— Но квартира подешевле…

— Вот и Бен так сказал. Но я не в состоянии позволить себе даже дешевую квартиру. А она сразу будто… приросла к этой. Была сама не своя от восторга.

Роза перестала резать мясо и нахмурилась, глядя на брата.

— А ты, Мэтт?

— У меня по-прежнему есть работа, — не поднимая глаз, ответил он.

— Она тебе нравится?

— Ничего против нее не имею. В сущности, даже люблю ее. Но теперь, если Рут не будет, все изменится. Раньше работа была лишь одной частью жизни, а теперь кроме нее почти ничего нет. И… да, непривычное ощущение. А как было прежде, не помню.

— Как думаешь, — начала Роза, — может, мы считаем себя обязанными иметь личную жизнь только потому, что мама и отец до сих пор вместе?

Мэтью подцепил на вилку почти невидимый кусочек.

— По-моему, родители тут ни при чем.

— Ты им уже говорил?

— Не успел, все случилось только что, — объяснил Мэтью. — Кроме Бена, никто не знает.

— Он узнал раньше, чем я?

— Просто случайно позвонил, — терпеливо растолковал Мэтью, — оказался поблизости.

Роза поднесла к губам бокал.

— Где ты спишь?

— На диване.

— Рут в спальне, а ты на диване?

— Угу.

— Так нельзя…

— Да. Это ненадолго.

Роза продолжала с таким видом, словно до нее постепенно дошло:

— Значит, если ты найдешь квартиру, мы могли бы пожить вместе.

Мэтью отложил вилку.

— Извини, Роза.

— Что?..

Он посмотрел ей в глаза.

— Я, похоже, немного… деморализован. Как будто все разом застопорилось, а я не могу решить, как теперь быть. Никогда не думал, что скажу такое, ведь я ушел семь лет назад, уже целых семь, но я, пожалуй, вернусь домой. Ненадолго.

* * *

— Скажите, — обратился Фредди Касс к Эди в конце репетиции, — можно вас попросить?..

Эди надевала куртку.

— Само собой.

Фредди придержал куртку, помогая ей сунуть руку в рукав.

— Я насчет Регины.

— А-а…

Регину играла нахальная девчонка по имени Черил Смит, которая дымила, как паровоз, и являлась на репетиции в пиратских сапогах с обвисшими голенищами.

— Она умница, — продолжал Фредди, — она знает, что делает. А вот Ласло ее боится.

Эди передернула плечами, поднимая воротник куртки.

— Слишком уж она вызывающе сексуальна…

— Вот именно. Это мне и нужно. Особенно для третьего действия. Но искра между этими двоими не пробегает: она высокомерна, а он перепуган.

— Ну, вы же режиссер, — напомнила Эди.

— Я-то да. — Он улыбнулся. Улыбка, обнажавшая длинные сероватые зубы, появлялась на лице Фредди так редко, что Эди опешила. — Но и вы могли бы мне помочь.

— Я ведь уже согласилась.

— Вы прекрасно опекаете Ласло.

— Только не просите меня опекать Черил.

— Ни в коем случае. Просто пригласите ее на ужин.

Эди оглянулась. Черил, по привычке расставив ноги, курила и болтала с Айвором.

— Откажется.

— Как бы не так.

— Вместе… с Ласло?

— На это и расчет.

— С ним она точно не пойдет.

Фредди погасил улыбку, и Эди стало легче.

— Пойдет, — заверил он, — если узнает, что у вашего мужа актерское агентство.

Эди возмутилась:

— Слушайте, вы извините, конечно, но это ваша работа!

Наклонившись, он сжал ее руку.

— Такие постановки, дорогуша — общая работа. С меня вино.

Позднее, направляясь домой на автобусе, Эди обнаружила, что ей стоит немалых усилий оставаться возмущенной. Фредди не следовало просить ее о такой услуге, ей ни в коем случае не нужно было соглашаться, но поскольку произошло и то и другое, лелеять негодование бессмысленно. Лучше найти этому всплеску энергии полезное применение: например, подумать о том, как принять Ласло и Черил, не достигших тридцати, не имеющих другой профессии, кроме ненадежной актерской, и способных стать соблазнительной приманкой, на которую, может быть, клюнет Роза и согласится поужинать в родительском доме. А если Роза явится на ужин, вполне возможно-точнее, менее невозможно, — удастся выяснить у нее, почему она обратилась за помощью к подругам, тетке, но не к родной матери.

Эди перевела взгляд на сумку с ролью, лежащую у нее на коленях. Сегодня днем они с Ласло в первом приближении отыграли финальную, трагическую сцену. Она заломила руки и выкрикнула реплику фру Альвинг: «Я дала тебе жизнь!», а Ласло, повернувшись к ней спиной, ответил тоном, каким мог бы говорить с чужим человеком: «Я не просил тебя о жизни». Она разразилась слезами. Возгласы фру Альвинг «Помогите! Помогите!» дались ей без труда. Фредди Касс подошел и вгляделся ей в лицо отстраненными и наблюдательными серыми глазами.

— Неплохо, — сказал он.


К приезду Розы Вивьен опустошила все шкафы и ящики в комнате для гостей. Роза была потрясена, заметив, что дно всех ящиков застелено узорной бумагой, да и плечики в шкафу как на подбор, прочные и предназначенные для разной одежды, а не просто какие попало, оставшиеся от вещей, купленных в магазине или принесенных из химчистки. Вдобавок два полотенца разных размеров, свежераспечатанный брусок мыла и журнал «Гламур». — Очень мило, думала Роза, раскладывая свои свитера по узорной бумаге, но если вспомнить, как осложнены отношения в семье, это не просто проявление заботы, а рассчитанный ход — ход, который Роза собиралась оставить без внимания, чтобы впредь общаться с тетей на равных. Поблагодарить Вивьен за радушный прием можно, а восхищаться ее талантами не стоит. Восторг подразумевал бы сравнение Вивьен с Эди, причем не в пользу последней. Роза вздохнула.

— Как ты могла обратиться к друзьям, а не ко мне? — потребовал ответа голос Эди в телефонной трубке. — Я же твоя мать!

В том-то и дело, хотелось сказать Розе. Вместо этого она смущенно, презирая себя, промямлила: «Извини».

— Ну, теперь Вивьен…

— Извини.

— Роза, — продолжала Эди, — Роза, я просто хочу знать почему?

— Они не спрашивали меня ни о чем.

— Что?

— Они вели себя как ни в чем не бывало. И Кейт, и Вивьен. И не задавали вопросов.

После длинной паузы Эди издала усталый и неопределенный возглас, снова помолчала и произнесла «всего хорошего, дорогая» с таким пафосом, что Роза еще пять минут боролась с нестерпимым желанием сейчас же позвонить Вивьен и сообщить, что по семейным обстоятельствам не сможет поселиться у нее в комнате для гостей. Этого пафоса хватило бы, чтобы вызвать вздох у кого угодно, его было достаточно, как однажды сказала Роза Кейт, чтобы задуматься, стоит ли вообще пользоваться поддержкой близких, если к ней прилагается столько обязательств перед ними.

— Совсем как с подарками, — отозвалась Кейт, жадно поедая салат с анчоусами нисуаз. — Люди дарят только то, что им хочется дарить. Этакая условная щедрость.

— Точно.

— С другой стороны, а как иначе? Я хочу сказать, если уж кому-то помогаешь, то делаешь это по своему разумению. Невозможно помогать только так, как надо тому, кто принимает помощь, иначе замучаешь его вопросами, выясняя каждую мелочь, а это негуманно.

Роза понаблюдала, как Кейт накалывает на вилку филе анчоусов.

— Твоему аппетиту можно позавидовать.

— Умираю с голоду. Каждые два часа. Особенно тянет на соленое. Ты будешь доедать оливки?

Роза подвинула ей тарелку.

— У мамы голос был такой сиротливый.

— А разве лучше было бы, если бы она сердилась? Или обижалась?

— Лучше: не так сильно грызла бы совесть.

— Если родится девочка, — сказала Кейт, — клянусь, я никогда не буду внушать ей чувство вины.

— По-моему, у женщин оно возникает само собой. Даже если для этого нет причин. Вот смотри: Мэтт с подружкой только что разбежались, и хотя он подавлен, виноватым себя не чувствует. А она — наверняка, могу поспорить.

Кейт перестала жевать.

— Какой ужас! Несчастные…

— Да.

— И все из-за ее амбиций?

Роза вздохнула.

— Понимаешь, она зарабатывает вдвое больше, чем он.

— Можешь мне поверить: она все равно боится, что из-за успехов ее никто не полюбит, — заявила Кейт.

Роза утащила у нее с тарелки помидорку черри.

— Неудачницам тоже не очень-то везет в любви.

Раскладывая вещи, она размышляла, можно ли считать переезд к тетке признаком неудачливости. Если под успехом понимать финансовую независимость — тогда да. А если тебе все равно есть кому излить душу — тогда, наверное, нет. Полную охапку обуви ока свалила кое-как в глубину шкафа. Туфли и ботинки выглядели убого, с тем досадным и неустранимым оттенком убожества, который всегда присущ ношеной обуви. А если Вивьен заглянет в комнату Розы, пока та на работе — неприятно, но не исключено, — то наверняка пожелает увидеть вещи постоялицы в полном порядке, хотя бы в благодарность за приют. Роза нагнулась, зарывшись головой в висящую на плечиках одежду, и начала расставлять обувь попарно.

Внизу, в прихожей, зазвонил телефон. Вивьен до сих пор пользовалась стационарным аппаратом со шнуром. Кремовый, пластмассовый, он стоял на столике с полочкой для телефонных справочников, блокнота и стакана с ручками. Болтая по телефону, Вивьен рисовала в блокноте губки и глазки, губки бантиком и глазки в обрамлении густейших ресниц; все они словно плавали по странице и вели собственную призрачную жизнь.

— Алло! — донесся до Розы голос Вивьен — совершенно отчетливый, хорошо слышный через закрытую дверь даже на другом этаже.

— А-а, — голос Вивьен радостно повысился, — это ты, Макс!..

Роза поднялась к колен и на цыпочках приблизилась к двери, забыв про красную баскетбольную кроссовку в руке.

— В субботу, в субботу… — продолжала Вивьен. — Сейчас попробую. Надо взглянуть… — И она рассмеялась: — Точно! Словно из позапрошлого века. Но ты же меня знаешь. Я даже видеомагнитофон не освоила. Мой предел — бумага и ручка.

Снова зашуршали страницы.

Потом Вивьен продолжала:

— В субботу я работаю. Да, придется. Элисон едет на выходные на какой-то литературный фестиваль. Макс, я… да, вечером будет в самый раз. Боже мой! Ты приглашаешь меня на ужин? А что говорит на этот счет этикет, если мы расстались? — Она снова рассмеялась, а затем сказала с неподдельной лаской в голосе, которую Роза мгновенно распознала: — Ты ничуть не изменился. До субботы.

Щелкнула положенная на место трубка, после краткой паузы каблучки Вивьен как-то особенно задорно процокали по дощатому полу прихожей. Роза перевела взгляд на кроссовку в своей руке. Эти кроссовки ей подарил Джош. Точнее, собирался подарить, пока не обнаружил уже у кассы, как всегда бывало, что ему нечем платить за покупку, не считая мятой пятифунтовой купюры и горсти мелочи. Роза заплатила за кроссовки сама, а он купил ей на ту самую мятую пятерку единственную желтую розу — такую громадную, на таком длинном стебле, что всю дорогу домой на нее пялились в метро. Без достойного повода, чаще романтического, столь броские розы не дарят. Роза уронила кроссовку на ковер. Повод и вправду был, только совсем другой: она заплатила за еще одну ненужную ей вещь.

Ожил ее телефон, валяющийся на одной из двух кроватей, в куче носков и колготок. Роза взглянула на экран и нажала кнопку.

— Да, мам.

— Дорогая, как твои дела? — спросила Эди.

Роза огляделась. Несмотря на обилие ее вещей, дух Вивьен здесь по-прежнему был неистребим.

— Прекрасно.

— Я только хотела узнать, — как ни в чем не бывало продолжала Эди, — ты не поможешь мне с приемом?

— В каком смысле?

— Мне надо пригласить на ужин двух членов нашей труппы. Чтобы помочь им поладить — ну, ты понимаешь. Режиссер попросил.

— А я думала, режиссеры для того и существуют.

— Да, только не наш. Так ты приедешь? Поужинаешь с нами и поможешь развлечь гостей?

Роза нахмурилась, уставившись на свои носки.

— Когда?

— В субботу. Ты в субботу не занята?

— Нет. — Роза зажмурилась. — Не занята.

— И ты придешь?

— Ммм…

— От тебя ничего не потребуется. Не будет ни расспросов, ни уговоров. Обещаю.

— Но я никогда не смотрела Ибсена…

— Не имеет значения. Ну пожалуйста!

Роза открыла глаза. Конечно, можно было бы остаться здесь, сидеть перед телевизором Вивьен и смотреть всякую чушь, которую обычно гоняют по субботам, когда сама Вивьен улизнет, окутанная облаком духов и предвкушения. Интересно, насколько тоскливым будет этот вечер?

— Ладно, — сказала Роза.


Черил Смит явилась на званый ужин в алых атласных джинсах, заправленных в ее пиратские сапоги, и черном свитере, сползающем то с одного, то с другого плеча настолько откровенно, что Рассел задумался, сможет ли забыть об этом зрелище хоть на минуту. Черил дружески поцеловала его, оставив на щеке лоснящийся вишневый след губной помады, сообщила, что Рассел однажды здорово помог ее другу, Митчу Моррису, о котором сам Рассел слышал впервые, и пообещала как-нибудь заглянуть к нему в офис.