Конни Брокуэй - Всю ночь напролет

Хозяйка дома, за которой следовал полковник Сьюард, переступила порог длинной узкой комнаты и шаркающей походкой направилась прямо к занавешенному окну, выходившему на площадь.

— Вам и неведомо, сколько раз я могла бы сдать эту комнату внаем, — произнесла она, не сводя взгляда с высокой, статной фигуры Сьюарда. — Один из людей барона заходил ко мне всего час назад, предложив сумму вдвое больше той, которую заплатили мне вы. Но я порядочная женщина.

«И к тому же далеко не глупая», — подумал про себя полковник, отдавая должное честности хозяйки изящным наклоном головы. Во всяком случае, у нее хватило ума на то, чтобы не пытаться обвести вокруг пальца такого человека, как Ищейка из Уайтхолла[1]. Отсчитав полную пригоршню монет, он вручил их собеседнице. Та проворно сгребла деньги и засунула поглубже в карман поношенной юбки, после чего откинула с окна пыльный лоскут выцветшей бархатистой ткани, служивший вместо занавески.

Бросив мельком взгляд наружу и что-то пробормотав себе под нос, хозяйка проковыляла к единственному в комнате стулу — деревянному, с прямой спинкой, который стоял у стены с выступившими от сырости пятнами плесени. Кряхтя, она приподняла его, но тут Сьюард выступил вперед и забрал у нее стул.

— Позвольте мне. Вы хотите его переставить?

Женщина изумленно уставилась на полковника. Без сомнения, до сих пор еще никто не выказывал по отношению к ней самой простой вежливости.

— Да. — Она закрыла рот, потом снова открыла и, подмигнув, пояснила: — Поближе к окну. Чтобы вы могли наблюдать за зрелищем сидя.

Едва скрывая отвращение, полковник пододвинул стул к окну, а хозяйка тем временем высунула голову наружу и окинула взглядом прилегавшую к площади улицу. Внезапно со стороны толпы, собравшейся внизу, до них донесся чей-то крик.

— Вот и он, — произнесла хозяйка с явным удовлетворением. — Ну, я ухожу.

Сьюард не слышал ее слов. Он смотрел в окно.

Толпа плотно обступила со всех сторон повозку, доставившую Джона Кашмана к оцепленному полицией пространству перед оружейной лавкой — той самой, которую, как утверждали, он намеревался ограбить, чтобы с оружием в руках восстать против короля. Мужчины, женщины и дети, в основном бедняки, толпились на площади, чтобы увидеть, как «бравый морячок» будет повешен по приговору суда за государственную измену.

Полковник знал, что лишь очень немногие из собравшихся считали молодого Кашмана и вправду заслуживающим столь сурового приговора. Остальные же видели в этом вопиющую несправедливость, а кое-кто до сих пор уповал на монаршее милосердие.

В самом деле, спрашивал себя Сьюард не без сарказма, кто еще достоин сострадания, как не Джон Кашман? Все преступление последнего состояло в том, что он пытался получить от Адмиралтейства собственное жалованье, а также причитающиеся ему наградные. В толпе можно было увидеть сотни таких же, как он, мужчин, которые отстаивали честь страны на поле брани, а по возвращении домой оказались без работы, без денег и без каких-либо надежд на будущее.

Взгляд Сьюарда оставался бесстрастным, однако рука, стягивавшая черные кожаные перчатки, чуть заметно дрожала. Он уселся на стул, держась прямо, словно ревностный католик во время мессы. Да, Кашман действительно ворвался в оружейную лавку во время недавних волнений в Спа-Филдз[2], но его привела туда вовсе не государственная измена, а просто изрядная доза выпитого спиртного и жгучее чувство безысходности.

Преступный умысел? Насколько было известно Сьюарду, Джон Кашман, находясь на военной службе, был трижды тяжело ранен в голову. Многие даже сомневались в его дееспособности. Поэтому нет ничего удивительного в том, что его участь вызывала у людей такую ярость — да что там ярость, просто приводила их в бешенство.

— Я всегда сражался за своего короля и свою страну, и вот каков мой конец! — воскликнул Кашман, сойдя с повозки и глядя без страха на возвышавшийся перед ним эшафот.

В ответ тысячи людей разразились неистовыми криками, дружно выражая ему сочувствие.

Толпа начала собираться уже с пяти часов утра, и теперь все вокруг, насколько мог видеть глаз, было битком забито зрителями — улицы, аллеи, даже окна близлежащих домов пестрели гневными лицами, словно улей пчелами. Люди цеплялись за перила балконов, свешивались с карнизов крыш.

Внешне спокойный Кашман взошел по ступенькам на эшафот, и его бесстрашие еще больше распалило толпу. Как только осужденный оказался у виселицы, к нему поспешно приблизился священник и примирительным жестом коснулся его руки. Однако Кашман резко отстранил его и воскликнул с пылающим взором:

— Я не прошу милости ни у кого, кроме Господа!

Палач подвел его к виселице. Когда он сделал движение, чтобы накинуть капюшон на голову осужденному, тот резко отпрянул назад и произнес:

— Я хочу видеть все до последней минуты.

Палач и священник вместе заняли места у дощатого помоста под ногами Кашмана.

— Я не мог получить то, что было моим по праву, и поэтому я здесь! — крикнул Кашман. — Я не совершал никакого преступления против моего короля или страны, но, напротив, всегда дрался за них!

Он все еще продолжал кричать, но его голос вдруг прервался, сменившись сдавленным хрипом. Рука Сьюарда невольно метнулась к собственному горлу. Стиснув зубы и сделав над собой усилие, он со смешанным чувством боли и гнева в душе наблюдал за тем, как человек внизу закачался в петле, как задергались в предсмертных судорогах его связанные ноги.

Толпа, наблюдавшая за казнью, внезапно умолкла. Воцарившаяся тишина все еще витала над площадью, когда осужденного сняли с виселицы и священник, в последний раз взглянув на спокойные черты мертвого лица, накрыл его голову капюшоном, после чего тело было положено в простой деревянный гроб. Тишина оставалась ничем не нарушенной и тогда, когда гроб установили на повозку и та медленно тронулась в путь.

Сьюард встал и снова принялся натягивать перчатки. Его пробирал озноб, словно под порывами пронизывающего ветра, однако даже легкое дуновение не шевелило темные голые, как кости скелета, ветви деревьев за окном. Несколькими скупыми, тщательно выверенными движениями он застегнул пуговицы на запястье и оправил пальто. На его красивом, словно высеченном из камня лице отражалась глубокая задумчивость.

И тут откуда-то снизу, со стороны застывшей в оцепенении толпы, раздался одинокий возглас, который, по мере того как к нему присоединялись все новые и новые голоса, постепенно обретал силу и мощь, пока не перерос в угрожающий рокот, подобный раскатам грома:

— Убийцы! Убийцы!

Оправив наконец свои перчатки, полковник Сьюард снова окинул взглядом толпу и увидел, что повозка уже скрылась из вида.

— В самом деле, — пробормотал он про себя с грустью, — в самом деле!

«Никогда не воображай, что ты в безопасности. Никогда не теряй бдительности».

Из всех правил, завещанных отцом-взломщиком, равного которому Лондон не знал ни до, ни после него, вору больше всего запомнилось именно это наставление. Держа ухо востро, чтобы уловить даже малейший звук поверх слабого шелеста ночного ветерка, чуть шевелившего полог кровати, грабитель, известный всему Лондону под прозвищем Рексхоллский Призрак, с трудом приподнял с каминной полки бронзовые часы, слишком массивные. Стоявшая рядом изящная фарфоровая статуэтка выглядела соблазнительно, однако была чересчур хрупкой, чтобы выдержать путешествие по городским крышам, что являлось неотъемлемой частью ночного ремесла.

В глубине сознания вора чуть слышно прозвучало еще одно из памятных ему наставлений старика отца: «Пять минут туда, пять минут обратно». Сегодня дело, похоже, отняло у него слишком много времени.

Длинные, чуткие пальцы слегка касались позолоченных рам картин на стене в поисках какого-нибудь тайника, однако так ничего и не нашли. С досадой пробормотав что-то себе под нос, Призрак углубился дальше в апартаменты маркизы Коттон. Ее знаменитая коллекция драгоценностей должна была находиться где-то совсем рядом.

Оказавшись у противоположной стены, Призрак склонился над покрытым тонкой резьбой туалетным столиком. Музыкальная шкатулка — обычная безделушка, хотя и прелестная… Табакерка, инкрустированная перламутром… Нет! Ни одна из этих вещиц не стоила обещанных пяти тысяч фунтов. Чтобы покрыть такую сумму, нужна по меньшей мере редкая жемчужина.

Теперь вор решил действовать проворнее. Он ощупывал поверхность различных предметов мебели и зеркал, открывал один за другим ящики бюро и… Ага! Он увидел совершенно неприметный и поэтому выделявшийся среди окружавшей его роскоши умывальник на толстой мраморной тумбе.

Из-под черной шелковой маски, скрывавшей лицо Призрака, блеснула белозубая улыбка. До чего же все оказалось просто! Первейшая из заповедей покойного отца гласила: «Хочешь что-нибудь спрятать — положи на видное место».

Опустившись на одно колено рядом с тумбой, вор приступил к обыску. Почти сразу же он обнаружил едва заметный металлический выступ и плавно нажал на него. Под мраморной поверхностью открылся ящик. Улыбка на лице Призрака сделалась шире. Теперь остается только поскорее сунуть руку в тайник и… Пусто!

— Боюсь, удача тебе изменила, парень, — раздался вдруг чей-то спокойный голос.

Призрак тут же выпрямился и принялся лихорадочно вертеть головой в поисках обладателя голоса.

Он сидел в полутьме посередине комнаты, внешне абсолютно спокойный. Его серовато-коричневый сюртук сливался с тусклой позолотой мебели вокруг.

«Хочешь что-нибудь спрятать — положи на видное место».

Ни малейшее, даже совсем слабое колебание воздуха не выдавало его присутствия. Полковник Джон Генри Сьюард. Ищейка из Уайтхолла. Знаменитый Джек Сьюард.

Напрягшись, грабитель уже собрался было обратиться в бегство, но тут полковник внезапно вскочил. Его высокая, худая фигура преградила вору путь к окну. Призрак действовал молниеносно, однако до полковника ему было далеко. Недаром лондонский преступный мир считал Сьюарда самым опасным своим противником. Тем не менее у вора не оставалось выбора, и если…

— Не стоит, сынок. — Сьюард дал этот совет на удивление мягким тоном, а его голос отдавал хрипотцой, словно после ранения в горло.

— А чего вы от меня хотите? — огрызнулся в ответ Призрак. — Стоять тут смирно и ждать, пока вы затянете петлю у меня на шее? Вот уж ни за какие коврижки! — Вид у него был самоуверенным до наглости, и только легкая дрожь в голосе выдавала испуг.

— Тебе бы следовало подумать об этом прежде, чем браться за свое ремесло, парень. Уж лучше сдавайся. — В тоне Сьюарда совсем некстати прозвучала жалостливая нотка.

Жалостливая? Джек Сьюард никогда и ни к кому не испытывал подобных чувств. Просто в тот момент было легко принять желаемое за действительное, однако подобные мысли следовало сейчас же выбросить из головы. От Сьюарда нечего ждать пощады. Поэтому лучше всего держаться начеку, используя любую возможность для отступления.

— Отсюда не убежишь, — заметил Джек, словно читая мысли своей жертвы. — Мои люди ждут в передней, а я… — Он пожал плечами, как бы извиняясь, и развел руки в стороны. — Я, как ты сам видишь, здесь.

— Да уж, — пробормотал в ответ Призрак.

Внезапно Сьюард приподнял свою гладко причесанную голову. Даже в темноте можно было заметить, что он напряженно к чему-то прислушивается.

Проклятие! У Призрака оставался на руках только один козырь — внезапность, но тут он явно опоздал. Судя по всему, Сьюард уже давно утратил способность чему-либо удивляться. И все же иного выхода не было. Если с него снимут маску.. У пойманного вора, как известно, один конец — на виселице в Тайберне.

— Что ж, ваша взяла, — ответил Призрак, обращаясь к Сьюарду, и с напускной отвагой выступил вперед: — Вы поймали меня с потрохами. Одного не могу понять — почему вы не зовете ваших людей на подмогу?

— Превосходно. Ты очень хитер, парень, — отозвался Сьюард одобрительно. — Но спешить нам ни к чему. Подними-ка руки повыше, чтобы они не касались тела. Коли ты так ловок с отмычкой, то и с холодным оружием наверняка обращаешься не хуже.

— Верно, приятель. Но у меня нет при себе ножа. Пускать людям кровь — занятие не для джентльмена, а я, что бы вы обо мне ни думали, в своем роде тоже джентльмен.

Вор сделал еще шаг к Сьюарду.

С этого расстояния в полумраке можно было получше разглядеть худое, угловатое лицо полковника — лоб, пересеченный шрамом, большой подвижный рот, говоривший об уме его обладателя, и спокойные проницательные глаза.

— И что за сделку вы хотите мне предложить? Уж не рассчитываете ли вы на часть добычи? Так, на какую-нибудь мелочь в обмен на то, что вы закроете глаза на ограбление?