Он довез ее до подъезда и, высаживая, посоветовал:

— Держитесь подальше от драчунов, мало ли что может случиться…

— Спасибо, я учту, — ответила Таня и вошла в парадное.

Поднялась в лифте на свой этаж и тут же поняла, что не может оставаться в пустой квартире — мать вела утренний прием, отец вернется не скоро. Пожалуй, это даже хорошо, потому что, будь отец дома, он бы вмешался наверняка, а ей совсем не хотелось, чтобы папик столкнулся с каскадером.

Танька постояла в раздумье у своих дверей и спустилась к тете Маро. Ей казалось, что в машине, пока ее везли домой, она успокоилась, но когда тетя Маро открыла дверь, увидела ее опрокинутое лицо и спросила: «Что с тобой, деточка?», она повалилась ей на руки.

С огромным трудом старая женщина удержала ее, пыталась дотащить до тахты, но не смогла и тогда осторожно опустила прямо на пол, на мягкий палас, который остался лежать в комнате со времен Галины. Потом она бросилась в ванную, к аптечке, смочила нашатырем кусок ватки и поднесла к самому носу Тани. Та вдохнула пару раз, сморщилась, замотала головой и попросила не вызывать «скорую».

— И не собираюсь, — успокоила ее тетя Маро. — У тебя все в порядке, сейчас полежишь немножко и сама дойдешь до тахты. Не волнуйся, ничего не бойся, детка, я с тобой, все будет хорошо.

Таня попыталась что-то объяснить соседке, но она замахала на нее руками и велела поглубже дышать.

— Лежи спокойно, постарайся не думать ни о чем, кроме своего ребенка. Я посижу с тобой, пока все не пройдет. Живот не болит?

— Нет, — ответила Таня, — ничего не болит.

— Вот и хорошо, — тетя Маро с трудом опустилась на палас и тихим голосом запела казацкую колыбельную Лермонтова:

Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю,

Тихо смотрит месяц ясный в колыбель твою.

Стану сказывать я сказки, песенку спою,

Ты ж дремли, закрывши глазки, баюшки-баю…

Таня опустила веки, и тихие слезы полились из ее глаз… Через четверть часа она почувствовала себя лучше, встала с помощью тети Маро и прилегла на тахту. Однако прежде потребовалось самой тете Маро подняться на ноги. Это было грустное и одновременно забавное зрелище, когда старая женщина с трудом встала сначала на едва сгибающиеся коленки, а потом с кряхтеньем доползла до стула, взялась за него и наконец выпрямилась.

— Артроз проклятый… — проворчала она. — Голова еще варит, а ноги не держат. Врачи говорят, ходить надо, разминать суставы… Эх-хе-хех… — Она села рядом с Таней, взяла ее за руку, легонько поглаживая по плечу. — Все будет хорошо, детка, все образуется…

Таня, растроганная и благодарная, неожиданно для себя рассказала ей всю историю своей беременности, своей любви, своего безвыходного положения. Она говорила с такой откровенностью и искренностью, как даже с Лилькой не смогла бы, пожалуй. Маро слушала ее молча, ни о чем не спрашивала, не прерывала, не комментировала. А Таня все говорила, изливала свою боль, свои тревоги и печали.

Когда она замолкла, соседка посмотрела на часы:

— Танечка, позвони домой, чтобы мама не беспокоилась, скажи, что ты у меня.

Сашенька уже вернулась с работы и начала беспокоиться, почему нет дома Татоши. Услышав ее голос, сказала, что сейчас спустится.

— Александра Андреевна, — сказала тетя Маро, встречая Сашеньку. — Я вот что решила, если вы, конечно, не возражаете: будем гулять с Танечкой вместе — и ей нужно, и мне полезно. А то какие-то дураки дрались на улице, перепугали ее. Со мной наверняка и спокойно, и безопасно — я с палочкой хожу, чуть что — пущу ее в ход.

— Спасибо вам огромное, я только могу радоваться такому предложению, но вам же с палочкой трудно гулять, — заметила Сашенька.

— Палочка для форса, она старинная, с серебряным набалдашником, еще от моего деда. Надо ведь и старухе чем-то отличиться, пококетничать, — лукаво улыбнулась соседка.

— Пойдемте к нам, пообедаем вместе, — предложила Сашенька. — Скоро вернется Митя с работы, посидите с нами. Кстати, вы всегда можете брать у нас книги и журналы, вам же одиноко целый день только с телевизором.

— Вот за журналы и книги в ножки кланяюсь! До того мне не хватает здесь чтива, сказать не могу. А с телевидением я не очень дружна — с экрана льется такой кошмар, что и русским языком-то его не назовешь. А еще говорят — лицо кавказской национальности! Сами-то какой национальности, на каком языке разговаривают? Уши вянут, слушая их.

— К сожалению, вы правы, полуграмотная речь так быстро распространяется, что начинаешь даже привыкать к ней. Что же, пошли к нам?

— С удовольствием.

Они поднялись к Ореховым. Маро отобрала несколько журналов — для себя и для дочери с зятем.

Пришел с работы Митя, искренне обрадовался неожиданной гостье. За обедом в общем разговоре прозвучал почти в благостном варианте рассказ об эпизоде с дракой неизвестных парней, которые напугали Таню.

— Нет, я теперь ее одну не оставлю, будем гулять вместе. Мы уже с Сашенькой договорились. Осталось только Танечку спросить, не против ли она старухи, которая будет плестись за ней тенью.

Татьяна с укоризной взглянула на тетю Маро:

— Да я бы сама и не додумалась, и не осмелилась просить вас об этом. Конечно, я согласна, милая тетя Маро! Мы будем не только гулять, а еще и беседовать.

— Нет, нет, нет! — возразила соседка. — Я возьму на себя труд разговаривать, а точнее, болтать, а тебе, детка, придется слушать и дышать — глубоко и ритмично. Я правильно говорю, Сашенька?

Все засмеялись.

Перед уходом тетя Маро неожиданно сказала:

— Когда родится ребенок, я вам помогу, чем смогу: и с купанием, и с прогулками в коляске, и посидеть в случае чего. Ну, там посмотрим…

— Господи! Да я мечтать об этом не могла! — воскликнула Сашенька. — Вы просто ангел и спасительница наша! Мы будем платить вам…

Тетя Маро вытянула вперед ладонь с растопыренными пальцами, как будто хотела остановить машину, помотала отрицательно головой и сказала взволнованно:

— Не надо обижать меня. Я очень полюбила вашу Танечку, привязалась к ней, как к родной. Мое предложение идет от самого сердца…

От вечерней прогулки с отцом Таня отказалась, сославшись на то, что сегодня перевыполнила свою норму и устала. Спать она легла пораньше, немного почитала и погасила свет.

Ночью ей приснился кошмар: каскадер Михаил сидел в милицейской машине, которая медленно погружалась в ледяную воду. В воде плавали холмики нерастаявшего снега и льдинки. Шофер в генеральской милицейской форме с улыбкой, держась за руль, что-то говорил каскадеру, а на крыше машины, уютно свернувшись калачиком, лежал котенок, очень похожий на тигренка. Татьяна бегала вокруг машины прямо по воде и кричала, чтобы они не утопили котенка, но никто ее не слышал, и машина все погружалась и погружалась… Тогда она решила еще раз крикнуть громче, потому что в закрытую машину звук плохо проникает…

На крик Таньки прибежала Сашенька, за ней — Митя. Стали тормошить ее, разбудили. Она была в поту с широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас, словно и не спала вовсе.

— Татошенька, родная, что с тобой… проснись… успокойся, мы здесь…

— Они хотели погубить котенка, — пролепетала еще совсем сонная Таня.

— Какого котенка, Татоша? Это сон, глупость… Проснись. — Митя обнял ее.

Таня окончательно пробудилась, взглянула на родителей, провела рукой по лицу и постаралась улыбнуться.

— Чепуха какая-то приснилась… бред…

— Спи, солнышко, все хорошо, завтра наступит чудесный день. — Сашенька поцеловала дочь, и они с Митей на цыпочках вышли из комнаты, потому что Танька уже спала, словно ничего и не произошло.

Утром, после завтрака, она впервые отправилась по своему маршруту с тетей Маро.

— Спасибо, что не сказали о моем обмороке, а то мама сразу же отправила бы меня в клинику.

— Я же обещала, как можно не сдержать слова!

— А мне такой сон приснился, я всех перебудила, сама еле очухалась, все казалось, что это наяву. — Таня хотела рассказать тете Маро свой сон, но старая женщина остановила ее, предупредив, что не верит никаким снам, и не стоит его вспоминать, тем более что он неприятный.

Она шла, не отставая от Тани, время от времени с изяществом опираясь на свою трость…


В начале сентября, как и предполагалось, Татьяна родила. Ее положили в акушерскую клинику академии — такая традиция принимать своих студентов существовала с давних пор.

Роды прошли нормально, без осложнений. Мальчик укладывался во все параметры здорового ребенка. Молока у роженицы было предостаточно. И в самые оптимальные сроки Таню с ребенком выписали из клиники.

Все нашли, что малыш похож на мать, как две капли воды. Сама Таня еще не разглядела сходства, но с радостью соглашалась с такой оценкой внешности сына.

Сашенька сразу же оформила отпуск, по предварительной договоренности с главным врачом консультации.

По настоянию Тани ни кроватки, ни коляски не стали покупать загодя — кто-то надоумил ее, что это якобы плохая примета. Поэтому в субботу, на второй день пребывания Тани с новорожденным дома, Сашенька и Митя поехали за кроваткой и экипажем, оставив Таню на попечение соседки.

Тетя Маро с первого же дня так ловко и ненавязчиво стала отлаживать изменения в быту, связанные с появлением нового члена семьи, что все сложности постепенно, как бы сами собой, решались…

Маро посмотрела на часы и вошла в комнату, которая снова, как и в детстве Татоши, стала называться детской.

— Танечка, детка, пора кормить. Приготовься, а я сейчас перепеленаю его.

Пока еще безымянный малыш лежал на двух сдвинутых стульях, защищенный с одной стороны Таниной кроватью, с другой — спинкой кресла, приставленного к стульям.

Таня уселась поудобнее, взяла поданный Маро сверток с ребенком и стала кормить, наблюдая внимательно за движениями губ и мимикой ребенка. Это было маленькое чудо, которое она еще не до конца осознавала и ощущала себя в какой-то степени более наблюдателем, нежели участником событий.

Тетя Маро на цыпочках вышла в гостиную, притворив за собой дверь, чтобы не мешать этому божественному интимному процессу.

Зазвонил телефон.

Маро сняла трубку:

— Я слушаю… Их нет дома, поехали за коляской… Обыкновенной, детской… Что вам непонятно? Я — соседка… Танечка не может сейчас подойти, она кормит… Как кого? Своего ребенка… Конечно, новорожденного. Они вчера только выписались из роддома. А что передать?.. Ну вот, разъединилось. Совсем как у нас, в Тбилиси, — проворчала она и так же, на цыпочках, зашла к Тане.

— Кто звонил, тетя Маро?

— Не знаю, не сказал, не успел — разъединили. Наверное, перезвонит.

Ореховы вернулись с покупками. Митя сразу же начал собирать кроватку в гостиной. Таня пошла смотреть коляску, восхищаясь всякими приспособлениями в ней.

Когда кровать была собрана, Сашенька извлекла из шкафа матрасик, простынку, покрывальце, которое Таня сама связала под руководством тети Маро. Все впору, красиво, приятно ласкало глаз.

Кроватку занесли в детскую, ребенка переложили со стульев в кроватку. В комнате стало уютно, и Тане показалось, что так всегда и было или должно было быть. «Странное чувство, — подумала она. — Как и почему оно возникло?»

Митя то и дело подходил, смотрел на ребенка, пожимал плечами и приговаривал:

— Я — дед, черт возьми, но не чувствую себя дедом. А ты, Сашенька?

— Погоди ты записывать меня в бабушки, еще успею.

— Вот когда он скажет вам «ба-ба», уже никуда не денетесь, — задумчиво проговорила тетя Маро. — У меня так было: мои близнецы первое слово адресовали мне, как ни старалась дочка научить их выговаривать «ма-ма», они повторяли «ба-ба».

— Татоша, мне совсем не нравится, что мой внук еще не обрел имени, — решительно заявила Сашенька. — Давай подумаем вместе. У тебя есть какое-нибудь имя на примете?

— Нет… — вяло отозвалась Таня, — я еще не думала над этим. Дайте мне прийти в себя. Имя, это, конечно, важно, но нужно еще и отчество…

Наступило молчание.

— Ну, я пойду к себе, пожалуй, — сказала тетя Маро, — сегодня я вам больше не нужна. Если что — зовите.

— Спасибо большое, — ответила Сашенька и пошла провожать ее до двери. Там она шепотом пожаловалась: — Не знаю, как вывести ее из этого состояния…

— Время само поставит все на свои места, поверьте мне, старой, опытной женщине. Не надо насильно раскрывать бутон, пусть сам дозреет и раскроется, тогда и жить будет дольше. До свидания.


…Генрих положил трубку в полном смятении. Он звонил Мите, чтобы предупредить о своем приезде в Москву во вторник и кое-что поручить ему. Разговор с соседкой так ошеломил его, что он, вопреки своей безукоризненной вежливости, бросил трубку, даже не попрощавшись. Таня, его любимая Татоша родила! Как это могло случиться, если в конце марта она отдалась ему и говорила о своей любви? Мысли хаотично набегали одна на другую, сбивались, путались, не давая возможности сосредоточиться и спокойно, со свойственной ему логичностью, все обдумать. Он мерил шагами комнату, потом совершенно бесцельно подошел к открытому окну, поправил занавеску, чуть вздувшуюся от легкого ветерка, снова прошел по комнате, взял с журнального столика недочитанную вчера газету, раскрыл — буквы прыгали перед глазами, не выстраиваясь в понятные слова. Он скомкал газету, швырнул на пол.