— Карла, — говорю я, — все будет не так, как в прошлый раз.

Мне же больше не восемь лет.

— Я хочу, чтобы ты мне пообещала… — начинает она, но я уже стою у окна, откидывая в сторону занавески.

Я не подготовлена к яркому калифорнийскому солнцу. Я не подготовлена к его виду — такому высокому, ярко горящему и белому посреди чистого белого неба. Я ослеплена. Но затем белая дымка начинает рассеиваться. Все окружено ореолом.

Я вижу грузовик и кружащий вокруг него силуэт женщины в возрасте — мама. Вижу мужчину в возрасте у задней части грузовика — папа. Вижу девочку, которая, возможно, помладше меня — дочь.

А затем я вижу его. Он высокий, стройный и одет во все черное — черная футболка, черные джинсы, черные кроссовки и черная вязаная шапочка, которая полностью скрывает его волосы. Кожа его светлая со слабым медовым загаром, а черты лица угловатые. Он спрыгивает с высокого сидения в задней части грузовика и скользит по подъездной дорожке, двигаясь так, будто гравитация влияет на него не как на нас. Он останавливается, склоняет голову вбок и смотрит на новый дом, как на головоломку.

Через несколько секунд он начинает слегка подпрыгивать на сводах стоп. Вдруг он срывается с места и буквально взбегает на шесть футов по фасаду дома. Хватается за подоконник и раскачивается на нем секунду-другую, а затем припадает к земле.

— Отлично, Олли, — говорит его мама.

— Разве я не говорил тебе прекратить так делать? — ворчит его отец.

Он игнорирует их обоих и остается сидеть на корточках.

Я прижимаю ладонь к стеклу, задыхаясь так, будто сама только что совершила этот сумасшедший трюк. Перевожу взгляд с него на стену, потом на подоконник, а потом снова на него. Он больше не сидит у земли. Он смотрит на меня. Наши взгляды встречаются. Я задаюсь вопросом, что он видит в моем окне — странную девочку во всем белом с широко распахнутыми глазами. Он улыбается мне, и его лицо больше не решительное, не суровое. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но из-за волнения выходит только хмурый взгляд.

МОЙ БЕЛЫЙ ШАР

Той ночью мне снится сон, что дом дышит вместе со мной. Я выдыхаю, и стены сжимаются, будто проколотый шар, который, сдуваясь, сминает меня. Я вдыхаю, и стены расширяются. Еще один вздох, и моя жизнь наконец-таки взорвется.

НАБЛЮДЕНИЕ ЗА СОСЕДЯМИ

Расписание ЕГО мамы:

6.35 — Выходит на крыльцо с дымящейся чашкой чего-то горячего. Кофе?

6.36 — Пристально смотрит на пустую парковку по ту сторону дороги и попивает напиток. Чай?

7.00 — Заходит в дом.

7.15 — Снова оказывается на крыльце. Целует на прощание мужа. Наблюдает, как уезжает его машина.

9.30 — Занимается садоводством. Ищет, находит и выбрасывает окурки от сигарет.

13.00 — Уезжает на машине. Дела?

17.00 — Призывает Кару и Олли приступить к работе по дому, "пока папа не приехал домой".


Расписание Кары (сестры):

10.00 — Выбегает на улицу, одетая в черные ботинки и пушистый коричневый халат.

10.01 — Проверяет сообщения на сотовом. Она получает много сообщений.

10.06 — Выкуривает три сигареты в саду между нашими двумя домами.

10.20 — Роет ямку носком ботинка и закапывает окурки.

10.25 — 17.00 — Пишет или разговаривает по телефону.

17.25 — Убирается.


Расписание ЕГО отца:

7.15 — Уезжает на работу.

18.00 — Приезжает домой с работы.

18.20 — Сидит на крыльце с напитком № 1.

18.30 — Возвращается в дом на ужин.

19.00 — Снова на крыльце с напитком № 2.

19.25 — Напиток № 3.

19.45 — Начинает кричать на семью.

22.35 — Крики утихают.


Расписание Олли:

Не поддается прогнозированию.

Я — ШПИОН

Его семья зовет его Олли. Точнее, его сестра и мама зовут его Олли. Его отец называет его Оливером. За ним я наблюдаю больше всего. Его спальня расположена на втором этаже, практически прямо напротив моей, а занавески почти всегда открыты.

Иногда он спит до полудня. Иногда выходит из комнаты до того, как просыпаюсь я, чтобы начать свою слежку. Хотя чаще всего он просыпается в девять утра, выбирается из спальни и как человек-паук по наружной обшивке карабкается на крышу. Он остается там почти на час, а потом, свешивая сначала ноги, ныряет в комнату. И неважно, сколько я пытаюсь, но рассмотреть, что он делает там наверху, мне не удается.

В его комнате пусто, есть только кровать и комод. Несколько коробок после переезда остаются не распакованными и свалены в кучу у входа в комнату. Украшений никаких нет, не считая единственного постера из фильма под названием «Прыжки по Лондону». Я отыскала его, и он о паркуре — это почти что уличная гимнастика. В нем объясняется, как он может вытворять все эти сумасшедшие трюки. Чем больше я смотрю, тем больше мне хочется знать.

ЛГУНЬЯ

Я только села за ужин. Мама кладет салфетку на мои колени и наполняет водой сначала мой стакан, а потом стакан Карлы. Пятничные ужины очень знаменательны в моем доме. Карла даже задерживается, чтобы поесть с нами, а не со своей семьей.

Все на Пятничном Ужине связано с Францией. Салфетки являют собой белую ткань с вышитыми лилиями по краям. Столовые приборы — витиеватый французский антиквариат. У нас даже солонка и перечница в форме Эйфелевой башни. Конечно, с меню следует быть аккуратнее из-за моей аллергии, но мама всегда готовит свой вариант кассуле — это французское стью из цыпленка, колбасы, утки и белых бобов. Это блюдо было любимым у моего папы до его смерти. Тот вариант, который мама готовит для меня, содержит только белые бобы, приготовленные в курином бульоне.

— Мадлен, — говорит мама. — Мистер Ватерман говорит, что ты задерживаешь домашнее задание по архитектуре. Все в порядке, малышка?

Я удивляюсь ее вопросу. Я знаю, что задерживаю, но так как до этого такого не было, я и не знала, что она следила за этим.

— Задание очень сложное? — Она хмурится и наливает кассуле в мою тарелку. — Хочешь, я найду тебе нового репетитора?

— Да, нет и нет, — отвечаю я на каждый вопрос. — Все в порядке. Завтра все сдам, обещаю. Я просто потеряла счет времени.

Она кивает и начинает нарезать и намазывать маслом кусочки твердого французского хлеба для меня. Я знаю, что она хочет спросить что-то еще. Я даже знаю, что именно она хочет спросить, но боится ответа.

— Это из-за новых соседей?

Карла проницательно смотрит на меня. Я никогда не лгала маме. Причин на это не было, да и я даже не знаю, как это делать. Но что-то подсказывает мне, что нужно сделать.

— Я просто много читала. Ты знаешь, как может меня увлечь хорошая книга. — Голос у меня настолько успокаивающий, насколько это возможно. Не хочу, чтобы она беспокоилась. Она и без этого достаточно обо мне беспокоится.

Так как по-французски "лгунья"?


— Ты не голодна? — спрашивает через несколько минут мама и прижимает тыльную сторону ладони к моему лбу.

— Жара нет. — Она ненадолго задерживает руку на лбу.

Я уже как раз собираюсь уверить ее, как звонит дверной звонок. Это происходит так нечасто, что я не знаю, что и думать.

Звонок звонит снова.

Мама наполовину привстает со стула.

Карла встает полностью.

Звонок звонит в третий раз. Я безо всяких на то причин улыбаюсь.

— Хотите, чтобы я открыла, мадам? — спрашивает Карла.

Мама отмахивается.

— Оставайся здесь, — говорит она мне.

Карла передвигается и встает за моей спиной, слегка придавливая меня за плечи. Я знаю, что должна остаться здесь. Знаю, что от меня этого ждут. Несомненно, и я жду, но почему-то сегодня не могу. Мне нужно знать, кто это, даже если это просто сбившийся с пути путешественник.

Карла дотрагивается до моего предплечья.

— Твоя мама сказала оставаться здесь.

— Но почему? Она просто слишком осторожничает. Кроме того, она не позволит никому миновать тамбур.

Она уступает, и я устремляюсь по коридору, преследуемая Карлой.

Тамбур это небольшая герметичная комната, прилегающая к входной двери. Она непроницаема для воздуха, поэтому никакой потенциальный вредный фактор не просочится в дом, когда открыта входная дверь. Я прижимаюсь к ней ухом. Сначала из-за воздушных фильтров я не слышу ничего, но затем слышу голос.

— Моя мама прислала вам Бундт.[2] — Голос глубокий, спокойный и определенно удивленный. Мой мозг обрабатывает слово "Бундт", пытаясь представить себе, на что это похоже, как вдруг до меня доходит, кто стоит у двери. Олли.


— Дело в том, что мамины Бундты не очень вкусные. Они ужасные. Совершенно несъедобные, почти несокрушимые. Но это между нами.