Тео был свидетелем многих подобных сцен в своем кабинете, когда возмущение, обида, горечь прорывали плотину вежливости и хорошего воспитания.

— Сейчас, пожалуй, трудно это проглотить, но все меняется. Почему бы вам не выпить еще чаю.

Потом он предъявил мне цифры и факты моей новой жизни.

— Если вы снова выйдете замуж или станете с кем-то жить, — сказал он, когда я встала, чтобы попрощаться, — вы должны будете продать дом и инвестировать средства для близнецов.

Он покинул меня, давая осознать эту новость в одиночестве, тем более, что размера почасовой оплаты Тео уже было достаточно, чтобы заставить вас разрыдаться. Это был бы слишком дорогой способ узнать, что за мое безбрачие заплатили.

Я зашла в автобус. По крайней мере, теперь я знала, что должна быть бдительна. Экстра, супербдительна. В ближайшие месяца, а, может быть, и годы мне понадобится много энергии и выносливости. Я не была уверена, что обладаю ею в данный момент. Все, что у меня было, это подавляющее чувство паники. Все виделось в черно-белом цвете, возможно, эта безжалостная трезвость ума была благом для меня.

* * *

Тео посоветовал мне составить список материальных приоритетов и финансовый график.

— Будьте безжалостны, — сказал он. — Сведите воедино все факты и цифры, чтобы увидеть всю картину Так вам будет легче принимать решение.

Факт: Жизнь никогда не станет прежней.

Факт: Я должна смириться с этим.

Факт: Вдове с двумя детьми выжить труднее.

Факт: После крушения ум подпадает под власть странных иллюзий. Иногда совершенно фантастических.

Однажды рано утром я увидела на кухне Натана, готовящего завтрак. Кофе, бекон, тосты. Все замечательно пахло. Он был в халате и насвистывал себе под нос. «Привет, — воскликнула я в порыве восторга. — Ты рано встал». Не оборачиваясь, он протянул руку назад и прижал меня к себе. Потом он исчез. Да, мой ум был шаток. Я не могла сконцентрироваться и мне было трудно читать. Сон был непредсказуем, стоило закрыть глаза, и в моем мозгу всплывали бесконечные вопросы. Понимал ли умирающий Натан, что с ним происходит? Было ли ему больно? О чем он мог подумать в последние секунды жизни, если бы понимал, что уходит? Спасибо за хорошую жизнь? Я не могла себе представить, каково умирать с сознанием, что жизнь была тяжелой, горестной и печальной. Успел ли он подумать об одной из нас? О которой?

В руководстве самопомощи «После жизни», которое я сейчас читала, говорилось, что мы не способны понять смерть. Все, что мы думали и знаем о ней — это фантазия. Я хотела понять, откуда сам автор это узнал.

Сью Фрост возникла на пороге моего дома. Сначала я не узнала фигуру в розовых брючках ти соответствующих туфлях-она была старше той женщины, с которой я столкнулась в супермаркете.

— Вы удивлены? — спросила она.

— И да и нет.

Она протянула букет пионов и пару листовок.

— Я принесла это ради Натана.

Ее глаза были полны слез, и я почувствовала, что тоже могу заплакать.

— Спасибо, — удалось выдавить мне.

— Мы будем скучать по нему. — Она уже плакала открыто. — Мы действительно его любили.

Слезы катились по моим щекам, но я набросилась на нее:

— Но не настолько, чтобы признать меня? А это сделало бы его счастливым.

Эта мысль явно застала ее врасплох.

— Да? Ну, — она вытерла щеки рукавом, — мы все делаем вещи, о которых сожалеем. Вот листовки. Я консультант, занимаюсь подобными ситуациями. На самом деле, я бегу на работу. Но, если вам тяжело, если чувствуете, что нужна помощь… Если нужно…

— Поставить точку? — предположила я.

— Чтобы вас выслушали, просто позвоните на этот номер.

Сцены из нашей жизни… я вызывала их в памяти, чтобы противостоять пытке бессонницей.

«Это для невесты, — в первый день после нашего медового месяца Натан вернулся домой с букетом такой невероятной красоты, что я закричала от восторга. — Это взамен свадебного букета».

«К брокколи нужно масло, — Натан смотрел, как я жарю ему брокколи с кедровыми орешками и изюмом. — Почему мы должны есть эти полусырые овощи?». «Потому, — ответила я, — что вареные брокколи с маслом старомодны. Времена меняются и брокколи тоже». Натан уронил голову на руки и застонал: «Ничего святого».

Я увидела на постели бюстье в красивой сумочке. Натан подмигнул мне: «Надень его, Минти, я хочу видеть тебя в нем». Я рассматривала подарок — такая красивая элегантная вещь. Она очень хороша была бы на моем прежнем теле, до родов, но приходилось делать вид, что ничего не изменилось. «Минти! — Натан был нетерпелив. — Надень его, пусть все будет, как раньше». Вот чего хотел Натан. Он жаждал волнения, новизны, изобретательности в любви. С легким вздохом я сделал то, что он просил. Одетая по вкусу мужа, я присоединилась к нему в постели, но я сама уже не были ни новой ни изобретательной. Я несла груз прошлых ошибок, рутины и сожалений. Новым лифчиком это не прикрыть.

«О, с нами все в порядке», — слышала я свой голос, отвечающий в трубку миссис Дженкинс. Она позвонила спросить, не нуждаюсь ли я в дополнительной помощи с мальчиками.

Или: «Это было бы так весело», — когда позвонила мать Милли, чтобы пригласить нас на совместный пикник. Я словно создавала впечатление, что мы с детьми судорожно наслаждаемся жизнью после смерти Натана.

Я так и не нашла дневник Натана, хотя обыскала все ящики и папки. Я обшарила его машину, карманы, полки. В результате я должна была признать, что проиграла эту битву. Натан решил отказать мне в близости, и об этой потере я горевала тоже. Тем не менее, это было красивое поражение. Оно было почти приятно.

Тем временем я ежедневно разбирала и перечитывала письма, решив ответить на все. Когда я занялась сортировкой груды газет, накопившихся со дня смерти Натана, я наткнулась на рекламу выставки Шитаки, которого ездила смотреть вместе с Гизеллой. Я рассматривала картину, серия беспорядочных мазков воссоздавала поляну в сосново-лиственном лесу. Наложенные на сетку листвы темные и резкие линии стволов и ветвей создавали ощущение угрозы. Я показала картину Феликсу, который сразу сказал:

— Тьфу!

— Почему «тьфу», Феликс?

— Потому, что это гадость. Смотри, мамочка.

Листья на деревьях высохли, и на обнаженных стволах виднелись сбившиеся в кучи насекомые, которые я сначала приняла за наросты на деревьях. Под картиной было напечатано ее название: «Только жуки переживут ядерную зиму».

В следующую субботу я приготовила на обед сосиски с пюре, которые мы съели вместе с мальчиками. После обеда они захотели выйти в сад, а я засела в кабинете Натана. Когдла дело касалось его работы, Натан вел себя, как медведь в берлоге. Ничего не трогайте! Эта комната была в его духе, по-мужски утилитарная с ворохом бумаг и немного пыльная. Ничего не трогайте. Но теперь в ситуации моей личной ядерной зимы, мне надо было ломать прежние границы. «Умная девочка», — услышала я голос Пейдж у себя в голове.

Я уперлась плечом в стол, тяжело дыша от усилий. Почему ты бросил нас, Натан? Почему перестал о нас заботиться? Да, я сержусь на тебя. Я передвинула стол к окну и поставила перед ним стул. Сидя здесь, я видела сад, где близнецы учились чеканить мяч. Не правда, подумала я, ты ошибаешься, Роуз. Гнев делает нас сильнее.

Меня ожидало много работы. Я хотела отобрать документы, которые необходимо сохранить. При перестановке бумаги со стола сыпались водопадом, в корзину для мусора отправились списки ключевых сотрудников «Вистемакс», приглашения, графики, каталог клюшек для гольфа из клуба, о котором я никогда не слышала. Все выкинуть.

В дверь позвонили. Тишина в доме была такой приятной и успокаивающей, что я почувствовала соблазн проигнорировать звонок. Позвонили снова, и я пошла посмотреть, кто это был. На пороге стояла Роуз, прижимая к себе длинный пакет в оберточной бумаге. Она была в джинсах и короткой куртке. Она казалась напуганной и озабоченной. Инстинктивно я попыталась захлопнуть дверь, но она подставила ногу и помешала мне.

— Нет, Минти.

— Я не уверена, что могу принять это, — сказала я, чувствуя, как во рту закипает кислая слюна. — Но спасибо за письмо.

— Ты ужасно выглядишь. — Она посмотрела на меня. — Ты заботишься о себе? Ты должна. Ты была у врача?

— В этом нет смысла, Роуз. Уходи и не возвращайся. Ты была очень добра, но мы больше не друзья.

— Это правда, — она задумчиво кивнула. — Но все равно кому-то нужно было тебя навестить. — Она добавила, — я знаю, что это такое.

— Не кажется ли тебе, что это невозможно?

— В обычной ситуации, да. Но не теперь. Так что… я здесь.

По улице с ревом промчалось несколько машин, а затем неуклюжий белый фургон, из которого гремела рок-музыка. В доме напротив миссис Остин оторвалась от своих горшков. Держа вилку в руке, она открыто смотрела на нас.

— Ты жалеешь меня, как больную собаку, разве не так?

— Да, это так.

— Вряд ли ты пришла только из доброты. Есть еще причина?

Она протянула пакет.

— Думаю, это может что-то значить для тебя. Я открыла пакет. Это от Натана.

Я посмотрела на этикетку. Посылка была адресована Минти Ллойд, но на ней стоял адрес Роуз.

— Не та жена.

Она криво улыбнулась.

— Может быть, Натан приобрел привычку объединять нас в своих мыслях? Он всегда был бережлив.

Я сунула пакет ей обратно.

— Уходи. Не возвращайся.

Роуз должна была подчиниться. Так поступил бы любой разумный человек. Любой разумный человек увидел бы, где проходит граница, и что все старые привязанности умерли. Но она не была готова сдаться:

— Это растение для сада. Он, должно быть, заказал его несколько месяцев назад.

— Растение? Он редко выходил в сад.

— Разве он не сказал тебе? Он собирался переделать его. В самом деле, он был увлечен этой идеей. — Она дотронулась до упаковки. — Оно заслуживает шанса, тебе не кажется?

— Почему?

— По множеству причин. Не в последнюю очередь потому, что Натан хотел розу.

— Это роза?

— Белая.

Ирония ситуации была настолько очевидной, что я почувствовала желание запрокинуть голову и истерически расхохотаться.

— Я ничего не знаю о растениях.

— Я все сделаю.

Это было действительно смешно. Натану следовало быть поосторожнее. Но то, что он объединил своих жен, вполне отражало его точку зрения. Или, может быть, он стоял на распутье, слишком усталый, чтобы решить, куда идти дальше.

— Ты хочешь войти и посадить этот куст?

— Ну да, я думаю, незачем терять время.

Я подумала обо всех причинах, по которым я не хочу впускать Роуз в свой дом с этим непонятным подарком Натана.

— У меня мало времени. — Она переложила пакет в другую руку и посмотрела на часы, простые квадратные Картье на загорелом запястье. — Ну, что?

В доме через дорогу миссис Остин была совершенно зачарована этой драмой на пороге. Она отложила вилку и вытерла руки о свой синий фартук. В любую минуту она могла пересечь дорогу и заговорить с нами. Я отошла в сторону.

— Тебе лучше войти.

Глава 17

Роуз вошла в прихожую и остановилась. Ее взгляд обежал стопку запечатанных писем на столике, гору детской обуви и курток у подножия лестницы, груду выстиранного белья на стуле около кухни.

— Не гляди на этот беспорядок, — сказала я. — Мне было некогда.

— Конечно. — Вблизи были заметны темные круги под глазами у Роуз, совсем как у меня. — Конечно, ты не могла со всем этим справиться. — Ее взгляд остановился на пальто Натана на вешалке. — Когда Натан ушел, со мной было то же самое. Разбросанные вещи, беспорядок. Не было смысла убираться и мыть посуду.

Я ощетинилась:

— Нет смысла ворошить прошлое.

— А стоит ли делать вид, что ничего не было? — Роуз пожала плечами. Теперь этот жест выражал у нее не усталость и покорность судьбе, как несколько лет назад, а удивление и иронию в почти галльской манере.

Я провела ее на кухню. Она положила пакет на стол.

— Ты хорошо ее отделала, — сказала она. — По-другому, но хорошо. — Ее глаза обратились в сторону двери. — Как мальчики? Они дома?

Я снова разозлилась:

— Они в саду.

Она взглянула через мое левое плечо на входную дверь.

— Я не разглядела их как следует на похоронах, но была поражена, насколько они похожи на Натана. Это у Феликса волосы совсем, как у Натана?

— Нет. У Лукаса.

— Они выглядят очень высокими для пятилетних.

— Им шесть, — сказала я. — Им исполнилось шесть в марте.

— Сэм совсем не был похож на Натана, пока ему не исполнилось восемнадцать. Потом он превратился в клона Натана. Интересно, будут ли они высокими, как их отец?