замаскированную под маленькую свечу, зажигалку, треск горящей бумаги ножом отозвался по нервам.

Я испугалась. Никогда в своей жизни так не боялась.

— Я тебе не изменяла. — Ответила поспешно, но Дима отрицательно покачал головой.

— Зачем ты сделала ЭТО? — Кивнул на догорающий лист, выделяя интонацией последнее слово, уже сминал в руках второй, такой же.

— Дима…

— Галь, ты только не нервничай, хорошо? — Обманчиво спокойно попросил он, прикрыл глаза, провёл по лицу ладонями, акцентируя внимание на зоне переносицы. Откинул голову назад, шумно выпустил воздух.

— Ты сейчас о чём?

— Прости. Всё не так должно было получиться.

— Ты знал? — Произнесла я, сама не понимая, откуда эти слова взялись в моей голове. Что они означали… что за собой скрывали…

Дима отрицательно покачал головой, скривился и задержал дыхание, выдохнул резко и так, словно боль из себя выгонял. Дышать стал часто и шумно. Губы облизывал. Упирался кулаками по обеим сторонам от своих бёдер.

— Не знал, малыш, правда… Я…

— Ты знал?! — Повторила я свой вопрос более осмысленно и уверенно. Достаточно громко, чтобы Дима пришёл в себя.

Так и получилось. Взгляд его стал ясным, целенаправленным, подбородок привычно выпятился вперёд, чуть приподнимаясь, глаза сверкнули.

— Я осознавал, что это могло произойти. — Жёстко ответил он и принял мой взгляд как вызов, ничуть не уступая. А я просто не понимала, что происходит и что означают эти слова. — Осознавал и очень надеялся, что этот разговор никогда не состоится. Идём.

Дима поднялся и направился в сторону кабинета, на меня не оглядывался, что и понятно: конечно же, я пойду. Конечно же, я буду заискивающе смотреть в его глаза и, конечно же, с нетерпением переминаться с ноги на ногу до тех пор, пока он не предложит присесть.

— Не стой, разговор будет длинным… наверно… — Оглянулся на меня. — Диван в твоём распоряжении.

— Минуту назад ты сам просил меня не тянуть резину. — Уколола я и ещё внимательнее наблюдала за его действиями.

Дима не спеша… нет, скорее, осторожно… да, его неторопливость была именно осторожной. Он подошёл к сейфу, набрав комбинацию из цифр и символов, открыл его, достал диск в прозрачной упаковке и загрузил в ноутбук.

— Это запись из твоей квартиры, Галя. В день открытия моей выставки, чуть больше года назад.

Он перевернул монитор ко мне, а сам удобно устроился в кресле, подпирая указательным пальцем подбородок, по-мужски закинув ногу на ногу. И пока я смотрела на экран, он, не отрываясь, смотрел на меня. И я чувствовала его взгляд, словно спусковой крючок, который вот-вот будет нажат. А на экране… я… Антон… мы в постели.

— Этого не было! — Подскочила, но Дима оставался холоден и беспристрастен, а взгляд… даже не знаю, как его описать… в нём не было обвинения, скорее, сожаление, наверно даже сочувствие. И я села обратно, ясно понимая, к чему он клонит, но продолжала смотреть на мужа. — Этого не было. — Повторила тихо, по сути, понимая, что где-то я ошибаюсь. Только вот где?

— Галь, так случилось, что это действительно произошло. Я не обвиняю тебя, ты была под действием наркотических средств. Более того, была уверена, что рядом с тобой я, поэтому и отвечала. Включив звук, сможешь услышать, как называешь парня моим именем.

Я покачала головой, отрицая очевидное, со злостью на мужа посмотрела.

— Ну… ну что ты сидишь?! — Подскочила, направляясь прямо к Диме, схватила его за ворот рубашки, несколько раз беспомощно тряханула, поражаясь спокойствию. — Что ты сидишь?! — Оттолкнула его от себя или, скорее, себя от него, вцепилась пальцами в волосы, сжимая голову с боков: я не верила. Я не верила, что это может быть правдой. Просто отказывалась верить. Приткнулась спиной к стене, не желая никого видеть, и закрыла глаза, скривившись от внутренней боли.

— Малыш, всё дело в том, что о произошедшем я узнал в тот же вечер. — Вздохнул Дима и напряжённо потёр ладони о свои колени. — Пока ты лежала в больнице, у меня было время это обдумать.

— Обдумать? — Не поверила я услышанному. Скривившись, посмотрела с обвинением. — «Это»? Так ты называешь то, что произошло? Просто «это»?! Но ты ведь знал, что я могу забеременеть… Дима… ты не хуже меня знаешь все числа, даты, когда можно ждать и когда может быть результат, а сейчас заявляешь, что у тебя было время обдумать «это»?!

Я задыхалась. От обиды, от возмущения. От предательства.

— Я консультировался с врачом и, принимая во внимание тот факт, что ты уже могла быть беременна… — Он поджал губы, — от меня… В общем о экстренной контрацепции, к которой рекомендуют прибегнуть в подобных случаях…

— Дима, ты себя слышишь? Что ты несёшь? — Метнувшись к столу, я едва не налетела на него, не видя преграды, стукнула двумя кулаками по столешнице. — Ты проконсультировался? Рекомендуют прибегнуть?.. — Едва не взвыла с досады. — Да ты как актёр самоучка сейчас говоришь. Давно роль выучил?! Не думал, что я узнаю? А о чём ты вообще думал? О том, что будешь воспитывать чужого ребёнка?!

— Ванька мой. — Тихо прорычал Дима, но я не слышала, уже ушла в новую проблему, в трагедию!

— Но он отец! — Прокричала, сама не понимая, кого и в чём пытаюсь обвинить, но обвиняла, точно обвиняла.

— А я не отец?! Я — не отец?! — Взорвался Дима, готовый крушить всё на своём пути, кинулся наперерез, когда я попыталась отступить, схватил меня за запястья, сотрясая в воздухе. — Я ждал, пока наш сын родится! Я слушал, как бьётся его крохотное сердечко! Я знаю, почему он плачет и как улыбается по утрам. Я отец! Я! — Резко оттолкнул меня, словно противно находится рядом. Сделал несколько стремительных шагов в сторону и тут же вернулся на место. — Он мой сын. Поняла?! Мой! И я никому его не отдам! — Махнул дрожащим от напряжения указательным пальцем перед моим носом.

Взглядом Дима метал стрелы и молнии, а я не готова была ему уступить.

— Ты не имел права решать за меня. Ты должен был сказать!

— О чём? — Бросил с вызовом, надвигаясь. — О том, что какой-то ублюдок изнасиловал тебя и ты можешь быть от него беременна? О том, что я не могу с ним ничего сделать потому, что не хочу огласки? Я убить его готов был, Галя! Я не дал бы ему жить в одном городе с нами и, можно считать, что смерть была лучшим выходом. Потому что он знал, с чем придётся жить!

Я нервно сглотнула, понимая, что Дима говорит серьёзно. Убить готов? Да… наверно так выглядят люди, которые могут убить…

— Но ты знал, что я беременна от него и ничего не сделал?

— Да не знал я, понимаешь ты это или нет?! — Сжал он моё лицо до боли, до звона в костях. Рука, удерживающая щёки задрожала от напряжения, только тогда он смог разжать пальцы. — Я не знал. Я своего сына ждал. Своего растил. Своего люблю и буду любить, потому что мой.

— Кто-нибудь знает? — Запоздало опомнилась я, но Дима отмахнулся.

Обернулся в поисках чего-то, схватил в руки лежащий на секретере телефон, швырнул на стол, покопавшись в файлах.

— Посмотри. Это мне прислали перед выставкой. Что-то вроде компромата, шантажа… не знаю. Просто хотели, чтобы я выставил тебя после измены.

На дисплее были выведены несколько фотографий эротической направленности. Я с Антоном в откровенных позах, словно в блаженстве закатываю глаза. Отшвырнула от себя мерзость, отворачиваясь.

— Даже не буду повторять тот бредовый план. Просто просмотрел запись с видеокамер в твоей квартире и всё стало ясно. Никто не знает, Галя. Я один смотрел. И один всё понял. Да я понял и раньше… когда… — Он растянул губы и широко провёл по ним влажным языком. — Как только одеяло с тебя стянул. Кречетов со мной заходил, но я отослал его… сам в ванной все следы смыл. Не хотел, чтобы ты знала, чтобы помнила. — Горько усмехнулся. — Свечку в церкви поставил, когда понял, что ты не соображаешь, что происходит. До последнего не знал, что осталось в твоей памяти. Но ты не помнила ничего. Ни-че-го. — Повторил чётко и громко, словно для самого себя. — И до последнего верил в то, что Ванька мой. Я ни на секунду не усомнился. Если бы мог сам забыть, забыл бы.

— Но ты не удивился. Сейчас… ты не удивился. — С ужасом проговорила я, Дима посмотрел на меня ровно. — Ты делал тест на отцовство и раньше?

— Нет. Зачем? — Прорычал, сжимая кулаки. — Я уже сказал, что ждал своего сына. Зачем мне какие-то тесты?

— Ты не можешь иметь детей? — Поразилась я своей догадке, Дима как-то сразу сник, уголки губ опустились.

— Могу, — произнёс неуверенно, — наверно… У меня нет детей, я всегда предохранялся и… Ты считаешь поэтому я не стал ничего проверять?

— Я у тебя спрашиваю. — Прошептала, не зная, в какую крайность брошусь в следующую секунду разговора.

— Галь, Ванька мой сын. Как ты понять этого не можешь? Так же, как и твой. Это не обсуждается. Это без вариантов. Я полюбил его ещё до появления на свет, так неужели какая-то бумажка может изменить моё к нему отношение? Какая-то глупая формальность?!

— Это не формальность. Это родство. Отцовство.

— Да бред это всё, ты или отец или нет, и это не тестами проверяется! Это в сердце… не знаю… в голове, в восприятии мира. Я — отец. И никто не сможет этого изменить.

Я медленно осела в стоящее рядом кресло. Наступил эмоциональный спад. Пустота. Хотелось просто закрыть глаза и сделать вид, что этого не было. Что это сон. Что ошибка.

— И прекрати себя мучить. Ничего не изменилось. Есть я, ты, наш сын. Мы любим его и друг друга. А ты сейчас сидишь с таким лицом…

Я не могла больше выслушивать этот бред, поэтому подскочила как ошпаренная, выбегая из кабинета. Где угодно спрятаться, только бы не видеть никого, не слышать его слов, его голоса. Он не имел права. Он не мог так со мной поступить! Закрылась в ванной, тут же услышала удар кулаком о дубовую дверь.