Но она была дома. Она сидела за кухонным столом, читала вечернюю газету, нацепив очки, и прихлебывала чай из кружки. Рядом с газетой на столе, там, куда его обычно не пускали, застыл Арси в позе египетской кошки-статуэтки — стройный, удлиненный и совершенно неподвижный.

— Спектакль дрянь? — спросила Эди, снимая очки.

— Говорильня, — откликнулся Рассел, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. — Много слов, а смысла ноль. Ты совсем разбаловала кота.

Эди взглянула на Арси. Тот не удостоил ее ответным взглядом.

— Знаю.

— Репетиция удалась?

— Вполне. Ласло прекрасно играет излишнюю впечатлительность, но чтобы блистать, этого мало. Если он сделает из Освальда рефлексирующего нытика, публика не впечатлится.

Рассел заглянул в холодильник:

— Как насчет ужина?

— Я уже, — сообщила Эди, — но там еще осталась ветчина. Оглядывая полки, Рассел небрежным тоном спросил из холодильника:

— Ужинала одна? Или с кем-нибудь?

— Не одна. С Мэтью.

Пауза.

— С Мэтью, — повторил Рассел, не меняя позы.

— Да.

Он достал тарелку с ветчиной.

— Почему же не пришли поужинать сюда?

— Да мы не планировали. — Эди сложила газету. — Сначала зашли выпить, потом заказали пасту. Сдается мне, теперь я на пасту даже смотреть не смогу.

Рассел перенес ветчину на стол и направился к хлебнице.

— Как он?

— Рассел, — Эди резко выпрямилась, — это кошмар. Он в ужасном состоянии.

Он обернулся:

— Мэтью?

— Да.

— Потерял работу?

— Потерял Рут.

Рассел вернулся и сел к столу.

— Она его выставила?

— Нет. На самом деле все еще печальнее. Он ушел от нее, потому что она решила купить квартиру, он согласился, что ей пора, а она выбрала шикарную, возле Тейт-Модерн — и конечно, он не смог себе ее позволить, и вообще, как выяснилось, ему уже давно был не по карману их стиль жизни. Вот он и ушел, чтобы не мешать ей.

Рассел смотрел на ветчину не отрываясь.

— Мэтт ушел от Рут потому, что не мог позволить себе купить квартиру, которую она захотела? — наконец уточнил он.

— Ну, в общем, да.

Он поднял взгляд.

— Эди, что с ними?

— С Мэттом и Рут?

— Да. Нет. Со всеми с ними. Со всеми детьми — ведь они столько зарабатывают, а им все равно не хватает.

— Дело не в них, — объяснила Эди, — а во времени. Так теперь обстоят дела. Мы поженились молодыми, потому что так делали все, у нас не было ни денег, ни мебели, потому что ни у кого не было, а теперь есть, в том и разница.

Рассел вздохнул:

— Он все еще любит ее?

— Думаю, да.

— А она? Любит его?

— Ну, если она чуть ли не целыми днями шлет ему эсэмэски с признаниями, — наверное, да.

— Ничего не понимаю.

— Не важно, понимаешь ты или нет, — ответила Эди. — Так вышло, и все.

Рассел скрестил руки на столе и уронил на них голову.

— Наверное, он совсем извелся.

— Думаю, и ему так кажется.

— Бедняга, — произнес Рассел. — Бедный Мэтт. Опять в холостяцкие берлоги, снятые в складчину, опять грязь и убожество, опять беготня по клубам в поисках знакомств…

— Ни в коем случае, — перебила Эди.

Рассел поднял голову.

— Но, Эди…

— Не могу я смотреть, как он барахтается…

— Ему двадцать восемь.

— Возраст тут совершенно ни при чем. Он одинок, у него горе, он растерян, и я видеть этого не могу. Я велела ему возвращаться домой.

Рассел откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— А я думал, только в королевских семьях взрослые дети продолжают жить с родителями, — сказал он, обращаясь к потолку. — Да, и еще в Италии.

— Его комната здесь, — напомнила Эди, — она пустует. Он будет платить нам за жилье.

— Да не в этом дело.

— Понимаю. Ты уже объяснил — Розе.

Рассел закрыл глаза.

— Ты сказал, что домой ей нельзя, потому что ты ни с кем не желаешь делиться моим вниманием.

— Я же не…

— Так вот, что бы ты ни говорил, у меня найдутся и свои желания. Я хочу, чтобы мои дети знали: здесь их ждут и всегда окажут им поддержку.

— Им это лишь во вред, — возразил Рассел. — Ничего хорошего — ни для них, ни для нас. Помнишь Лиса из «Маленького принца»?

— Какого?

— Который сказал: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

Эди ударила кулаком по столу.

— Я их не приручаю! Я помогаю им. Это дурацкий старый миф — будто бы помощью можно навредить, потому что надо бороться самому…

— Это правда.

Эди вскочила.

— Господи, легче слона затащить на крышу!

— Ты так и не смирилась…

Она направилась к двери, яростно бросив на полпути:

— Невозможно перестать быть матерью. Только отношения с детьми длятся вечно — не считая отношений с самим собой.

— Куда ты?

Эди обернулась.

— В комнату Мэтью, посмотреть, все ли там в порядке.

В субботу он переезжает.


Погода в Кэрнсе, как доложил Элиот своей матери, обалденная: двадцать пять градусов, в небе ни облачка, а Ро заделалась буддисткой.

— Буддисткой?

— Ага, — подтвердил Элиот. — Здесь есть храм. Она ходит на уроки медитации.

— Ну что ж, молодец, — ответила Вивьен. — Ты ходишь с ней?

— He-а. Помогаю другану ковыряться с катером.

— Дорогой, ты говоришь, как настоящий австралиец.

— Ага. Ну да.

Вивьен продолжала:

— А я в субботу ужинаю с твоим папой. Опять.

— А-а…

— Не знаешь, почему он приглашает меня уже второй раз?

После паузы Элиот выдавил:

— Откуда мне знать?

— Ну, мы же разошлись…

— И что?

— Обычно люди расходятся потому, что не желают видеть друг друга.

— Ты не хочешь видеть отца?

— Я-то хочу, дорогой, но…

— Ну так значит, порядок.

Вивьен вцепилась в трубку.

— Мне бы не хотелось ставить тебя в неловкое положение, дорогой, но… но ты, случайно, не знаешь — у папы сейчас есть подружка?

После еще одной паузы Элиот ответил:

— Без понятия.

— Он тебе ничего такого не говорил? Не называл имен?

Нам и без того есть о чем поболтать. Футбола хватает.

— Да-да, конечно…

— Ма, мне пора, — перебил Элиот. — Меня ждут.

Вивьен взглянула на часы.

— Как мило! Ты с кем-то ужинаешь?

— Да нет, пивка глотнем, — отмахнулся Элиот, — пока Ро на занятиях.

— Так приятно было поболтать с тобой, дорогой. Передавай привет Ро.

— Ну, будь, — заключил Элиот. — Пока.

Вивьен положила трубку. За время разговора с сыном она нарисовала пухлые губищи в стиле основателя поп-арта Роя Лихтенштейна — блестящие, приоткрывающие зубы. Такого огромного рта на полстраницы она не рисовала давным-давно. На минуту Вивьен задумалась, означает ли это что-нибудь, и если да, то что. Наверное, что-нибудь из области психологии, а то и психиатрии, вроде того странного импульса, который побудил ее купить замшевые сандалии оттенка, который продавщица назвала «арбузным». Каблуки оказались слишком высокими, гораздо выше, чем привыкла носить Вивьен, ходить на них еще требовалось научиться. Желательно до субботы. Вивьен поспешно выдрала из блокнота страницу с гигантским ртом.

Этим утром Роза оставила на кухне записку, прислоненную к чайнику. И не забыла поставить обратно в шкаф коробку с сухим завтраком «Изюм и орешки». Записка сообщала, что после работы у Розы встреча с подругой, когда она вернется — неизвестно, так что ужин можно не готовить. Внизу был пририсован улыбающийся подсолнух и дописано: «Надеюсь, ты ничего не планировала?» Разумеется, на этот ужин у Вивьен были свои планы, потому что без них она просто не могла жить. Макс стремился отучить ее именно от склонности заранее проживать жизнь во всех подробностях. В холодильнике лежали два филе тунца, фасоль была замочена заранее, припасен пакет листьев салата. Ничего, все это можно приготовить и завтра или просто заморозить тунца, сварить фасоль и… ох, прекрати, Вивьен, перебила она себя и принялась вспоминать, как чудесно поужинала с Максом в прошлую субботу. Ясно, что и он остался доволен, иначе не пригласил бы ее снова.

Выйдя из кухни, Вивьен направилась наверх. Дверь а комнату Розы была плотно закрыта. Не открывай, предостерегла себя Вивьен, ни в коем случае не открывай, потому что, во-первых, пока что это чужая комната, а во-вторых, то, что ты увидишь внутри, тебе не понравится. И она прошла в собственную беленькую спальню, заново отделанную в непродолжительном приступе настроения «я — сильная женщина» после расставания с Максом. Розовые замшевые сандалии стояли строго параллельно кровати. Вивьен присела рядом, сбросила туфли и наклонилась, чтобы застегнуть пряжки.

На тумбочке у постели, рядом с фарфоровым подноси-ком для маникюрных принадлежностей, зазвонил телефон.

— Все хлопочешь? — спросила Эди.

— Нет.

— Сидишь в белых хлопковых перчатках?

— Вообще-то нагишом, — ответила Вивьен, упала на постель, прижимая трубку к уху, и задрала вверх одну ногу, любуясь розовой сандалией.

— Что-то у тебя голос слишком довольный.

— Только что говорила с Элиотом.

— Тогда голос был бы другим, — возразила Эди. — Кто он?

Вивьен медлила, поворачивая ногу в сандалии то так, то этак.

— Макс, — наконец призналась она.

— Значит, у тебя все по-старому.

— Мы так хорошо провели субботний вечер…

— Целовались?

— Эди!

— Да ладно тебе, выкладывай.

— Нет, — ответила Вивьен. — Я уже много лет ни с кем не целовалась.

— И я тоже.

— А на сцене?

— Не считается. И потом, там не выбираешь, с кем целоваться.

— Тебя целует Рассел.

— Да, но…

— Ты звонишь, чтобы поболтать о поцелуях? — перебила Вивьен, опустив одну ногу и вскинув другую.

— Нет. Но я не возьму в толк, зачем ты снова встречаешься с Максом.

— Я тоже.

— Но если тебе нравится…

— Да.

— Тогда делай как знаешь, — заключила Эди и без паузы продолжала: — Мэтт возвращается домой.

— Что?

— Он расстался с Рут, теперь не в себе и возвращается домой.

Нога Вивьен бессильно упала на постель.

— Бедный мальчик! Это из-за квартиры? Роза что-то такое говорила…

— Пришлось наорать на Рассела, — объяснила Эди. — Он считает, что помогать детям — значит баловать их. По крайней мере так он говорит.

— Тридцать процентов людей в возрасте от двадцати четырех до тридцати лет по-прежнему живут в родительских домах…

— Откуда ты знаешь?

— Где-то вычитала.

— Отлично, — подхватила Эди, — так и передам Расселу. Если он будет продолжать в том же духе, то Мэтт почувствует себя придурком. Как думаешь, стоит купить двуспальную кровать?

— У тебя вроде бы есть одна.

— Для Мэтью! — возмутилась Эди.

— Зачем?

— Ну, теперь все спят на широких кроватях. Сплошь и рядом. У всех, кто старше десяти лет, двуспальные кровати.

— Но ведь Мэтт расстался с Рут, — напомнила Вивьен, — с кем ему спать?

— Надеюсь, найдется еще кто-нибудь. Кто не ставит свои амбиции превыше всего.

— А я думала, тебе нравится Рут.

— И раньше нравилась, и теперь. Мы отлично поладили. Но за то, что она измучила Мэтью, мне хочется ее придушить.

Вивьен повернулась на бок. В этой позе она видела себя в высоком зеркале на двери ванной. Недурной, в сущности, ракурс: изящные изгибы бедра и плеча, тонкие щиколотки, а сплющенную и обвисшую грудь издалека не видно.

— Хочешь, я передам Розе? — спросила она.

— Нет уж, спасибо, — отказалась Эди. — Я сама ей скажу, позвоню на работу.

— После работы она с кем-то встречается…

— С кем?

— Не знаю, — многозначительно ответила Вивьен, намекая, что на самом деле ей все известно.

— Ну, Виви…

— Роза здесь, — продолжала Вивьен, — Мэтт возвращается к тебе. Хорошо еще, Бен держится.

— Будем надеяться.

Вивьен поерзала, эффектнее укладывая ноги.

— Бедненький Рассел, — сказала она.


Роза не раз пожалела о том, что пригласила Ласло где-нибудь выпить. Не стоило этого делать, просто потому, что ей на самом деле не хотелось, но за ужином в тот вечер царила такая атмосфера, эта Черил Смит так флиртовала с ее отцом, так решительно пресекала все попытки ее матери и Ласло вступить в разговор и взахлеб рассказывала о репетициях, что Роза не выдержала к в разгар вечера, так, чтобы услышала Черил, спросила Ласло: