Маша вышла замуж спустя два года, за мужчину, который переехал в деревню из города. Я родила тебя только через три года брака. Думала – Бог наказал. А закадычная подруженька понесла сразу после свадьбы. Вот и появились вы с Данькой почти день в день.

Ивка смотрела на молодого отца и узнавала в нём свои черты: прямой нос, рот, глаза с густыми ресницами. Только у него эти черты сложились так, что получился красавец, а она просто симпатичная. И эта похожесть ей совсем не понравилась.

– И почему папаша превратился в зачуханного алкоголика?

– Он же ветеринар, а такой специалист нужен в селе всем. Это сейчас в Потапово десять коров, а тогда почти в каждом дворе скотина водилась. Леонид оказался хорошим специалистом, его уважали и расплачивались за работу угощением и бутылкой. Тебе пять лет исполнилось, когда отец попал в больницу с белой горячкой. Пить стал по-чёрному, с фермы его уволили. Так и покатился под горку.

– Ты могла оставить его! Я не помню отца трезвым и без матов, – вскинулась дочь.

– Я любила твоего отца и чувствовала себя виноватой. Он, когда напивался, упрекал, что перешла дорогу его настоящей любви. И теперь он заливает горе водкой.

– Мам, неужели ты верила его пьяным бредням? Он жил с тобой два года, а тётка Мария не выходила замуж, что мешало ему вернуться к ней. Так отец оправдывал своё пьянство и слабость. Нашел виноватую! – разозлилась дочь. – Жаль, что он выбрал тебя. Они друг друга стоили.

–Тогда бы вы с Данькой не родились, – напомнила дочери Елизавета Павловна.

– Что ещё тебя держало с ним?

– Жалость, доча, жалость. В тридцать два он выглядел на сорок пять. Вся красота куда-то улетучилась. Заработал себе кучу болячек. Я знала: он пропадёт без меня. Не могла я его оставить, а так хоть до пятидесяти дожил. Если бы не та отрава ещё бы протянул.

Десять лет назад, когда Саньке исполнился только годик, пришло из Потапово сообщение: паленой водкой отравились и родители Тоськи и её отец. Ивка плохо запомнила тот сумбурный день. Она и Таисия с маленькими детьми на руках не поехали на кладбище, их мужья взяли все хлопоты на себя. Иванна запомнила бледное, словно опрокинутое лицо матери и недоумевала: почему она так горюет? Тося же боялась одного: не лишиться молока. Подруга ещё кормила своего первенца Марка. У мальчика была сильная аллергия на любую другую пищу, и только молоко спасало ребёнка. Она оплакала своих непутевых родителей после, когда осознала потерю.

– Значит, у вас с Марией Савеловной давняя вражда. Что же мне делать? Жить в одном доме мы не сможем – это я уже поняла. Она не из тех, кто прощает и смягчается. Ставить Данилу перед выбором я тоже не буду, он всю жизнь заботился о матери. Для него она – любимая мама. И оставить его не могу, он мне дорог.

– Поговори с ним откровенно. Попробуйте что-нибудь придумать. К нам он не захочет переехать. Вам лучше жить отдельно.

– В вагончике на озере, – загрустила Иванна.


***


Выпал снег. По утрам мороз достигал двадцати градусов. Все работы в поле Данила закончил. Озимые радовали дружными всходами, их вовремя укрыло снежным покрывалом. Как не откладывала Ива разговор с Даней, тянуть дальше было нельзя. До регистрации брака оставалась неделя. Он ежедневно делился планами их будущей совместной жизни. К Самошиным приезжал, всегда с чем-то вкусным к чаю. С удовольствием беседовал с Елизаветой Павловной и Санькой, а когда они отправлялись в дом, влюбленные оставались наедине. Иванна дождалась ухода родных и решилась поговорить.

– Дань, ты сообщил матери о своих планах?

– Конечно!

– И что она сказала? – Ивка куталась в большой пуховый платок, Её знобило, хотя в комнате натоплено, тепло.

– Спросила, люблю ли я тебя, а потом добавила, чтобы я хорошенько подумал, – нехотя признался Данила.

– Иначе говоря, она не хотела бы этого брака?

– Не очень, но я думаю: узнает тебя получше и смирится. Ты такая замечательная у меня. – Он обнял Ивку и прижал к себе.

– Дань, она не смирится, не тешь себя. Вспомни, твоя мама меня с детства терпеть не может. Мы не уживемся в одном доме, лучше и не пробовать. Для тебя твоя мама – хорошая, наверно, так и есть, но по отношению ко мне она будет другой, тут уж ничего не изменишь. Что делать, если так получилось. Я узнала, почему она обижена на мою маму и несправедлива ко мне?

– Я знаю эту старую историю, – перебил её Данила. – Но какое отношение это имеет к нам. Мама тебя хорошо приняла в нашем доме, мы так славно тогда посидели. А Елизавета Павловна с тех пор изменилась в лучшую сторону, мало ли что в юности произошло. Она, наверно, жалеет, что тогда обидела маму.

– Погоди, ты о чём? – удивилась Ивка.

– В школе тётя Лиза завидовала маме и врала, будто все заметки в газету написала она. Но хуже всего поступила, когда разрушила уже назначенную свадьбу. Подпоила парня мамы и уложила к себе в постель. Он на коленях стоял, но мама его не простила. Говорят, он бросился под поезд.

Иванна от удивления потеряла дар речи. С трудом пришла в себя.

– Ну, впрямь Анна Каренина в штанах. Ты знаешь, кто был тем парнем?

– Какой-то приезжий.

– Верно, приезжий, ставший жителем Потапово – мой папаша-алкаш. Из-за него разгорелся весь сыр-бор. Как видишь, он женился на моей маме сам. Никто его не принуждал и в постель не укладывал. А уж помер он точно не на рельсах.

– Ты что-то путаешь!

– Нет, Данила, к сожалению не путаю. Я не знаю, почему твоя мама солгала, насчет заметок, кстати, тоже. В тот вечер, у вас дома, она сказала, что не желает видеть меня своей невесткой.

– Но вы вели села спокойно, мама улыбалась…

– Я еле держала себя в руках. Дань, всё это рассказала не для того, чтобы поссорить тебя с матерью. Просто пыталась объяснить, в одном доме нам нельзя находиться. Будет тягостно для обоих. Мы должны найти другой выход.

Данила нахмурился, морщинка прорезала лоб. Он испытывал двойственные чувства: недоверие и растерянность.

– Мне нужно подумать. Я поеду домой. – Голос его звучал тускло и безжизненно.

Ивка кивнула. Попыталась поймать его взгляд.

Скрипнула дверь, потом калитка, послышался звук мотора. Данила уехал.


***


– Мама, ответь, тот парень, из-за которого вы поссорились с матерью Ивы, её отец?

– Сынок, я долго молчала, но твоя невеста, – Мария Савеловна со злостью произнесла это слово, – вся в свою мамашу, ты не будешь с ней счастлив!

– Просто скажи – это отец Ивки? Я ведь выясню правду, будет лучше, если ты расскажешь сама.

– Да. Он был умница и красавец, а Лизка превратила его в алкаша и изгоя. Думаю, доченька не лучше.

– А тем вечером, когда Ива приходила к нам, ты сказала ей, что не хочешь видеть своей невесткой? – Данила впервые увидел такое выражение на лице матери: смесь ненависти, злости и трусости пойманного лгуна.

– Ну, сказала, пусть не думает, что я ей рада.

– А потом весь вечер улыбалась и шутила. Как так можно, мама?

– Она плохая, – как последний аргумент кинула мать. – Видишь, из-за неё мы ссоримся. Нам без этой девки будет лучше. – Мария Савеловна закрыла лицо руками и зарыдала.

Он не переносил её слез и всегда кидался утешать хрупкую, как девочка, мать, но сейчас молча вышел из комнаты.

Утром Мария Савеловна ловила его ускользающий взгляд, а потом, несколько театрально бухнулась на колени.

– Сынок, ну прости меня. Дело давнее, мало ли глупостей наделали в молодости.

Данила поднял мать, усадил на стул.

– Что вы не поделили в прошлом, меня мало волнует. Дело в будущем, что мне делать? Тебе придется смириться с моим выбором, я люблю Ивку. – Он успел поймать промелькнувшую в глазах матери озлобленность и подумал: «А ведь Ива права, не ужиться ей со свекровью».

Он впервые увидел родного человека с другой стороны, и эта сторона оказалась тёмной.

– Ну и жить в одном доме вам нельзя.

– Ты меня бросишь одну? Пойдешь в примаки? – Прозрачные слезы легко покатились из глаз матери.

– Нет, ты одна не привыкла, буду часто навещать, – пообещал сын. – Мне нужно подумать, куда привести будущую жену. – Ему хотелось как можно быстрее увидеть Ивку. Вчера он оставил её в растерянности, даже не поцеловал, уходя домой.

«Волга» остановилась возле фельдшерского пункта. Данила вышел из машины. На ступеньках стоял Арсений Петрович.

– Вот вышел подышать свежим воздухом, сегодня до обеда прямо наплыв больных, прорвало их что ли, – пожаловался врач.

– А Иванна не хочет подышать?

– Я отвез её домой минут двадцать назад, она изволила упасть в обморок. Знаете стресс, устроенный подружками вашей мамы, в положении Иванны очень вреден.

– Что устроили подруги матери?

Арсений Петрович коротко поведал о кляузах главврачу. Данила по мере его рассказа мрачнел всё сильнее.

– Ива больна? – Его голос дрогнул, он невольно подготовился к самому страшному сообщению.

– Вы знаете, кажется, я сказал лишнее. Спросите у неё сами. – Арсений Петрович смутился. – Мне пора. – Он торопливо скрылся в помещении.

Данила за десять минут передумал всё, что угодно. На кухню Самошиных ворвался с перепуганным видом. Ивка лежала на диване, укрывшись пледом, Елизавета Павловна вязала у окна, Саша делала уроки. Они дружно ответили на его приветствие и поспешили в дом. При этом бабушка подталкивала упирающуюся внучку в спину.

– Чем ты больна? – голос Данилы дал петуха.

– Ничем, – удивилась Ивка.

– Но Арсений сказал: ты упала в обморок. – Данилу меньше всего сейчас волновали доносы тёток, хотя позже с этим он тоже разберётся.

– Беременность не болезнь. Я не успела тебе сообщить, сама только узнала. А Арсений раньше меня догадался. Вот гад, опередил, – улыбнулась она.

– То есть, я буду отцом? – зачем-то глупо уточнил Данила.

Ивка увидела слёзы у него на глазах и совершенно дурацкую улыбку во весь рот. В следующую секунду он уже прижимал её к себе.

– Поосторожней, медведь, кости трещат, – полузадушено просипела она.

– Боже, как я испугался! Теперь я буду любить тебя в два раза больше.

– Ты как Матроскин, – засмеялась Ивка. Помнишь, кот обнимал корову с теленком в Простоквашино и говорил, что будет любить её в два раза больше, – пояснила она недоумевающему мужчине. – Кузнецов, ты поглупел от радости?

– Заметь, про корову ты сама сказала, – хмыкнул он и чмокнул её в нос.

– Ну до этого ещё месяцев восемь.

Данила присел на диван, увлекая за собой Иванну.

– С местом проживания нашей семьи я что-нибудь придумаю. В любом случае мы будем находиться на нейтральной территории. Прошлое оставим нашим мамам – будущее возьмём себе.

Он услышал облегчённый вздох любимой. Ивка положила голову ему на плечо. В следующую секунду почувствовал влагу на шее.

– Ты же никогда не плакала.

– Теперь научилась. Думаю это гормоны.


***


Данила закончил красить белой эмалевой краской межкомнатную дверь и отправился на улицу вдохнуть свежего воздуха. Апрельское солнце горячим шаром повисло высоко в небе. В саду цвели яблони, тёплый ветер приносил лепестки цветов до порога дома и щедро украшал ими голубые и серые плитки ступенек. В декабре он перебрал все варианты, размышляя, куда привести молодую жену. Помощь пришла, откуда не ждали. На скромной свадебной церемонии кроме их матерей, не разговаривающих друг с другом, была семья Тоневых с детьми и Арсений Петрович. Тоська, узнав о возникшей проблеме, предложила им купить дом её родителей в рассрочку.

– Если я со своими архаровцами раз в году решу приехать в гости, вы же примете?

– Конечно, Тося, но ведь дом служил вам дачей, – заметила обрадованная Иванна.

– Хороша дача так далеко от города, – хмыкнул Лёва. – Можно сказать, что вы нас выручите. Ещё немного, и дом начнёт разваливаться без присмотра. Там и сейчас ремонта выше крыши.

Появление новой семьи отметили в кафе районного городка Сайда. Мария Савеловна демонстративно не общалась с новыми родственниками, жеманно пробовала блюда и недовольно косилась на шумную ватагу детей. Дочь Иванны и трое мальчишек Тоси громко разговаривали между собой, а потом повеселили взрослых, устроив танцы. Выплясывал даже трёхлетний Кирилл, младший сын Тоневых. Тряхнула стариной и Елизавета Павловна, ответив на приглашение Левы на вальс. Данила смотрел на Ивку влюбленными глазами и всё не мог поверить, что она стала его женой.

Данила улыбнулся, вспоминая тот вечер в кафе. Собрал с крыльца горсть бело-розовых лепестков и вдохнул еле уловимый аромат. За январь и февраль он успел отремонтировать дом внутри. В марте навёл порядок во дворе, а в апреле закончил покраску окон, пола, а теперь и дверей. Он уставал неимоверно, разрываясь на два дома: мать придумывала всё новую работу. Затеяла поменять обои в комнатах и плитку в ванной. Данила молча выполнял её прихоти, надеясь, что она смягчится душой. И всё-таки был счастлив, ощущая такую полноту жизни, какой никогда ранее не испытывал. Он осязал каждую уплывающую секунду, наполненную радостью. Ивка помогала ему по мере сил. Иногда они оставались ночевать в своём новом доме. Данила первой отремонтировал спальню и поставил там кровать. В пустом помещении гулко раздавались их голоса. Шёпот Ивки достигал даже кухни, где на подоконнике стоял чайник с двумя чашками. Сидя на кровати, они пили его любимый травяной чай и мечтали о будущем. Данила гладил рукой её живот, прислушиваясь к толчкам изнутри, и всерьёз разговаривал с сыном. Иванна улыбалась, слушая его беседы с ещё не рожденным ребенком, и чувствовала себя самой везучей.