— Рут, неужели ты не могла просто пойти на компромисс? — спросила Эди. — Неужели не могла сделать так, чтобы и он внес хоть какой-то вклад?

Рут медленно прошла по кухне и прислонилась к столу, поставила на пол портфель, сняла очки и аккуратно положила их на стол.

— Я пришла сказать вам, что я беременна, — произнесла она.

На миг Эди застыла. Потом закрыла воду и осторожно поставила чайник в раковину.

— Беременна?

— Да.

— А мне казалось, что вы с Мэтью не виделись с тех пор, как… расстались, — многозначительно возразила Эди.

— Он приходил на ужин, — объяснила Рут. — Ко мне в квартиру. Я сама его пригласила. Очень соскучилась.

Эди затеребила обеими руками воротник халата Рассела, туго сжала его вокруг шеи. И обернулась.

— А Мэтью знает?

— Разумеется.

— И… давно ему известно?

— Примерно две недели.

Эди закрыла глаза.

— Две недели…

— Да.

— Прости, но ты… намерена оставить ребенка?

После краткой паузы Рут ответила, едва сдерживая ярость:

— Да.

— Но если вы с Мэтью не…

— Этот вопрос уже решен, — прервала Рут. — Потому я и пришла. Чтобы посвятить вас в наши планы.

Эди нашарила рукой ближайший стул и рухнула на него, руки тряслись, словно она мгновенно постарела. На Рут она не смотрела. По взгляд уперся на коробку сухих завтраков «Изюм и орешки», которую кто-то оставил на столе.

— Но зачем нам понадобилось посвящать меня? И почему вы не пришли вдвоем? Не рассказали нее сразу нам с Расселом? Зачем надо было являться как гром среди ясною неба…

— Захотелось, — просто объяснила Рут. — Вы должны были все узнать. Потому что злились на меня.

— Ничего я не…

— Еще как злились, — повторила Руг. — У женщин всегда виноваты другие женщины. Я же оскорбила вашего сына. Я добилась большего, чем он. С вашей точки зрения, я утерла ему нос.

Эди поставила локти на стол, подперла голову руками.

— Ничего, когда-нибудь поймешь, — невнятно пообещала она.

— О, почему вы злитесь, и так понятно, — ответила Рут. — Само собой. Мне тоже нелегко: мало того что чувствую себя виноватой, так еще и злюсь на себя за это.

Эди убрала руки от лица.

— Ты бы лучше села.

— Ничего со мной не…

— Сядь, — велела Эди. — Сядь, а я заварю тебе чаю.

Она вскочила и принесла из раковины чайник.

— Твои родители знают? — продолжала расспросы она.

— Пока нет.

— То есть как?

— Они у меня на очереди, — сообщила Рут. — Поставлю их в известность на выходных.

— Но почему…

— Потому что мне хотелось сначала повидаться с вами. И сделать что-нибудь для Мэтью.

Эди круто обернулась.

— Мэтью незачем бояться меня!

— Дело не в этом, я просто хотела избавить сто от необходимости объясняться самому. Это мой долг — растолковать нам, как трудно женщине моих лет справиться и с материнством, и с карьерой, если и то и другое так много значит и требует стольких усилий, и как чудесно было бы, окажись вы на моей стороне. — Она помолчала и добавила: — Независимо от Мэтью.

Эди ничего не ответила. Она вернулась к своему стулу, села и потуже затянула пояс халата. Потом посмотрела через стол на Рут, на ее блестящие ухоженные волосы и костюм облегающего покроя.

— Думаешь, мне легче? — спросила она.

— Да, — подтвердила Рут.

— Вот как?

— Да. По-моему, женщины, дети которых выросли и разлетелись, превращаются в сгустки энергии. По крайней мере так мне кажется.

— Правда?

Рут слегка наклонилась к ней.

— Классический упрек в адрес женщины, что она строит карьеру за счет близких, которые нуждаются в ее заботе, к вам неприменим. Уже нет.

— Постой-ка…

— Я не хочу спорить, — не дала ей высказаться Рут, — я пришла сюда не для этого. И даже не для того, чтобы сравнивать. Просто я хотела сообщить вам о малыше.

Эди вскинула голову и уставилась на Рут так, словно впервые за все время разглядела ее.

— Боже мой! — ахнула Эди. — Малыш!..


Рассел посмотрел на бокалы с вином, которые Роза перенесла со стойки бара на столик.

— Не хочу показаться неблагодарным, — начал он, — но все это наводит на подозрения…

— Ты же любишь красное вино.

— Люблю. Но обычно мне самому приходится покупать вино, которое мне по вкусу. В том числе и для того, чтобы выпить с детьми.

— Все в мире меняется, — пожала плечами Роза.

Рассел вздохнул:

— Этого я и боялся.

— Папа…

— Сначала ты предлагаешь мне выпить, ждешь, когда я размякну, а потом наверняка попросишь десять тысяч. Это же ясно как день.

— Нет, — покачала головой Роза.

Рассел взял свой бокал.

— Тогда я, пожалуй, выпью по-быстрому, а потом узнаю, в чем дело.

— Меня повысили, — беспечно объявила Роза.

Рассел поставил бокал на прежнее место.

— А я думал, работа у тебя дрянная, временная, и вообще ты ее терпеть не можешь.

— Мне предложили, — продолжала Роза, — возглавить новый офис в Холборне. Теперь я буду получать на тридцать процентов больше и могу не носить блейзер с пуговицами-солнышками.

Рассел впился в нее взглядом.

— Так тебя можно поздравить.

— Да, сделай одолжение.

— Почему же ты не сказала мне об этом дома?

— Дома трудно.

Рассел отвел глаза.

— Я хотела сказать, — добавила Роза, — дома трудно в том числе из-за меня, но разве мы вообще способны ужиться все вместе? По-моему, ничего у нас не выходит.

Рассел ответил, не глядя на нее:

— А я и не питал радужных надежд.

— Ты был прав. Ты во многом прав.

— Роза, не подлизывайся, — устало попросил он. — На лесть я уже не клюю.

— Я серьезно.

— Ну, тогда спасибо…

— Я не против поработать в Холборне, в турагентстве. Мне все равно, понимаешь?

— А-а… — Рассел посмотрел на нее. — Почему?

— Потому что, — Роза распластала пальцы на столе и внимательно разглядывала их, — открылся и другой путь.

— Насколько я понимаю, не связанный с работой.

— Да.

Рассел отпил глоток.

— Ласло?

— Да. Не думала, что ты знаешь.

— Я не знал, — поправил Рассел, — но догадался. Трудно жить в одном доме и ничего не замечать.

Роза улыбнулась своим пальцам.

— Все только начинается.

— Да…

— Он ужасно робкий. Не знаю, были ли у него вообще когда-нибудь девушки.

— Он славный малый, — отметил Рассел. — Порядочный.

— Значит, ты не против…

— Не против чего?

— Если мы с Ласло съедем из дома вместе?

Рассел придвинулся ближе.

— Нет, Роза, я не против. Я очень рад за тебя.

Она всмотрелась в его глаза.

— А мама будет возражать?

— Не думаю.

— Ты ей скажешь?

Рассел покачал головой:

— Нет.

— Ну, папа…

— Ты должна это сделать сама. Ты и Ласло.

Роза сделала неопределенный жест.

— Мне правда не хочется.

— Это еще что такое? — Рассел повысил голос и выпрямился. — Что значит «не хочется»? После всего, что она для тебя сделала?

— Да я помню…

— А в чем же дело?

— Просто я знаю, как она измучилась, — объяснила Роза. — Вижу, насколько она устала, как разочарована тем, что спектакли заканчиваются, и не хочу, чтобы ей стало еще тяжелее, чтобы усилилось ощущение, что вся ее жизнь — сплошные потери. — Она помолчала и торопливо добавила: — Я просто боюсь, что ей станет горько: сначала Мэтт, потом мы…

— Мэтт? — встрепенулся Рассел.

Роза испуганно зажала рот ладонью.

— О Боже…

— Роза!

— Я не хотела, — виновато пробормотала она, — я ничего не хотела говорить…

Рассел придвинулся ближе к столу и взял дочь за запястье.

— Так что там с Мэттом? — спросил он.


Вивьен сидела у себя в прихожей возле телефонного столика. На нем лежал список всех, кого она собиралась обзвонить — одного за другим, спокойно и организованно, а когда список закончится, — подняться наверх с новой упаковкой самых больших пакетов для мусора и начать мирно, без истерик, наполнять эти пакеты барахлом Макса.

Первой в списке значилась Эди. Вивьен планировала позвонить ей первой, сообщить о случившемся и заверить, что, как ни странно, она в полном порядке, несмотря на легкое головокружение. Затем предстояло позвонить адвокату, банковскому менеджеру и Элисон в книжный магазин и предупредить последнюю излюбленной фразой авторов старомодных детективов, не обращающих внимания на слишком неудобную действительность — мол, обстоятельства завтра помешают ей прийти в магазин, но в среду она будет на рабочем месте, как обычно. Но, поразмыслив, Вивьен решила позвонить Эди после адвоката и менеджера, а не до них, чтобы сначала удостовериться: у нее все под контролем, она имеет полное право вести себя сдержанно и разумно.

Она продемонстрировала чудеса выдержки, когда обнаружила, напрямик спросив Макса о деньгах от продажи квартиры в Барнсе, что он и не думал ее продавать. Потом слегка утратила выдержку, когда выяснилось, что квартира не только не продана, но и не выставлена на продажу, так как в ней живет последняя пассия Макса, которая и не освобождает жилье, и отказывается оплачивать счета. Выдержка изменила Вивьен — о чем она впоследствии горько сожалела, — когда Макс рухнул на колени на пол ее спальни и стал уверять, что лишь она способна спасти его от ненасытной гарпии, кровопийцы, которая обирает его до последней нитки. Поэтому он и вернулся домой — к настоящей, ласковой, любящей женщине, которая вовсе не питается кастрировать его или разорить.

И конечно, после такого эпизода Вивьен проплакала всю ночь. Этого и следовало ожидать. Неожиданностью, несмотря на удручающие ощущения, похожие на адское похмелье, стало облегчение, которое принес следующий день. Облегчение было явным и несомненным, ей казалось, что она наконец-то вынырнула из трясины, которая затягивала и тревожила ее столько лет, затуманивала перспективы, не давала здраво оценить ситуацию. Макс, осунувшийся в своем шикарном велюровом халате, этим утром сказал, глядя на свой кофе: «Ты нужна мне, киска. Я хочу тебя, я люблю тебя. Прошу, прости меня, пожалуйста». А Вивьен, к собственному изумлению, сумела спокойно ответить: «Конечно, прощаю, но, увы, больше ты мне не нужен».

Сидя у телефона, Вивьен внимательно прислушивалась к своим ощущениям, как делала уже сотни раз после откровений Макса. Неужели она до сих пор любит его? Еще нуждается в нем? Нет, определенно нет. Может ли она представить себе долгие дни, месяцы и годы без него? Да, но не так определенно: ей представлялась скорее перспектива дальнейшей жизни вообще без мужчин, чем без Макса. И даже это вероятное одиночество означало только возможность быть самой собой, и эта возможность выглядела гораздо более приемлемой, чем жизнь рядом с Максом и превращение в беспокойную, льстивую, ни в чем не уверенную особу, реагирующую на его необязательность либо ледяным молчанием, либо истеричным визгом.

Она снова взглянула на список звонков. Она собиралась заранее отрепетировать каждое свое слово, обращенное к адвокату, потому что, хотя серьезный разговор предстоял лишь при встрече, важно было найти благопристойный способ растолковать ему, по какому поводу им предстоит увидеться. Пожалуй, к этому она пока не готова. У нее еще слишком путаются мысли, она не способна абстрагироваться от ситуации и отчужденно говорить о нем. Наверное, лучше сначала позвонить Эди и попросить у нее совета, как рассказать обо всем Элиоту. Только при мысли об Элиоте она чувствовала смутную тревогу.

Взяв трубку, Вивьен набрала номер Эди. В театр Эди уйдет только через час или два, а пока сможет уделить сестре хоть толику внимания и времени, которые…

— Алло! — сказала Эди.

— Это я…

— Виви, ты с потрясающим искусством выбрала именно тот момент, когда я никак не могу…

— Нет! — выпалила Вивьен. — Нет!

— Что такое?..

— Послушай меня! — крикнула Вивьен. — Послушай!

И разразилась рыданиями.


Он выключил телевизор, и в доме воцарилась пугающая тишина. Даже нескончаемый гул Лондона за окном будто отдалился. Единственный звук издавал Арси, который прыгнул к нему на колени, едва он прилег на диван, а теперь с томным видом растянулся у него на груди и громко урчал. Глаза кота были прикрыты, но Рассел знал, что Арси умеет сохранять бдительность и с закрытыми глазами.

Рядом, на пуфе, валялась вечерняя газета, стоял пустой бокал из-под вина и тарелка из-под несытного и невкусного ужина. Когда Рассел вернулся домой, там никого не было, мало того — обитатели дома ничем не указали на свои намерения, только куча вещей Бена за диваном словно бы уменьшилась в размерах. Он навел в кухне подобие порядка к возвращению Эди, приготовил себе неудачный омлет на слишком сильном огне, прикончил последнюю треть вина, оставшуюся в бутылке, расправился с кроссвордом в газете и теперь маялся на диване, гадая, почему ему так неуютно в пустом доме.