Олли на стене нет. Его даже нет на дальнем конце дивана. Вместо этого он сидит посередине, упираясь локтями в колени и растягивая резинку на руке.

Я задерживаюсь в дверном проеме. Его взгляд не покидает моего лица. Чувствует ли он то же стремление занять то же самое место, дышать тем же воздухом, что и я?

Неуверенно топчусь у порога комнаты. Я могла бы отправиться к его традиционному месту у стены. Могла бы остаться здесь в дверном проеме. Могла бы сказать ему, что не стоит искушать судьбу, но не могу. Более того, мне этого не хочется.

— Думаю, оранжевый твой цвет, — наконец произносит он.

На мне надета одна из новых футболок. Ворот у нее V-образный, и она обтягивающая, а сейчас еще и входит в категорию моей самой любимой одежды. Может, куплю еще десять таких футболок.

— Спасибо. — Кладу руку на живот. Бабочки вернулись и ведут себя, как неугомонные.

— Мне подвинуться? — Он потирает натянутую резинку между большим и указательным пальцами.

— Не знаю, — говорю я.

Он кивает и начинает подниматься.

— Нет, подожди, — говорю я, прижимая другую руку к животу и подходя к нему. Сажусь, оставив между нами фут свободного пространства.

Резинка снова ударяет по его запястью. Его плечи расслабляются, хотя я не осознавала, что он напряжен.

Сидя рядом с ним, я прижимаю вместе колени и горблюсь. Превращаю себя в маленькую, насколько это возможно, будто мой размер сможет скрыть нашу близость.

Он поднимает с колена руку, вытягивает ее и шевелит пальцами.

Все мое замешательство исчезает, и я кладу свою руку на его. Наши пальцы переплетаются, будто таким образом мы держались за руки всю нашу жизнь. Я понятия не имею как, но дистанция между нами сокращается.

Он сдвинулся? Или я?

Теперь мы сидим рядом друг с другом, бедра соприкасаются, руки от запястий до локтей греют друг друга, мое плечо прижимается к его предплечью. Он касается своим большим пальцем моего, вычерчивая дорожку от костяшек до запястья. Моя кожа, каждая клеточка, загорается. Обычные, не болеющие люди все время такое чувствуют? Как они переживают такое ощущение? Как воздерживаются от прикосновений друг к другу?

Он слегка тянет меня за руку. Я знаю, что это вопрос, и поднимаю взгляд от наших чудесных рук к его чудесному лицу, глазам и губам, приближающимся ко мне. Я сдвинулась? Или он?

Его дыхание теплое, а затем его губы нежно, как бабочки, касаются моих. Мои глаза закрываются по собственной воле. Романтические комедии правы насчет этой части. Стоит закрывать глаза. Он отодвигается, и моим губам становится холодно. Я делаю это неправильно? Мои глаза распахиваются и сталкиваются с темной синевой его глаз. Он целует меня, будто боится продолжить и боится останавливаться. Хватаю его за перед футболки и крепко держусь.

Мои бабочки поднимают бунт.

Он сжимает мою руку, мои губы размыкаются, и мы пробуем друг друга. На вкус он как соленая карамель и солнечный свет. Или мне кажется, именно такими должны быть на вкус соленая карамель и солнечный свет. На вкус он такой, чего я никогда не испытывала, как надежда, возможность и будущее.

В этот раз я отодвигаюсь первой, но только потому, что мне нужен воздух. Если бы могла, то целовала бы его каждую секунду каждого дня на протяжении жизни.

Он прислоняется лбом к моему. Его дыхание теплое на моем носу и щеках. И слегка сладкое. Из-за этой сладости хочется больше.

— Всегда так? — спрашиваю я, задыхаясь.

— Нет, — говорит он. — Совсем не так. — Я слышу удивление в его голосе.

И просто так все меняется.


ЧЕСТНОСТЬ