Я прохожу на кухню, достаю из бара непочатую бутылку вина, откупориваю ее и наливаю себе полный бокал. Жаль, что я не курю. Сейчас мне бы и этого хотелось.

Включаю на телефоне песню Monroe «Перчатки» и отдаюсь своей боли. Я плачу, кричу, пою, заливаю горечь. Как же мне больно! Как же больно. Я сжимаюсь в комок, обхватывая голову руками. Как я переживу это? Как справлюсь?

— Почему ты так со мной поступил? Почему? — шепчу я, облизывая соленые губы.

В шесть утра я вызываю такси и еду в офис. Сейчас мне хочется оказаться в его кабинете, в его кресле. Прошу таксиста включить мне музыку громче и опустить сзади окна до предела. Парень изумленно смотрит на меня, но выполняет мою просьбу. И я начинаю подпевать песне Ване Сэл «Поговорим». Холодный воздух делает кожу гусиной, треплет, путает мои волосы, но я ощущаю счастье в этот момент. Мир проносится мимо, а гитарные аккорды заполняют пустоту. И пока такси не привозит меня к месту назначения, мы успеваем прослушать песню три раза.

В холле «Гранд Плазы» приглушен свет, охранник мирно посапывает за стойкой. Я стараюсь быть бесшумной и не пьяной, но выходит плохо. Блюститель порядка просыпается, подозрительно смотрит на меня, затем прищуривается, видимо узнает и кивает.

Я вхожу в лифт и поднимаюсь на семнадцатый этаж. В коридоре темно, что мне приходиться двигаться на ощупь. Я достигаю нужной двери, открываю офис своим ключом и подхожу к своему столу. Достаю из ящика его подарок и сразу проскальзываю на запретную территорию. Тут пахнет мускусом, словно он только что ушел. Я включаю свет над его столом и медленно иду к цели. Когда я опускаюсь в кресло, оно принимает меня как родную. Я беру его кружку и наливаю в нее еще вина.

— Я здесь такая счастливая, — говорю вслух, смотря на свой портрет. — Как ты только смог разглядеть это во мне? Кажется, что я никогда так не улыбалась. У меня не было повода для безудержной радости. Моя жизнь всегда хлестала меня по щекам и нажимала на болевые точки. А тут я счастлива, безмятежна. — Я делаю большой глоток вина и откидываю голову назад. — Как же я устала. Я хочу, чтобы ты меня защитил, чтобы спрятал от этой боли, но я так одинока.

— Миа. — Я слышу его голос. Какой чудесный сон. — Миа.

Я вздрагиваю и открываю глаза. Передо мной на корточках сидит Константин. Он встревожен и совсем не изменился.

— Что это? — с осуждающим беспокойством спрашивает Громов.

— Вино, я. — Мой голос немного сиплый. И, кажется, я до сих пор пьяна.

— Это я вижу. — Вдруг злится он. — Что произошло?

Я испуганно смотрю на него и часто моргаю. Мне хочется разреветься и уткнуться носом в его шею. Но вместо…

— Простите, Константин Игоревич. — Я делаю над собой усилие и неуклюже встаю. Костя поднимается за мной. — Я не должна была сюда приходить.

Я покачиваюсь, и его сильная рука касается моего локтя.

— Миа, брось. Что с тобой? — Он обхватывает меня обеими руками за плечи и легонько встряхивает.

— Он мне изменил, — говорю я, смотря себе под ноги. Отчего-то мне стыдно. Я хочу отмыться от всей этой грязи.

Костя берет меня за руку, помогает сесть на диван, затем выглядывает из кабинета, говорит парням, что собрание отменяется, запирает дверь на ключ и садится рядом со мной.

— Рассказывай.

Я поднимаю на него глаза и спрашиваю себя: «Зачем ему это? Могу ли я говорить об этом с ним?»

— Миа, не тяни, рассказывай, — давит на меня Громов и крепко сжимает мои ладони, сложенные на коленях.

— Я не могу. — Я отчаянно мотаю головой. — Только не с тобой.

— Почему?

— Потому что ты это ты.

— Я хочу знать, — настаивает он.

— Любопытство тут неуместно.

— Какое любопытство, черт возьми?! — Повышая тон, Громов ерошит свои и без того всклокоченные волосы. — Ты посмотри на себя! Что он с тобой сделал?!

— Тебе то что?! — накидываюсь на него я.

— Я хочу тебе помочь!

— Чем?! Чем ты можешь мне помочь?! — Я вскакиваю на ноги и смотрю на него с яростью. Я знаю, что он не виноват, но ничего не могу с собой поделать. Костя медленно встает, и я оказываюсь на уровне его груди. Мне приходится задрать голову. Красивые карие глаза снова открыли для меня безопасный «мир». И сейчас я очень хочу туда войти, однако все равно не могу, он не свободен.

— Я не смогу этого узнать, пока ты нападаешь на меня, — совершенно спокойным тоном говорит он. И мне становится стыдно.

— Прости. — Я переминаюсь с ноги на ногу. — Я не должна была срываться на тебе.

— Забыли, — отмахивается он. — Сядем? Кофе?

— Да, пожалуйста. — Я возвращаюсь на место и принимаюсь наблюдать, как этот сильный, огромный мужчина заваривает для меня кофе. Я до сих пор влюблена в него? Не знаю. Скорее он просто стал мне очень дорог. Я не допускаю мысли, что между нами что-то еще возможно. Он никогда не станет моим.

Костя ставит передо мной чашку и садится рядом, положив руку на спинку дивана. Я делаю глоток и нерешительно смотрю на него. Он молчит, выжидает. Но я все еще не готова ничего говорить. Так и сижу, молча пью этот черный и крепкий как моя жизнь кофе и наблюдаю за ним.

— У меня вчера родилась дочь, — внезапно заявляет он с абсолютно бесстрастным лицом. Я давлюсь тем, что пью и роняю чашку на стол.

— Поздравляю, — откашлявшись, выдавливаю я, принимаясь вытирать разлитую жидкость салфеткой.

— Спасибо. — Громов останавливает мои клининговые действия, беря за руку, и заставляет посмотреть на него. В его глазах печаль.

— Почему ты так несчастен? — решаюсь спросить.

— А как бы ты себя чувствовала на моем месте?

— Отвечать вопросом…

— На вопрос невежливо. Я помню, — перебивает меня Костя.

— И все-таки. — Вдруг я думаю, что если он поделится своей проблемой, моя будет уже не такая страшная.

— Миа, моя дочь росла в животе у Анжелы, пока я влюблялся в тебя. И когда это чувство передавило любовь, как я считал, к женщине моей жизни, родилась она. Сейчас я чувствую, что не способен подарить ей ту семью, которую она заслуживает. Я стану первым мужчиной, который ее предаст.

— Нет-нет-нет! — начинаю тараторить я, стараясь его остановить. Я накрываю Костины руки своими ладонями и придвигаюсь ближе. — Что же ты такое говоришь? Твоя дочь не может быть предана тобой, ведь ты ее не бросишь. А это чувство временное, как и мы.

Он смотрит на меня так, словно я его ножом полоснула.

— Почему ты так считаешь?

— Теория, помнишь. — Я сдавленно улыбаюсь.

Громов обхватывает мое лицо.

— Какая к черту теория, когда я бесконечно думаю о тебе, когда я так хочу тебя поцеловать, — он говорит это с такой нежностью, открытостью и топит меня своим карим взглядом. Я прикрываю глаза, склоняю голову к его правой ладони и осторожно трусь об нее щекой. Мне так не хватало его тепла. Сейчас я в безопасности. Мне хочется растянуть это мгновение на тысячу лет или хотя бы пока я не состарюсь и не умру.

И вдруг я ощущаю, как его губы осторожно касаются моих, я не сопротивляюсь, и он становится настойчивее, увереннее. Громов целует меня с жадностью, будто от этого зависит его жизнь.

— Стоп. Стоп. — Отрываюсь от него я и перевожу дыхание. — Это не правильно. Мы не должны. Бумеранг вернулся ко мне раньше, чем между нами что-то произошло. Нельзя.

Костя откидывается на спинку дивана и трет лицо руками.

— Зачем ты меня так мучаешь? — шепчет он, повернув голову в мою сторону.

— Я должна идти. — Я поспешно встаю, и он хватает меня за руку.

— Нет.

— Костя.

— Я сказал: нет.

Я возвращаюсь туда, где сидела и испытующе смотрю на него.

— Откуда ты узнала, что он изменил тебе? — деловым тоном спрашивает Константин.

Сменили тему — отлично!

— Прочла переписку.

— Ясно. Что думаешь дальше?

— Не знаю. Развод, переезд.

— Ты уверенна?

— А у тебя есть другое решение? — Он молчит. — Только не говори мне простить его.

Громов снова молчит и смотрит на меня.

— Не могу поверить. — Я опускаю голову.

— Чему? — Он обретает способность говорить.

— Как ты можешь мне такое предлагать?!

— Ты бы разве не сделала тоже для меня?

Что за?

— Костя, ты хоть понимаешь, насколько сильно ты меня раскачал? Да мы уже солнышко три раза сделали!

Он смеется.

— Это не смешно! — злюсь я.

— Нет, твои теории — это очень смешно, — все еще усмехаясь, говорит Громов.

Внезапно я тоже начинаю улыбаться и ударяю его в плечо, потом еще и еще. Константин невозмутимо сносит удары и позволяет делать это снова, пока к моему горлу не подкатывает новая порция боли. Кажется, он замечает, как искажается мое лицо, тогда хватает меня за руки, останавливая, и крепко прижимает к себе. Пока я давлюсь слезами, Громов нежно гладит меня по спине и каждую минуту целует мои волосы.

— Когда я увижу его, я разобью ему лицо, — спустя какое-то время шепчет мне Костя, и я верю. Я знаю, что Валере не поздоровится, встреть он этого Громилу. На моем лице загорается улыбка. Мне хорошо от этой мысли. Я отстраняюсь от Кости, вытираю щеки и шмыгаю носом.

— Пусть живет, — радостно говорю я.

— Миа, если для такой улыбки нужно кого-то побить, ты говори, не стесняйся, — с сарказмом произносит он, и я начинаю смеяться. Громко, от души.

— Я так тебя люблю, — вырывается из меня, и я, раскрыв рот, испуганно уставляюсь на него. Не может быть, что я это вслух сказала! Константин расширяет глаза от удивления и уже собирается что-то сказать, как моя ладонь накрывает его губы, и на сцену выходит Миа-тараторка: — Не отвечай! Ничего не говори. Это просто вырвалось. Просто случайность, ясно? На самом деле ничего такого нет. Мы друзья, просто друзья. А, нет! Просто коллеги.

Громов сначала изумленно наблюдает за мной, потом пытается вырваться, потом сдается и ждет, пока я успокоюсь.

— Если я скажу, что чув… — вкрадчиво начинает он.

— Не говори! — перебиваю его я. — Не думай! Я это просто так сказала.

— Будь по твоему, — сдается он, и мне снова становится плохо. Почему он всегда отказывается от меня? Почему не проявляет настойчивость? Почему я это ему сказала? Мне нужно подумать. Осмыслить все. Может взять отпуск?

— Виталий здесь?

— Не знаю. — Костя пожимает плечами.

Я медленно встаю, жду, что Громов меня остановит, однако он дает мне уйти. Кажется, он раздумывает над тем, что я сказала. А зачем я это сказала?

— Костя, — окликаю его, когда уже стою у двери. Он оборачивается. — Я точно не знаю, что испытываю к тебе, но, наверное, тоже что и ты. И ты знаешь, что мы — невозможно. Оставим это. Все равно ничего не изменишь. Ты нужен своей семье.

Я должна была уйти, сказав все это, но не могу сдвинуться с места. Мы смотрим друг другу в глаза, не мигая, топя, изучая, решаясь на расставание, а потом он резко встает, пересекает кабинет и впечатывает меня в стену, упираясь руками по обе стороны от моей головы.

— Никогда больше не смей мне этого говорить, — произносит он жестким, даже яростным тоном. — Ты меня поняла?

Я сглатываю, ожидая, что сейчас он снова меня поцелует. Я так жажду этого, а может и большего. Месть ли это Валере? Вряд ли. Скорее я действительно запала на Громова. Серьезнее, чем ожидала. Внезапно Костя отстраняется.

— Выйди, — решительно заявляет он.

— Но…

— Я сказал, выйди, — командным тоном повторяет он. Я не могу пошевелиться. И Громов начинает кричать: — Выйди отсюда, твою мать! Иди, разберись в себе! — Я вздрагиваю от каждого звука его голоса. — Хватит! Я не могу это контролировать!

Страх подчиняет меня себе, и я судорожно начинаю открывать дверь, но мои руки так трясутся, что ничего не выходит.

— Ааа, — рычит Громов и приближается ко мне вплотную. Я резко оборачиваюсь и замираю. Его глаза пылают огнем и страстью. Он тяжело дышит, заглядывая в самые мои глубины. Так может смотреть только он. Словно видит меня насквозь. — У нас есть ровно пять секунд до того момента пока я не поцелую тебя снова. Время пошло. Один. — Я смотря на него, пытаюсь нащупать за спиной ключ. — Два. — Пытаюсь повернуть. — Три. — Вроде что-то начинает получаться. — Четыре. — Щелк. — Ты свободна. — Разочарованно говорит он и отступает на шаг назад.

— Нет, — дивясь сама себе, произношу я и поворачиваю ключ обратно. — Не свободна.