Элизабет Бушан - Вторая жена

Безусловно, но это не ее дело.

— Не говори мне этого.

Она опешила и не знала, что ответить.

— После врача придут люди из бюро, Минти.

— Из похоронного бюро?

— Да, мне пришлось позвонить им. Натану нельзя здесь оставаться.

Я оставила Роуз на кухне и быстро прошла в гостиную, где стоял запах Натана и весны.

— Почему ты не позвонил мне? — Я требовала ответа от неподвижной фигуры.

«Ты вышла за меня, потому что…». В первые дни после свадьбы мы играли в глупую и опасную игру, где было одно правило — все ответы должны шокировать. «Я вышла за тебя, Натан, потому что хотела ездить на Лексусе». «А что еще, Минти? Ты оценила мой ум, мое сердце?». «И солидный банковский счет. А ты, Натан, ты женился на мне, потому что…?». «О, я женился на тебе, Минти, потому что ты была беременна».

В трудную минуту Натан обратился к Роуз не потому, что хотел бы обсудить планы на будущее и варианты решения проблем. Это он сделал бы со мной, и я дала бы ему лучший совет. Нет, Натан обратился к Роуз, потому что ему нужны были ее спокойствие, уверенность, долгие годы доверия, ее доброта и мягкость в минуту его душевного смятения.

За моей спиной Роуз вошла в комнату и закрыла окно. Она контролировала себя и говорила спокойно.

— Я открыла его, чтобы его душа могла улететь. Я думаю… Я считаю, это правильный обычай.

Она опустила запор на место, и я почувствовала непреодолимое желание засмеяться. Роуз задернула занавеску — густо расшитая бязь, видимо, дорогая — и я представила, как душа Натана продирается сквозь нее, устремляясь куда-то вверх и в темноту.

— Когда придут агенты, нам нужно будет принять некоторые решения. — Роуз заметно нервничала, потому что истекали последние тихие минуты, и скоро здесь появятся официальные лица. — Потом я поговорю с Сэмом и Поппи. — Она повернулась ко мне, словно обращаясь за помощью в решении ужасной задачи, и я испытала страх, что меня ожидает то же самое. — Я боюсь, они будут опустошены.

— Какие решения?

— Мы должны прийди к единому решению. Мы должны попытаться понять, чего хотел бы он. И Поппи с Сэмом.

— Роуз, это будут мои решения.

Она покачала головой, и одна прядь волос повисла вдоль ее щеки.

— Так не может быть, Минти. Мы все участвуем в этом. Мы его семья.

— А я его вдова.

— Как ты скажешь Феликсу и Лукасу? Понадобится ли тебе помощь? — Сейчас Роуз говорила как когда-то давно в офисе, когда ей звонили Поппи или Сэм. Она была преувеличенно спокойной. Раньше мне это казалось глупым и лицемерным, но после рождения близнецов я поняла, насколько это эффективное средство для предотвращения паники.

— Нет. — Мой отказ от ее помощи был мгновенным. Я не хотела, чтобы добрая, мягкая Роуз украла моих детей.

Я взглянула на часы. Невероятно, но я была у Роуз всего три четверти часа. Интересно, кто еще знал и, может быть, эту минуту уже заказывал цветы: «Искренне соболезнуем утрате….». Я подумала, а что, если часы остановятся. Кто станет проливать искренние слезы, а кто нет? Я подумала, был ли Натан хоть чуть-чуть готов, думал ли он о смерти вообще? Или он избегал этих мыслей?

— Почему бы нам не посидеть с ним? — Предложила Роуз. — Скоро здесь его не будет.

Я села на стул ближе к телу. Натан казался совсем отчужденным. Скоро он начнет коченеть.

— У ваших детей в их детстве был отец. — Я не могла смириться с этой жестокой несправедливостью. — А у моих не будет.

Роуз села на диван, она смотрела мне в глаза.

— Да, Минти, это так.

Через несколько секунд Роуз начала говорить о временах, когда она была женой Натана. Каждый год они ездили в Прияк в Корнуолле, всегда в один и тот же коттедж. Она описывала шлепки волн под днищем лодки, шипеньн пены на воде, маслянистый запах и вкус скумбрии.

— Лучше всего я помню дождь. Иногда сильный и резкий с западным ветром. Иногда мягкий и ласковый, пропитывающий одежду насквозь. Как бы тщательно мы ни паковали удочки для сардин, на следующий год они всегда были покрыты плесенью, когда мы доставали их из шкафа. Натан был нетерпелив и требовал, чтобы мы купили новые, но я всегда говорила «нет». Моим делом стало чистить их и приводить в порядок. Это почему-то ужасно смешило Натана. Сначала мне было трудно, но потом я приспособилась. Я заранее готовила еду для первого вечера и купила обогреватель, чтобы нам не было холодно. Через пару дней ему словно становилось легче дышать. Он даше спал по-другому. Тише. Когда он брал книгу, которую я ему привозила, я понимала, что для него начинается лучшее время отпуска. Это было своего рода исцеление после годового стресса. Я не думаю, что мы прожили бы так долго без Корнуолла.

— Я никогда не отпускала его в Корнуолл, — сказала я. — Какой смысл? Это было ваше прошлое. Я думала, что для него неплохо будет увидеть что-то новое. Я думала, чудесно будет побыть под греческим или итальянским солнцем, но он никогда не любил жару. Ты это знала. И мальчики были еще слишком маленькие. От жары они становились капризными и непослушными.

— Но я тоже уставала, очень уставала, — сказала Роуз, — пока дети не стали старше. Просто я не понимала, я думала, что это в порядке вещей, пока я не начала чувствовать себя лучше. Намного лучше. Но к тому времени стало слишком поздно, и Натан уже смотрел в другую сторону.

Приехал доктор и осмотрел Натана.

— Это очень похоже на сердечный приступ, — сказал он нам, заполняя свои документы. — Вскрытие это подтвердит. — Он был очень занятой человек, перегруженный делами, и пробыл недолго.

Потом приехали люди из похоронного бюро, трое здоровенных мужчин, и в квартире стало тесно. Роуз взяла руку Натана, поцеловала его в щеку и сделала шаг назад.

— Пожалуйста, я могу попрощаться с ним наедине? — спросила я. Роуз и мужчины вышли прочь, оставив меня с моим мужем. — Мне так жаль, — прошептала я, наклонилась и поправила галстук, потом одернула его пиджак. Так, как он любил. — Мне очень жаль.

Мне казалось, его плоть таяла под моими губами, когда я поцеловала его на прощание. Я вернулась на кухню, где мы с Роуз еще раз подкрепились бренди.

Наконец раздался стук в дверь, и один из агентов, пожилой человек, представившийся Китом, обратился к Роуз с несколькими вопросами. Было ясно, что он считает вдовой именно ее.

— Извините, — вмешалась я, — в настоящее время я миссис Ллойд. Взгляд Кита обратился ко мне. Он был немного смущен, но не слишком.

— Я жду ваших указаний, миссис Ллойд. Тело вашего мужа придется передать в морг для вскрытия, но потом мы сможем обсудить детали.

Я ненадолго задумалась.

— Насчет места похорон? Думаю устроить из в церкви рядом с нами. Узнаю, кто там викарий.

— О, нет, — сказала Роуз. — Натан хотел быть похороненным в Алтрингхэме, Минти. Рядом с родителями.

— Алтрингхэм? Но это очень далеко, — воскликнула я.

Кит деликатно обошел этот вопрос.

— Возможно, это будет указано в его завещании. Этот вопрос всегда занимает некоторое время. Мы будем на связи.

Роуз начала складывать кухонное полотенце, сначала в одну сторону, потом в другую. Наконец, она положила его на стол.

— Конечно.

Они ушли, забрав Натана. Входная дверь закрылась, оставив нас в ледяном молчании.

Я попыталась растопить его:

— Я его жена, Роуз.

Роуз вздохнула:

— Я тоже. — Она пожала плечами. — В некотором роде. Это поддерживает меня, как ни странно.

— Ради Бога…

— Это уже не имеет значения. Слушай, Минти… послушай меня. Мы не можем закопать его там, где его никто не знает. Мы не можем оставить его там, где он будет совсем один.

Я ненавидела себя за слабость, которая дала Роуз право вмешиваться.

— Я сама буду решать, где хоронить Натана, Роуз.

Она повернулась.

— Иди, Минти. — Она подтолкнула меня из кухни в коридор. — Я отвезу тебя домой на такси. Потом я должна, я хочу увидеть своих детей. — Она повернула ко мне измученное лицо. Я должна их видеть.

У двери Роуз схватила портфель и сунула его мне в руки.

— Это его. Ты должна его забрать.

Я никогда не боялась темноты. Я посвящала это время горячим страстным играм. В темноте можно былостроить планы, мечтать, чувствуя рядом теплое сонное тело, и радоваться его красоте или своей власти над ним или размышлять, за что я его ненавижу.

Но я пошла спать этим вечером, истыпывая страх. По всему дому были разбросаны подсказки о том, когда я пришла и чем занималась, но я ничего не помнила. Гора носков, штанов рубашек возвышалась в бельевой корзине Натана. Мой халат в ванной был влажным. Мои туфли были убраны в шкаф в спальне. Посудомоечная машина была готова к выгрузке. Полупустая банка тунца, оставшаяся после ужина мальчиков, была втиснута между сыром и беконом в холодильнике.

Мы с Евой разговаривали шепотом, пока мальчики резвились наверху.

— Это так ужасно, Минти. — Она то краснела, то бледнела и постоянно подносила руку ко рту. — Бедный, бедный Натан. — Она дважды сотворила крестное знамение, и я подавила истерическое желание зашипеть: «Это ему уже не поможет».

— Ева, мы ничего не будем говорить мальчикам до завтра… после школы. — Она бросила на меня скептический взгляд, и я собрала все силы, чтобы убедить ее. — Мне так будет легче. Мне нужно время, чтобы сделать кое-что, прежде, чем я смогу полностью посвятить себя им. Я постараюсь принять меры…

— О'кей.

Я знала, что должна что-то сделать, но что? Были какие-то процедуры, не знакю какие. И были вопросы, требующие ответа. Я позвонила тео, юристу Натана, и вынуждена была несколько раз повторить, что Натан умер, потому что даже супер-профессиональный Тео не мог в это поверить.

— Ты поможешь мне? — Умоляла я его. Я вдруг испугалась, что «Вистемакс» не выплатит выходное пособие Натана.

— Не волнуйтесь, — Тео отвечал бодро и уверенно. Он щелкнул языком. — Вы слышите? — Этот звук отозвался во мне зубной болью. — Они заплатят.

Я позвонила, чтобы сказать Барри.

— Это так ужасно. — Его голос был полон искренней заботы. — Ужасно. Не вздумай приходить в офис. Мы разберемся. Я скажу Крису.

Крис будет воровать мои идеи. Но так и быть.

Я уже позабыла о Крисе Шарпе, когда позвонила Пейдж. Тот же набор слов, передаваемых по телефону — этот неприкосновенный запас, к которому мы обращаемся в самые черные и безнадежные минуты.

— Так ужасно, — Пейдж немного заикалась. — Ужасно, Минти. Та сама справишься? Мне так жаль, я ничем не могу тебе сейчас помочь. Линда может зайти и забрать мальчиков.

— Я им пока ничего не сказала. Жду подходящего момента.

Пейдж не хотела и не могла этого понять.

— Разве они не догадываются, что что-то случилось?

— Я хорошо притворяюсь.

Последовала недолгая тишина.

— Тебе виднее.

Между этими разговорами я постаралась составить список. Но это оказалось выше моих сил. Я боролась со словами «завещание», «регистрация смерти», «объявление в газете», но они никак не хротели выстраиваться в порядке значимости.

— Мама, — Лукас вбежал в дом и бросился ко мне. — Мама, почитай мне сказку. — Он весь светился здоровьем, такой оживленный и веселый, что люой режиссер детских передач ухватился бы за него.

Теплая рука скользнула мне в ладонь:

— Привет, мамочка. — Это был Феликс. — Ты такая печальная. Тебе грустно, мама?

Я наклонилась и схватила их в объятия. Их маленькие твердые головы уперлись мне в грудь. Теперь я полностью отвечала за них.

Натан был со мной всю эту кошмарную ночь. Мы были в гостиной, на полукруглом столе у окна тикали часы, и мы спорили о них. Натан считал, что им лучше стоять на каминной полке. «Пожалуйста, я так хочу, Минти.» Я посмотрела на карточки с образцами краски и услышала свой голос: «Как ты думаешь, Восточная бежевая подойдет сюда?». «Восточная бежевая, — парировал он, — похожа на компост».

Натан в саду в старых вельветовых брюках, любимой синей рубашке, в Веллингтонах копает землю под сиренью. Я у доски изо всех сил пытаюсь разгладить его рубашку, но она снова и снова оказывается мятой. Натан воткнул вилы в землю и извлек из-под куста сверток в белой шерстяной шали. «Это мое тайное горе, Минти». Я ясно слышала, как он произнес это в моем тревожном беспамятстве.

В спальне было душно, меня бросало то в пот, то в дрожь, вероятно, от сегодняшнего стресса. Могла ли я сделать для него что-то еще? Да, могла. Был ли Натан так несчастен? Да, был… Я бросилась наверх в спальню для гостей. Кровать не была застелена, но я скользнула на голый матрас, натянула на себя пуховое одеяло и уставилась в темноту. Я не могла разглядеть картину надо мной, но внутренним взором я видела эти розы. Я подсчитывала их размер и расположение на полотне. Я исследовала каждую тень и оттенок, я перечисляла их по пальцам: белый мел, взбитые сливки, слабый чай, красно-коричневый у основания лепестков, разбросанных вокруг вазы. Когда мне показалось, что я больше не вынесу, я поднялась, протянула руку и повернула картину к стене.