Не исключено, что это правда, но все равно. Распечатываю письмо и результаты анализов. Я не двигаюсь медленно. Время не ускоряется и не замедляется.

Слова на распечатке не отличаются от слов на экране, но кажутся тяжелее, весомее. Но они не могут быть правдой. Невозможно, чтобы они были правдой.

В течение часа я ищу информацию в интернете по каждому анализу, пытаясь понять, что они все значат. Конечно, интернет не может сказать мне, правильные ли результаты, не может сказать, обычный ли я подросток с обычным здоровьем.

А я знаю. Я знаю, что это ошибка. Но все равно мои ноги несут меня вниз по лестнице и через столовую к маминому кабинету. В столовой ее нет, нет и в кабинете. Направляюсь в ее спальню и тихонько стучу, руки трясутся. Она не отвечает. Я слышу звук воды. Возможно, она в ванной, готовится ко сну. Стучу громче.

— Мам, — зову я и поворачиваю ручку.

Она как раз выходит из ванной и выключает свет, когда я захожу.

По ее все еще изнуренному лицу расползается улыбка, когда она видит меня. Ее скулы острые и выступают на узком лице. Темные круги под глазами, которыми я ее наградила, кажется, стали постоянными. На ней нет макияжа, а волосы свободно свисают вокруг плеч. Черная шелковая пижама висит на ее тонкой фигуре.

— Привет, милая, — говорит она. — Ты пришла поспать со мной? — На ее лице отражается надежда, и мне хочется сказать да.

Я захожу в комнату, потряхивая листами.

— Это от доктора из Мауи. — Я снова смотрю на нее имя, хотя знаю его. — Доктор Мелисса Фрэнсис. Ты с ней встречалась?

Если бы я не находилась так близко к ней, то и не заметила бы, как она оцепенела.

— Я многих докторов встречала на Мауи, Мадлен. — Ее голос напряжен.

— Мам, извини…

Она поднимает руку, прерывая меня.

— Что это, Мадлен?

Я делаю еще шаг.

— Это письмо. Она, доктор Фрэнсис, думает, что я не болею.

Она смотрит на меня так, будто я не говорила. Долгое время она молчит, и я начинаю задаваться вопросом, сказала ли я хоть что-то.

— О чем ты говоришь?

— Она говорит, что по ее мнению у меня нет ТКИД. Она не думает, что я когда-то им болела.

Она опускается на край кровати.

— Ох, нет. Поэтому ты пришла ко мне?

Ее голос нежный, сожалеющий.

— Она дала тебе надежду, да?

Она подзывает меня и предлагает присесть. Берет письмо из моих рук и обнимает меня.


— Извини, но это не правда, — говорит она.

Я оседаю в ее руках. Она права. Мне дали надежду. Ее руки так хорошо ощущаются вокруг меня. Я чувствую тепло, защиту и безопасность.

Она гладит мои волосы.

— Мне жаль, что тебе пришлось увидеть это. Это так безответственно.

— Все в порядке, — говорю я ей в плечо. — Я знала, что это ошибка. Мне не дали надежду.

Она отклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Конечно, это ошибка.

Ее глаза заполняются слезами, и она притягивает меня обратно в объятия.


— Синдром ТКИД такой редкий и сложный, милая. Не все понимают это. У него так много форм, и каждый реагирует по-разному.

Она снова отклоняется и смотрит мне в глаза, чтобы убедиться, что я слушаю и понимаю. Ее речь замедляется, а тон становится благожелательным — это голос доктора.

— Ты сама это видела, да? Некоторое время у тебя все было хорошо, а затем ты почти умерла в реанимации. Иммунная система штука сложная.

Она хмуро смотрит на листки в своей руке.

— И эта доктор Фрэнсис не знает полной картины твоей болезни. Она просто увидела крошечную частицу. Она не находилась с тобой все это время.

Выражение ее лица становится более хмурым. Эта ошибка расстраивает ее больше, чем меня.

— Мам, все в порядке, — говорю я. — Я все равно в это не поверила.

Не думаю, что она меня слышит.

— Я должна была защитить тебя, — говорит она.

— Я знаю, мам. — Мне больше не хочется об этом с ней говорить. Придвигаюсь к ней.

— Я должна была защитить тебя, — говорит она в мои волосы.

И это последнее "Я должна была защитить тебя" заставляет часть меня притихнуть.

В ее голосе я слышу неуверенность, которую не ожидаю услышать и не могу объяснить.

Я пытаюсь отодвинуться, чтобы посмотреть на ее лицо, но она крепко держит меня.

— Мам, — говорю я, дергаясь сильнее.

Она отпускает меня и гладит по лицу свободной рукой.

Я хмурюсь.

— Могу забрать? — спрашиваю я, имея в виду бумаги в ее руке.

Она смотрит вниз и кажется озадаченной тем, как они попали к ней.

— Тебе это не нужно, — говорит он, но все равно отдает их мне.

— Хочешь поспать со мной? — снова спрашивает она, похлопывая рукой по кровати. — Мне будет лучше, если ты останешься.

Но я не уверена, что мне будет лучше.

СЛОВАРЬ МАДЛЕН

Подозрение (па-да-зр'э-н'и-й'э) сущ. ед.ч. 1. Правда, в которую не веришь, не можешь поверить и не поверишь: Из-за подозрения на счет мамы она не спит всю ночь. | Ее подозрение, что мир над ней смеется, крепнет все больше. [2015, Уиттер]

САМОСОЗНАНИЕ

Карла едва заходит, как я набрасываюсь на нее с письмом. Она читает его, и ее глаза округляются с каждым предложением.

Она хватает меня за предплечье.

— Откуда ты это взяла?

— Продолжай читать, — говорю я. Шкала и измерения ей более понятны, чем мне.

Я наблюдаю за ее лицом и пытаюсь понять, что происходит в моем мире. Я ожидала, что она отпустит письмо из рук, как и мама, но ее реакция…другая.

— Ты показывала это маме?

Я молча киваю.

— Что она сказала?

— Это ошибка — Я шепчу, прячась от звука своего собственного голоса.

Она долгое время рассматривает мое лицо.

— Нам нужно выяснить, — говорит она.

— Выяснить что?

— Правда это или нет.

— Как это может быть правдой? Это означало бы…

— Шшш, шшш. Мы еще ничего не знаем.

Мы ничего не знаем? Конечно, знаем. Я знаю, что болею. Что мне под страхом смерти не позволено выходить из дома. Я всегда это знала. Я та, кто я есть.

— Что происходит? — спрашиваю я. — Что ты скрываешь от меня?

— Нет, нет. Я ничего не скрываю.

— Что это значит?

Она вздыхает, и ее вздох длинный, глубокий и изможденный.


— Клянусь, я ничего не знаю. Но иногда у меня возникает подозрение.

— Какое подозрение?

— Иногда я думаю, что твоя мама не совсем права. Может, она так и не отошла от того, что случилось в твоим папой и братом.

Кислород в комнате сменяется чем-то еще, чем-то разреженным и невдыхаемым. Теперь время замедляется, и у меня резко сужается поле зрения. Стены становятся намного ближе, а Карла удаляется от меня и становится маленькой фигурой в конце очень длинного коридора. Туннельное зрение уступает головокружению. Я пошатываюсь и чувствую тошноту.

Бегу в ванную, и меня тошнит в раковину. Карла входит, когда я ополаскиваю лицо водой.

Она кладет руку на мою спину, и я прогибаюсь под ее весом. Я хрупкая. Я снова привидение Олли. Прижимаю руки к керамической раковине. Я не могу посмотреть в зеркало, потому что не узнаю девушку, смотрящую в ответ.

— Я должна знать точно, — рычу я будто чьим-то другим голосом.

— Дай мне день, — говорит она и пытается обнять меня, но я не позволяю. Не хочу, чтобы она успокаивала или защищала меня.

Мне хочется правды.

ЖИЗНЕННОЕ ИСПЫТАНИЕ

Все, чем стоит мне заняться, это пойти спать — утихомирить свой разум, расслабить тело и заснуть. Но неважно, насколько сильно я хочу этого, сон не идет. Мой мозг — неизведанная комната с потайными ходами. Голос Карлы включается в моей голове. Может, она так и не отошла от того, что случилось с твоим папой и братом. Что это значит? Смотрю на часы. Час ночи. Семь часов до прихода Карлы. Мы сделаем несколько анализов крови и отправим их специалисту по ТКИД, которого я нашла. Семь часов. Я закрываю глаза. Снова открываю их. 01:01.

Не могу ждать, пока ответы доберутся до меня. Я должна найти их.

Вся энергия уходит на то, что дойти, а не добежать, до кабинета мамы. Я уверена, что она спит, но не могу рисковать и разбудить ее. Хватаюсь за ручку и какое-то ужасное мгновение думаю, что дверь будет заперта. Мне придется ждать, а я не могу ждать. Но ручка проворачивается, и комната впускает меня, будто ждала, будто предполагала, что это я.

Ее кабинет обычный — не слишком чистый и не слишком неопрятный. Нет никаких очевидных признаков больной психики. Сумасшедшие, беспорядочные надписи не покрывают каждый дюйм стены.

Я подхожу к большому столу в центре комнаты. В нем есть встроенный шкафчик-регистратор, с которого я и начинаю. Мои руки трясутся, но это не тремор, а самая настоящая дрожь, как землетрясение, которое могу почувствовать только я.

Мама щепетильна и причудлива в хранении записей. Она сохранила все, и у меня уходит час на то, чтобы просмотреть кучу файлов. Здесь есть квитанции на крупные и мелкие покупки, договоры об аренде, налоги, гарантийные талоны и инструкции по применению. Она даже сохранила корешки от билетов в кино.

Наконец около задней стенки нахожу то, что искала: толстая красная папка с пометкой "Мадлен". Осторожно достаю ее и присаживаюсь на пол.

Записи о моей жизни начинаются с ее беременности. Я нахожу рекомендации о витаминах для беременных, УЗИ и копии всех посещений врача. Нахожу карточку с двумя ячейками — одна для мальчика, вторая для девочки. Ячейка для девочки отмечена галочкой. Здесь же мое свидетельство о рождении.

Через какое-то время поисков понимаю, что я была болезненным ребенком. Нахожу отчеты педиатра о сыпях, аллергиях, экземах, простудах, лихорадках и двух ушных инфекциях — и все за четыре месяца жизни. Нахожу направление к консультантам по кормлению грудью и детскому сну.

Когда мне было шесть месяцев, как раз через месяц после смерти папы и брата, я попала в больницу с респираторно-синцитиальным вирусом (РСВ). Я не знаю, что это такое, и мысленно ставлю заметку прогуглить. Было достаточно тяжело держать меня в больнице три дня.

А затем ее записи становятся менее скрупулезными. Нахожу распечатку из сети о РСВ. Она обвела кружком раздел, который объясняет, что этот вирус тяжело переносится людьми со сниженной иммунной системой. Нахожу копию первой страницы статьи о ТКИД из медицинского журнала. Ее каракули на полях трудны для прочтения. После этого был единственный поход к аллергологу, а затем походы к трем разным иммунологам. Каждый сделал вывод, что болезнь не обнаружена.

И все.

Я снова обыскиваю шкафчик в поисках файлов. И это все, что есть? Где результаты анализов? Должен был быть четвертый иммунолог, да? Где диагноз? Где консультации и вторые мнения? Должна быть еще одна толстая красная папка. Просматриваю файлы в третий раз. И в четвертый. Раскидываю другие папки по полу и роюсь в них. Просматриваю бумаги на ее столе. Пролистываю страницы ее медицинских журналов, выискивая выделенные места.

Мое дыхание ускоряется, когда я подбегаю к книжной полке. Вытаскиваю книги, трясу их за корешки, ожидая, что что-то выпадет — позабытый анализ, официальный диагноз. Ничего.

Но ничего это не доказательство.

Может, доказательство где-то еще. Одна попытка, чтобы угадать пароль — Мадлен. Два часа я просматриваю каждый документ на ее компьютере. Изучаю историю браузера. Заглядываю в корзину.

Ничего.

Ничего.

Где доказательство о жизни, которой я жила?

Медленно поворачиваюсь посреди комнаты. Я не верю тому, что вижу своими собственными глазами. Я не верю тому, чего не вижу. Как ничего не может быть? Моя болезнь будто возникла из ниоткуда.

Это не правда. Этого не может быть.

Возможно ли такое, что я не болею? Мой разум отшатывается от такого направления мыслей.

Может она хранит другие записи в своей спальне? Почему я не подумала об этом раньше? 05:23. Могу ли я ждать, пока она проснется? Нет.

Дверь открывается как раз тогда, когда я иду к ней.

— Вот ты где, — говорит она, в ее глазах отражается облегчение. — Я волновалась. Тебя не было в комнате. — Она проходит дальше, и ее глаза расширяются, как только она видит полные беспорядок, окружающий нас. — Было землетрясение? — спрашивает она. Наконец она понимает, что бардак сделан человеком. Она с озадаченным выражением лица поворачивается ко мне. — Милая, что происходит?

— Я болею? — спрашиваю я. Моя кровь слишком громко стучит в ушах.

— Что ты сказала?

— Я болею? — спрашиваю я в этот раз громче.

Ее зарождающаяся злость рассеивается, сменяясь беспокойством.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Она тянется ко мне, но я отстраняюсь.

Из-за боли на нее лице мне становится дурно, но я давлю дальше.

— Нет, это не то, что я имею в виду. У меня есть ТКИД?