— Папа ушел в прекрасную страну, — объявил Лукас Еве.

Но время от времени этот факт повергал их в недоумение и растерянность. Несколько раз после смерти Натана я просыпалась, чтобы обнаружить пару глаз, следящих за мной немигающим взглядом, и то один, то другой из моих сыновей прятались в безопасном убежище моей постели. Они колебались между пониманием и недоумением, разрываясь между уверенностью и неопределенностью.

— Где папа? — спрашивал Феликс за завтраком.

Пейдж занесла корзину в кладовку и проверила печь.

— Мы неплохо пообедаем, — сказала она. — Как ты относишься к тушеной рыбе?

Я наполовину опустошила тарелку, когда горе, словно шторм, налетело на меня. Я жевала креветку, когда почувствовала, как выступает холодный пот и подкатыват ярость.

— Как посмел Натан умереть? — Я уронила вилку и оттолкнула тарелку в сторону. — Я так зла на него, за то, что он бросил нас. О чем он думал, когда не захотел идти к врачу?

— Так то лучше, — сказала Пейдж. Она вытерла каплю соуса около моей тарелки. — Это конструктивная злость. Я всегда говорю детям, что лучше испытывать злость, чем жалеть себя.

Пейдж всегда использовала такой подход. С ее точки зрения «конструктивная злость» могла смягчить боль потери Натана и скорбь от мысли, что его больше никогда не будет в моей жизни.

— Он обязан был подумать о Феликсе и Лукасе. Как они смогут обходиться без него.

Но если бы Натан вернулся из той клубящейся темноты назад, я сказала бы ему: «Натан, я никогда не буду просить новую ванную. Я обещаю работать для тебя и любить тебя.» Я бы даже пообещала, что не буду протестовать, если меня на веки вечные проклянет его семья, все его друзья, все эти Фросты и Локхарты. Я пообещала бы начать все сначала с чистого листа.

Я сняла с вилки кусочек хитинового панциря креветки.

— Как я смогу со всем этим справиться? Чем мне помочь моим мальчикам? Содержать их? Поддерживать дом?

— Так же, как ты справляешься сейчас, я полагаю. На то и существует адаптация.

— У меня была мечта, Пейдж. Я хотела превратиться в такую мудрую и практичную мать, как ты. Такую мать, которая в дождливый день говорит детям: «Давайте сделаем динозавра из картонной коробки». Или «Почему бы нам не написать пьесу о папе, а я придумаю костюмы?». Но это была только мечта.

— Ешь. — Пейдж положила еще ложку рагу на мою тарелку.

Я уставилась на нее. Мой гнев перегорел, оставив только печаль.

— Натан хотел унизить меня, предложив Роуз стать опекуном, если что-то случится. Как он мог так поступить? Гизелла говорит, он мыслил очень ясно. Роуз якобы подходит лучше всех. Она самая старшая, и она всегда знает, что делает. Она поставила бы интересы мальчиков на первое место.

Пейдж согласилась:

— Пожалуй, Гизелла права. Но этого не случится, у тебя прекрасное здоровье. Может быть, Минти, он хотел наладить отношения между вами?

— Он не имел на это права.

Пейдж ела со скоростью матери младенца:

— Чарли проснется через минуту.

В ответ на ее слова из спальни ребенка донесся звук, похожий на рев небольшой газонокосилки. Пейдж бросила вилку, ее лицо просияло.

— Я принесу его.

Она вернулась с кричащим чарли и села, чтобы покормить его грудью. Она придерживала ребенка одной рукой у груди; держа вилку в другой, она совершала сложные по траектории движения, чтобы донести еду до своего рта, не зацепив вилкой головку младенца.

— Как Мартин?

— Я редко его вижу. Я отправила его в комнату для гостей, а Чарли взяла к себе. — Пейдж улыбнулась ребенку. — Правда? Это так здорово, да, мой маленький тигр? Мы замечательно проводим время вместе.

— А ты не скучаешь по своему банку? — Я окинула взглядом стерилизатор, расписание на холодильнике. — По цифрам, делающим жизнь такой логичной?

— Конечно, скучаю, — сказала она. — Я скучаю по простоте и ясности, но они были только частью сделки. Большая часть моего времени тратилась на политиканство, болтовню с клиентами, пожарную безопасность и негативные отзывы в прессе. На саму работу в ее чистом виде оставалось всего ничего.

Всякий раз, когда Пейдж упоминала «цифры» и «статистику», ее глаза наполнялись тоской, как сейчас. Если бы Пейдж была монахиней, она сконцентрировала бы всю свою свирепую волю, чтобы стать идеальной Невестой Христовой.

Он приложила Чарли к другой груди и вернулась к первоначальному вопросу:

— Ты не попытаешься самостоятельно разузнать о Роуз? Это ведь не станет у тебя навязчивой идеей? — Она погладила Чарли по голове, наклонилась к нему и проворковала. — Кто мой красавчик? Кто мой хороший мальчик? — Она выпрямилась и спросила уже нормальным голосом, — ты действительно не думаешь, что между ними что-то было?

Этот вопрос грыз меня, когда я засыпала, и он остался со мной, когда я проснулась, все еще усталая. Он звучал в моей голове.

— Я ничего не знаю. Все, что я знаю, так это то, что я не хочу думать о ней в данный момент, а Натан с его нелепым завещанием навязывает ее мне.

— Люди иногда делают странные вещи, Минти.

Я чувствовала, как колотится пульс в моем правом запястье.

— Да.

— Сейчас это не проблема. О ней можно не думать.

Пальцы левой руки обхватили запястье и прижали вену.

— Как думаешь, история могла повториться? Другими словами, захотел бы Натан вернуться к старому проверенному источнику комфорта и спокойствия?

— Не мучай себя. — Она набросила муслиновый платок на плечо и уложила на него Чарли. Затем она подобно племенному старейшине, начала совершать круговые движения на согнутых ногах. — Помогает при газах. — Потом Пейдж начала вращаться в другом направлении, потирая одной рукой поясницу. — Ох, я послала целую экспедицию на поиски моей талии, но они до сих пор не вернулись.

Я засмеялась.

— На первый взгляд все в норме.

— Хотелось бы вернуть прежнюю гибкость. И связки в постоянном напряжении. И сплю я уже не так хорошо. Но чего я ожидала с тремя детьми? Давай поднимемся наверх, я переодену Чарли.

Пейдж была идеальной матерью. И еще она была идеальной экономкой. Ее кладовка была в безупречном состоянии. Ни одна баночка для специй не дожила до окончания срока своей годности. В бельевом шкафу под каждую комнату в доме была выделена соответствующая полка, а одежда в ее гардеробе была подобрана по цветам. Вы могли бы возненавидеть Пейдж, если бы не полюбили ее. Я шла следом за ней, отметив про себя, что каждая полка была защищена от пыли занавеской, так же подшитой снизу прозрачной клеенкой, как и занавески в детской. Когда я проходя мимо гостевой комнаты, заглянула внутрь, мне захотелось протереть глаза. Она была завалена разбросанной одеждой, книгами и кучами бумаг на полу.

— Ты удивляешься беспорядку? Мартин заявил, что раз я получила третьего ребенка, которого он не хотел, он может получить территорию, где будет жить, как свинья.

— Ах.

Пейдж переодела и подмыла Чарли. Несмотря на бодрый тон, она явно устала, поэтому я собрала отброшенные детские вещи и протерла коврик.

— Ты не обязана это делать, — сказала она. — Но спасибо.

— Я не делаю ничего особенного. — Я бросила подгузник в мусорное ведро.

Вдруг Пейдж, сгорбившись, опустилась на стул. Ее живот складкой навис над поясом юбки, бедра выглядели дряблыми. — Что дальше, Минти? Что ты собираешься делать?

— Вернусь на работу на полный день. Надо содержать мальчиков и себя.

— Ты хотела вернуться.

— Я так и сделаю.

Пейдж ущитнула себя за бедро и уставилась на складку плоти между пальцами:

— Ну, это только начало.


Через неделю я упаковала шорты, футболки, свитера, ведра, лопатки, консервированную фасоль, любимые хлопья, плюшевых мишек и мальчиков в машину и, вооружившись картой, поехала прочь их Лондона.

Мы отправились в Прияк на берегу залива в Корнуолле. Точнее, мы собирались остановиться в доме, где Натан и Роуз проводили все свои отпуска. Принять это решение не было легко или трудно, потому что формально это не было решением. Я никогдла не бывала в Прияке и не имела никакого представления о нем.

«Ради Бога, — протестовала Пейдж когда-то давно, когда Натан поднял вопрос о поездке туда. — Он ездил туда со своей первой семьей». Пейдж была неприятно удивлена: «Он настолько глуп? Или у него не хватает воображения?». Но сейчас я знала, что должна вместе с мальчиками побывать там, где Натан был счастлив, поэтому я позвонила по телефону и забронировала коттедж.

Шел дождь, когда автомобиль скатился вниз по грунтовой дороге, ведущей к коттеджу. Ошеломленные и усталые, Лукас с Феликсом молчали за моей спиной. Весь мир был пропитан влагой. Горизонт был скрыт полосой тумана, море покрыто ревущими волнами с барашками пены Плитки сланца на крыше блестели, серые стены дома кое-где поросли мхом, с растений в саду капала вода.

Ева натянула рукава майки на запястья.

— Холодно, Минти.

Я сама ощущала холод, тревогу и пустоту. Мы почувствовали себя хуже, когда обнаружили, что обе спальни были сырыми, сантехника в непонятном состоятии, а ближайший магазин в нескольких милях. Мы с Евой сделали все возможное. Мы застелили кровати, распаковали вещи и сложили ведра и лопатки кучей около входной двери. Мы кое-как съели ужин из фасоли и яичницы и смотрели сквозь пелену дождя на серое море, слушая чаек.

— Папа приезжал сюда, — сказала я ребятам. — Много-много раз. Во время отпуска.

— Папа, — сказал Феликс, его голубые глаза потемнели. — Папа.

Через некоторое время Лукас спросил:

— Можно мне посидеть в папином кресле?

— Можно. Похоже, оно очень давно тут стоит.

Ева гоняла фасолину по тарелке.

Утром мы с Евой повели мальчиков по крутой тропинке вниз к крошечному пляжу. Грязь после дождя была липкой, как ириска, и мальчики визжали от радости. Когда мы скользили и скользили вниз, влага с листьев струйками стекала на нашу одежду. Тяжелый воздух был пропитан солью, она оседала на ветках и листьях, мимо которых мы проходили, ее вкус оставался на наших губах.

Внизу на пляже прилив отступил, оставив темные пятна камней на песке. Чайки кричали над нашими головами. Мальчики бездумно носились вверх и вниз, выкрикивая имена друг друга. Я наблюдала за ними, сидя на скале. Мои ноги и куртка были мокры и я непроизвольно дрожала. Натан любил это место. Это все, что я о нем знала. Я никогда не спрашивала, почему. Или, где он здесь любил купаться, где бродил. Я молчала. Образно говоря, повернулась спиной к его прошлому.

— Просто ты не понимаешь, Минти, как хорошо я там себя чувствую, — однажды обвинил он меня.

Если бы только я нашла время, чтобы ответить ему. Если бы села и сказала: «Давай поговорим, Натан. Расскажи мне». Мой материализм без капли веры в божью благодать, когда боль, уродство или бессилие вызывали у меня лишь недоумение, сейчас напоминал мне этот безжизненный песок, обнаженный отступившими водами.

Ева поманила Феликса:

— Феликс, иди сюда. Смотри, что здесь есть. — Они, прижавшись друг к другу, рассматривали что-то на песке.

Лукас кружил вокруг них. Он раскинул руки и громко пел:

— Посмотрите на меня! Все смотрите на меня.

Давным-давно в офисе «Вистемакс» до того, как со мной произошли эти перемены, я сказала Роуз: «Да, у меня нет семьи. Кому она нужна? У меня нет детей. Зачем вешать жернов себе на шею?». Теперь у меня была семья, и невыносимую тяжесть жернова я ощущала каждой своей мышцей, каждой косточкой.

— Мама, — мельуая белыми коленками из-под зеленых шорт, с волосами, развевающимися на ветру, Феликс бежал ко мне по гальке. — Посмотри, что у меня есть.

Он разжал руку, чтобы показать мне «кошелек русалки».

После обеда из хлеба и сыра мы загнали мальчиков наверх и уложили отдохнуть. Я оставила мрачную Еву, отмывавшую обувь и жалующуюся на отсутствие горячей воды, села в машину и отправилась спасать положение.

Ближайший супермаркет находился на окраине Пензанса. Здесь было оживленно и шумно. Это явно было влиянием новой экономической политики (как заметила бы Пейдж) с ее налоговыми льготами. Я выбрала джем по специальной цене, куриные грудки, дешевое масло и еще много чего — сколько смогла унести.

Я ехала, слегка подташнивало. Ветер стих, и солнечное тепло согревало наподвижный воздух. Море стало нежно-голубым. Был прекрасный день и множество лодок всех размеров скользило по воде.

Когда я вернулась, Ева снова была с мальчиками на пляже, откуда я могла слышать их крики. Я медленно и неловко распаковывала продукты, не в силах избавиться от пугающего, почти материального ощущения присутствия Натана. В конце концов я схватила куртку и выскочила наружу. Тропинка проходила рядом с коттеджем, и я пошла по ней. Через некоторое время я так ускорила свой темп, что почти бежала, мои ноги летели по дерну и камням. Солнце слепило, мелкое море вокруг камней было прозрачно-бирюзовым. Морские птицы кружили и ныряли около скал. Когда я завернула за скалу, ветер так резко ударил мне в грудь, что я задохнулась и остановилась.