– Н-да, – пробормотала моя сестрица. – Действительно, такой вполне мог бы оказаться маньяком.

– Считаешь? И ведь невозможно точно сказать почему!

– Он – как этот актер из «отбросов», он еще жуткого Рамзи играл в «Игре престолов». Вроде тоже симпатичный парень, и тоже глаза голубые, а вот прямо жуть продирает, когда на него глядишь. Главное дело, вполне вероятно, что он вообще замечательный человек. Может, он кошек бездомных кормит и старушек через дорогу переводит без остановки, но все равно хочется как-то с ним в темном переулке не сталкиваться.

– Вот такие мужчины в нее влюблены, в мою Королеву, – резюмировала я. – И она приняла его приглашение, уехала из Италии к нам.

– Это все любовь, – уверенно заявила сестра, заглатывая сырок. Я фыркнула и покачала головой.

– Любовь? У тебя что, вообще нет других ответов в жизни. Любовь правит миром? А как же деньги? Власть? Амбиции? Между прочим, она была блондинкой. Ее теперь вообще не узнать. Я вот подумала, а может быть, она от кого-нибудь прячется?

– А что, это вариант, – оживилась моя сестра, разговаривая с набитым сырком ртом. Я с трудом разбирала ее слова, но попросить ее повторить – рисковать получить кувшином по голове. – Может быть, она вообще под следствием.

– Не думаю я, что она под следствием.

– Да что ты знаешь о людях! – возмутилась моя сестра, недовольная тем, что я с ней спорю. Я благоразумно замолчала. Все психологи, особенно все те психологи, что изучают эту «науку» по статьям блогеров из Интернета, абсолютно уверены в собственном глубоком и безошибочном знании человеческой природы во всех и любых ее проявлениях. Волнующий, беспокойный тезис о том, что они могут чего-то не знать или, не дай бог, в чем-то ошибаться, редко волнует их безупречное море уверенности в себе. У них там всегда штиль. Да, возможно, у таких психологов самих не все безупречно. Возможно, они несколько лет потратили, чтобы заполучить в свои сети мужчину по имени Сережа, от которого толку – ноль, а иногда даже много вреда. Но он – Большая Любовь, он – отец, он – теперь еще и официальный муж. И пусть Сережа снова неизвестно где. Моя сестра уверена, что из нас двоих именно я совершенно не умею разбираться в людях.


Вполне возможно, что в этом она права.


– От чего же тогда бежит твоя Королева? – пожала плечами моя сестра и принялась за второй творожный сырок.

– Может быть, от самой себя? – предположила я. – Ты бы слышала ее. Она хотела, чтоб ее жизнь была такой же простой и прекрасной, как моя. Моя жизнь!

– Да уж, конфуз, – хмыкнула сестра и скомандовала везти ее гулять, в магазин. Потому что, как ни крути, а сырки в холодильнике кончились.

* * *

Любая кошка, брошенная в воду, становится морским котиком. Мы привыкли выживать на работе любыми возможными способами. Не так часто случалось нечто восхитительное прямо в середине рабочего дня, но в тот день так и произошло. Хотя ничто не предвещало. Утро было самым что ни на есть обычным, разве что немного более жарким, чем накануне. Москва решила сделать из нас всех картошку фри, а обжигающе горячие машины только подливали масла. Именно из-за этой проклятущей жары (которую, безусловно, мы все так ждали и умоляли прийти) я и оказалась в такой дурацкой и одновременно чудесной ситуации.


Итак, была жара. Такая, при которой никакой дресс-код не выживает. Менеджеры-шменеджеры – еще куда ни шло, но мы, работники непереводимых последовательностей, хакеры пера и топора, однозначно забили на все и пришли на работу практически как на пляж. Я лично была в тот день облачена в солнцезащитные очки, салатовый топ на бретельках и к нему такие же салатовые шорты, короткие, больше похожие на трусы. Джонни, наш охранник, встретил меня на проходной таким взглядом, что стало понятно – это уж чересчур. Но прямо следом за мной заходила девушка в тонкой, почти прозрачной тельняшке на бретельках, и внимание Джонни было отвлечено. Сложная, ой сложная у него работа – особенно в такие вот летние дни.


Конечно, это было ошибкой. Естественно, неприлично, ведь нужно же иметь в одежде хотя бы один кармашек для телефона и кредитки. Но кошелек можно и в руках понести, а у нас на двадцать шестом постоянно экономили на кондиционировании – видать, весь холод улетал вверх, на этаж руководства, и даже в салатовом наборчике, больше похожем на пижаму, мне было жарко. Так вот и вышло, что я поперлась в столовую в одном только салатовом костюме и с кошельком в руках. Телефон я не взяла, потому что его некуда было положить, а сумку – потому что ну кто, в самом деле, ходит в столовую на работе с сумкой. Только идиотки. А я не такая, нет.

Мы с Машкой поели. Потом постояли между этажами на лестнице, пока она по-тихому заправлялась своим никотиновым паром, наркоманка проклятая. Машка говорила, что у нее плавятся мозги, что буквально невозможно дышать в такую жару, но при этом бесперебойно сосала свою электронную трубку. Потом она пошла в одну сторону по коридору, а я в другую. Мы были как две шпионки, встретившиеся где-то в лабиринте нашей «Поехавшей Башни» для обмена данными. Именно поэтому я вышла в холл в достаточно нетипичном для меня месте, недалеко от перехода из нашей «Башни» в другое здание холдинга, двадцатитрехэтажный «Биг Бен», в малом лифтовом холле. Было там тихо и пусто, самый разгар рабочего дня, что-то около половины третьего. По коридорам, разлетающимся в стороны тремя лучами, изредка пробегали люди в деловых одеждах и с несчастными лицами. Еще бы. Они с завистью смотрели на мое салатовое безобразие. Я же решила прикупить себе пакетик мятного зефира. Вот тут-то оно и произошло – чудо!


Сначала большой стеклянный шкаф отреагировал на мой заказ легким жужжанием и некоторой паузой. Денежку он слопал с удовольствием, но отдавать мой зефир не спешил. Расценив такое поведение торгового шкафа как предосудительное, я сочла возможным нанести удар кулаком по стеклу, в область расположения пакетика с мятным зефиром. Аппарат ответил еще одним приступом жужжания, а затем – о, да есть на свете бог – черные держатели-пружины стали вдруг медленно скручиваться. Но не только там, где стоял мой пакетик с зефиром. Крутились абсолютно все пружины. Сначала в поддон для выдачи товара упала пачка дорогого овсяного печенья с изюмом. Затем одновременно упал целый ряд шоколадных батончиков, все, начиная от арахисовых и заканчивая шоколадными палочками. Следом обрушился ряд с чипсами. За ним – только за ним – мой мятный зефир. К тому моменту лоток для выдачи уже был переполнен пачками чипсов, и зефир лег поверх них, с той стороны стекла. Шоу продолжалось прямо на моих изумленных глазах. За стеклом сбивались в одну кучу вафли, круассаны в пачке и даже тульский пряник – весь ассортимент аппарата. Пружины продолжали крутиться медленно, монотонно и неотвратимо, пока наконец аппарат не изверг со своих полок все, что там было.


Я стояла, потрясенная, и не знала, что мне делать. Стало тихо. Сладости за стеклом напоминали москвичей в метро утром в час пик, когда их/нас прибивает к стеклу давлением от тел других пассажиров. Я подумала – если бы Жорик увидел то, что мне довелось тут сейчас узреть, он бы разрыдался от счастья. Потом я решила – нужно же все это достать и унести! Ведь это же запас счастья для всего отдела IT на пару месяцев вперед. И только потом сообразила, что совершенно не одета для такого случая.


Что унесешь в руках? Ну, пять-шесть пачек чипсов. Ну, пряник. Батончики выпадут из рук. До печений я вообще не успею добраться. Вот если бы я была одета в одну из моих бесформенных кофт – это было бы другое дело. Можно было бы снять ее с себя и унести в ней как минимум половину этой манны небесной. А если я сниму топ, я не дойду и до поворота. Правила нашей корпорации строго запрещают хождение по коридорам топлес, даже если при этом ты тащишь в руках десять кило сладостей. А если уйти отсюда за подмогой и тарой, то, вернувшись, я могу найти тут уже совершенно пустой и грустный аппарат. И тогда получится, что я, как дура, упустила самое главное чудо этого года? Короче, у меня была проблема. Серьезная. У меня не оказалось с собой даже телефона, чтобы позвать на подмогу. Я беспомощно стояла около аппарата и смотрела на этот Клондайк в отчаянных поисках решения.


Первый выход был – все же умерить свой аппетит и забрать то, что получится. Да, потери при выборе этого решения были бы огромными, но все же многое удалось бы спасти. Стоя на месте и бездействуя, я рисковала куда больше. Люди проходили мимо и смотрели на меня с подозрением. Лифт успел открыться и закрыться несколько раз, а я так и не знала, как мне поступить. Я находилась на третьем этаже, на переходе, но не в нужном мне здании. На этом лифте я не доеду до своего этажа. Если я буду тащить много мелких предметов, мне придется вместе с ними пройти по коридору до другого холла, там я буду вынуждена как-то нажать кнопку лифта, а в ней нужно будет выбрать двадцать шестой этаж. Носом, я могу нажать кнопку носом. Что, если меня увидит кто-то из знакомых? Плевать. Нужно рискнуть и побежать налегке. Прийти с сумкой. Сколько времени займет добежать до стола и найти пакет? Нет, это неправильная постановка задачи. Добежать до стола, допустим, займет в сумме, вместе с лифтом, не больше четырех минут. А вот найти пакет – это другой вопрос. У меня в столе никаких пакетов нет. Только штук восемь засохших текстовых маркеров, три сгоревшие материнские платы, пара вентиляторов для системных блоков, плюшевый геккон – подарок Сашки Гусева, который он преподнес мне со словами «не мог удержаться и не купить, смотри, какой он, прямо вылитый ты, Ромашка». Никаких пакетов. Там есть еще старый джойстик и две пары сломанных наушников, которые я отложила «на всякий случай», который никогда не наступит.

– Ничего себе! – услышала я чей-то знакомый голос из-за спины. Чей-то знакомый и неприятный голос. Я обернулась и скривилась. Да уж, чудеса закончились, и передо мной стоял Витя Постников. Омерзительно свежий, в отглаженной нежно-розовой рубашке, тонких серо-голубых брючках и с правильным, в тон брюкам, галстуком, он смотрел на меня и улыбался. Поймал на месте преступления.

– Ничего тебе, – заметила я аккуратно, настроившись отстаивать мою добычу всеми возможными способами. В конце концов, какого лешего я должна делиться с Витей? Только из-за того, что он проходил мимо меня по тому же коридору?

– Слушай, я не знал, что у нас на предприятии теперь можно ходить голой, – продолжал он. – Или ты просто забыла утром переодеться? Вполне допускаю, что с тобой такое могло произойти. В конце концов, причесываться ты никогда не считала нужным.

– Зато у тебя на голове лака хватило бы на десятерых, – вяло огрызнулась я.

– Ладно тебе, не волнуйся. Я не собираюсь давать этому делу ход, – ласково заверил меня Постников.

– Какому делу? Какому такому делу? – спросила я на всякий случай.

– Нет, я мог бы написать докладную на имя руководства о том, что ты портишь имидж компании. Поверь мне, Ромашина, ты его портишь. Сегодня, конечно, особенно сильно, но и в другие дни.

– Но ты не будешь писать… потому что… – продолжила за него я.

– Потому что я добрый? – предположил он. – Потому что мы с тобой уже друг друга не первый день знаем? Потому что я уверен, что ты в таком виде ходишь не со зла, а по глупости.

– Нет-нет-нет… – покачала головой я и вгляделась в его выразительное, не уродливое, временами даже приятное – если он сильно постарается – лицо. Карлсончик, дорогой. – Нет, ты видел меня с Черной Королевой! Точно, три дня назад в столовой – проходил мимо. Ты никогда не ссоришься с начальством. И на всякий случай с теми, кто обедает с начальством! – Я радостно кивнула. Постников сверлил меня полным негодования взглядом.

– Ты считаешь, что я такой вот карьерист, да, Ромашина? Считаешь, у меня не может быть каких-то других аргументов? Что я, может быть, не так уж плохо к тебе отношусь? – Постников с каждым словом становился все более грозным и негодующим, но в конце своей пафосной речи сдулся, ухмыльнулся и погрозил мне пальцем. – Ты права, Ромашина. Все-таки ты неглупая, да, должен признать. Ну, расскажи своему старому другу Вите Постникову, что за история с этим вашим обедом. Ты пришла в разум и начала дружить с начальством?

– Конечно! – с готовностью кивнула я. – Да мы с Оксаной лучшие подруги.

– С Оксаной? – недоверчиво переспросил Постников. – Только не говори, что вы – на «ты». С ней никто не на «ты». А ты – на «ты»?

– Теряешь связность речи, Постников, – хмыкнула я. – У тебя телефон есть?