Глава 14

Когда Вероника проснулась, был уже почти полдень. Они с Купером лежали в обнимку. Их ноги тесно переплелись. Она шепотом выругалась и убрала с бедра его длинные пальцы. Потом сняла с талии его руку и, выпростав от него ноги, тихонько поднялась с постели. О Боже, что она наделала?

Вся дрожа, она поискала свою пижаму. Это может начинаться красиво, но развитие их отношений имело почти нулевой шанс. Ей не следовало заходить так далеко. У нее было слишком много проблем с непритязательными мужчинами, чтобы поверить, будто восхитительный секс способен враз сделать эти проблемы несущественными.

Но… Уф! Вероника остановилась, полуодетая, в одной пижамной куртке, и оглядела Купа, растянувшегося посреди кровати. Великолепный. Слово не оправдывало себя и в малой степени. Вот он шутил по поводу множественных оргазмов, но ей такого даже не снилось. Она не подозревала, что действительно на это способна. Сегодня ночью можно было сбиться со счета, сколько раз он доставил ей это удовольствие. И утром он уже дважды будил ее. Это был неспешный, ленивый секс, с умопомрачительными ощущениями. Поэтому сейчас Вероника была так расслаблена, что удивительно, как ей вообще удавалось двигаться. Если бы причина не была ей прекрасно известна, можно было бы предположить, что ночью сюда прокрался вор и утащил все ее косточки.

Вероника стыдливо поддернула пижаму. Впрочем, вряд ли это было так уж важно. Что, она так и будет тянуться к нему, как стрелка компаса к северу? Нечего даже думать об этом. Нужно убираться отсюда, пока Купер Блэксток не стал значить для нее слишком много.

Но она не может уйти голой. Черт побери, куда же подевались пижамные штаны?

Она оглядела кровать. Несомненно, штаны были там, среди простыней, где она их спихнула ночью. Что же делать? Оставить их и уйти потихоньку в свою комнату? Или попытаться вернуть? Первое, вероятно, будет разумнее, если она хочет избежать разговора с Купером этим утром.

Но это было бы слишком трусливо. Присев на корточки рядом с кроватью, она слегка приподняла уголки одеяла, чтобы только пролезла рука, и пошарила между простынями. Внезапно ее пальцы коснулись теплого колена Купера и замерли на секунду. Вероника перевела дух и решительно обследовала другой участок.

— Это очень приятно, Принцесса, — пророкотал Куп. Со сна его голос звучал хрипло. — Но ты наделена такими же правами, как и я. И все еще в нескольких дюймах южнее полезной штуки.

Вероника медленно повернула голову и посмотрела на него, в то время как ее оцепеневшая рука так и осталась под одеялами. Нижняя половина его лица была затенена отросшей щетиной, волосы примяты, но только с одной стороны, с другого бока они торчали, как петуший гребень. Даже с теми его темными глазами Годивы[14], весь заспанный и пресыщенный, рано утром он не выглядел мистером Очарование. Как тогда получается, что ей нужно сильно крепиться, чтобы устоять перед его обаянием?

— Мы говорим о твоем eгo, Блэксток? Похоже, у тебя это самый знаменательный орган.

— Ох! — Белые зубы Купа блеснули на зимнем солнце, бледные лучи которого просачивались в окно. — Нехорошо, дорогая. Но я тебя прощаю, так как знаю, что ты сова.

Прежде чем Вероника успела ответить, он отбросил в сторону одеяло и, наклонившись вперед, просунул руки ей под мышки. Он легко подбросил ее вверх, точно невесомую пушинку, и лег обратно вместе с ней.

— Полежи со мной несколько минут.

— Мне некогда, — сказала Вероника. — У меня беседа с…

— Еще нет часа. — Куп устроил ее с чувством удовлетворения и натянул одеяла. Он перекатился на бок и, положив голову на ладонь, другой рукой осторожно заправил волосы ей за ухо. — С добрым утром, — сказал он, награждая ее сногсшибательной улыбкой.

— И тебя тоже. — Бороться с ним было бесполезно. Вероника сделала вид, что ее решение остаться никак не связано с тем, что ей с ним так хорошо. Так замечательно.

— Этим утром ты выглядишь просто прекрасно, — сказал Куп. Вероника скептически хмыкнула. Игнорируя ее реакцию, он в блаженном неведении продолжал: — И особенно мне нравится эта твоя пижама, когда она без штанов. В самом деле…

Он скользнул с головой под одеяла. Теплое прикосновение его тела, когда он протиснулся к спинке кровати, заставило Веронику сесть и опереться на локти. В следующий миг Куп развел ей ноги. Она почувствовала, как его рот прижался к внутренней поверхности ее бедра.

— Мне действительно очень нравится эта вещь без штанов, — произнес Куп смазанным голосом и стал доказывать ей это на деле.

— О… Боже мой…

Почему не принять то, что тебе предлагают, и просто насладиться? Несомненно, ей нравились его ласки. Но она не считала, что ей грозит опасность влюбиться в него или что-то в этом роде. Она этого не чувствовала. Тогда почему не принимать вещи такими, каковы они на самом деле?

Куп проделывал своим языком что-то умопомрачительное. Внутри у нее все таяло, и локти отказывались ее держать.

И в конце концов наступил короткий момент, когда время остановилось и перестало существовать.

Через полтора часа, после беседы с официанткой, Вероника вернулась домой. Она застала Купа сидящим за кухонным столом. Не считая отсутствия ботинок, он был одет, как обычно, в его чистоплюйской манере. Волосы его были влажные и стояли ежиком, подбородок и щеки сияли особым блеском, какой свойственен только попке младенца и бывает после свежего бритья. Куп поднял глаза и посмотрел на нее с интимной улыбкой. Он закрыл ноутбук, о существовании которого Вероника не подозревала, и встал, прежде чем она затворила за собой дверь.

— Как прошло интервью?

— Замечательно. Ее зовут Барбара, и она выходит сегодня вечером. — Вероника исполнила короткое па. — А это означает, что мне не нужно работать.

— Сэнди, возможно, тоже возьмет отгул.

— Я знаю. Она тут как-то говорила, что ей нужны часы. Но я не думаю, что она имела в виду десятичасовую смену пять дней в неделю. Когда у тебя будет свободная минута, мы должны будем сесть и посмотреть доходы «Тонка». Сэнди была так великодушна. Она работала сверхурочно и никогда не жаловалась. Может, нам удастся выкроить для нее небольшую премию к следующей зарплате? Я собираюсь быть там сегодня вечером, чтобы составить расписание для всех троих — меня, Сэнди и Барбары. Я бы хотела сократить свое участие и выходить только на подмену, если согласую с ними. Мне нужно возвращаться к своей собственной работе.

Куп сунул руки в карманы джинсов и, качаясь на пятках в шерстяных носках, изучал Веронику. Под его взглядом от смущения у нее заколотилось сердце. Она посмотрела на плиту, где закипал кофе, радуясь поводу отвести глаза.

Она не услышала, как Куп прошагал к ней через кухню. Но когда она потянулась за кружкой на верхней полке, его руки обвились вокруг ее талии. Она ощутила его, прочного и теплого, против своей спины.

— Никогда не занималась сексом на кухонном столике? — пробормотал он.

Тело само начало готовиться к этому, но ей удалось совладать с собой, и голос ее прозвучал более или менее спокойно:

— Нет. И не собираюсь ничего менять сегодня тоже. — Когда руки Купа поднялись выше и обхватили ее за грудь, Вероника судорожно вздохнула. — Лиззи, как волчок, может в любую минуту влететь в дверь, — сказала она, но при этом откинулась назад, прислоняясь к нему.

Куп отнял левую руку от ее груди, повернул на секунду запястье и взглянул на циферблат своих часов.

— Черт побери! Ты права. Марисса звонила сказать, что утренний спектакль в «Кингс» закончился и что она привезет Лиззи от половины второго до двух. — Он согнулся в коленях и потерся о ее ягодицы. — Хочешь посмотреть, что я могу сделать за десять минут?

Вероника и в самом деле хотела, и это привело ее в испуг.

— Как ни соблазнительна перспектива, наверное, я откажусь.

Куп прижался губами сбоку к ее шее.

— Ты уверена? Быстрота не обязательно означает, что мы пожертвуем качеством. К тому же это еще может быть забавно… — Он запнулся, потому что внезапно парадная дверь с грохотом распахнулась, и дом сразу заполнился звонкими детскими голосами. — Но к сожалению, будет трудно объяснить, что мои штаны делают вокруг моих лодыжек, — бесстрастно закончил Куп, отступая от Вероники.

— Не говоря уже о том, что невозможно понять, как вся стряпня тети Ронни могла перекочевать к ней на зад, — засмеялась Вероника. — Ты наверняка не проверял, в каком состоянии столик, прежде чем делать свое предложение.

— Ну конечно, нет, — сказал Куп, своим выразительным взглядом призывая ее спуститься с небес. — Инспекция в белых перчатках действительно не занимает высокого места в списке моих приоритетов. — Он перегнулся через стол и положил свой ноутбук в кожаную сумку. Задернул молнию, взял компьютер и пошел обратно. — Не подумай, — он провел большим пальцем Веронике по щеке, — будто я забираю свои манатки, потому что мне отказано в сексе.

— Так или иначе, но ты их забираешь к себе? — сказала Вероника. Она должна была бы испытать облегчение, но какая-то часть ее «я» с грустью наблюдала за его уходом.

— Либо уходить, либо давать урок анатомии, — ответил Куп. — По поводу последнего Марисса может выразить протест, что ее детишек обучают этому. Не говоря уже о том, что мой брат…

Куп осекся, и странное выражение его лица возбудило в Веронике любопытство. Но удовлетворить его не было возможности, так как в кухню с шумом ворвались Лиззи, Десса и Райли. За ними, чуть дальше, шла Марисса. Когда Вероника, поздоровавшись с ними, оглянулась на Купа, он уже поднимался по черной лестнице.

Некоторое время в комнате царил хаос в связи с обсуждением проблемы детского сна. Наконец все соображения были выяснены, пережеваны и узаконены. Марисса забрала своих чад и отбыла домой, а Лиззи отправилась к себе наверх. Вероника собрала все свое мужество и короткое время спустя последовала за ней. Она и так достаточно долго откладывала этот разговор. Тянуть дальше ей не позволяла совесть.

Но как объяснить ситуацию маленькой девочке, когда весь город говорит, что в смерти ее матери виновен ее отец?

Вероника задержалась перед комнатой, вдохнула поглубже и тихонько постучалась. Она втайне надеялась, что Лиззи уже уснула после грандиозного вечера вне дома, зная из опыта, что в распорядке ежегодного собрания ветеранов Иностранного легиона сон не был в числе самых необходимых вещей.

Ее трусость была вознаграждена по заслугам. Лиззи тотчас распахнула дверь. Глаза ее блестели ярче обычного, щеки разрумянились. Почти с маниакальной легкостью она затанцевала на месте.

— Тетя Ронни! Я играю с моими Барби. Вы не хотите поиграть со мной?

— Конечно. — Вероника несколько минут рассматривала коллекцию кукол и ругала себя за то, что малодушно цепляется за каждый предлог, чтобы отсрочить трудный разговор. — Покажи мне Барби — сержанта-строевика. Я настроена заставить Кена вымыть несколько сортиров.

— У меня нет такой куклы, — сказала Лиззи. — Но вы можете поиграть с этой. — Она протянула Веронике куклу во всем розовом с головы до ног. — Это моя любимая.

— Ах, Лиззи! Я тебе не говорила в последнее время, до чего ты милая девочка? — Вероника взяла куклу и села на кровать, положив ногу на ногу. Несколько минут она снимала с Барби ее розовое одеяние, меняя его на легкое шелковое платье. Потом стала подбирать подходящие аксессуары, чтобы дополнить ее новый наряд. Наконец взбила на кукле юбку и усадила ее в розовый домик на колесах. — Я должна извиниться перед тобой, — сказала она, наконец переведя дух и поглядывая на свою племянницу.

— Вы? За что? — Маленькая девочка подняла глаза с живым интересом.

— За то, что так долго собиралась поговорить с тобой о твоих маме с папой.

Лиззи притихла, и яркий блеск в ее глазах пропал.

— Я не хочу говорить о маме, — сказала она.

Вероника ее не осуждала. Но она должна была выяснить, разговаривала ли девочка с кем-нибудь об убийстве Кристл.

— Потерять маму — это ужасная утрата для каждого, — сказала она, осторожно нащупывая дорогу. — Я понимаю, тебе должно быть вдвойне тяжело, потому что ты потеряла тогда же и своего папу. И я хотела бы немного поговорить с тобой о том, как ты с этим справляешься.

Лиззи отвела взгляд.

— Хорошо справляюсь, — сказала она. Голос ее звучал явно не обнадеживающе.

— Я рада слышать. Но наверняка это тебя печалит.

— Угу. Но не все время. Иногда мама…

Девочка умолкла и с деланным безразличием пожала узенькими плечиками. Она бросила на Веронику беглый взгляд, в котором, казалось, в равных долях смешались неприятие, горе и тревога.

— Да, — мягко согласилась Вероника, — возможно, иногда жить с твоей мамой действительно было трудно.

Лиззи молча кивнула.

— Но все же она была твоей мамой, и ты ее любила, — продолжала Вероника. — И ты не хотела, чтобы с ней произошло что-то плохое.