— У тебя столько новых друзей, — радовалась ее мать, — не растеряй их.

Но Дарвин вполне хватало и одного Дэна. Он уверял ее, будто она красива. Она протестовала и возражала, но сама гордилась этими комплиментами. Дарвин позволяла ему расчесывать ее длинные густые волосы, темные и блестящие, и чувствовала при этом странное волнение, если его пальцы касались шеи, что-то неподвластное разуму обуревало ее. Она всегда считала себя очень умной и достаточно проницательной, но перед этой загадкой разум отступал. Чувство было слишком глубоким, и в конце концов она начала понимать: когда он говорит о ее красоте, то имеет в виду, что она соблазнительно хорошенькая.

Конечно, в глазах всех прочих они выглядели влюбленной парочкой — азиатско-американский любовный союз. А ее мать ничего не понимала и гордилась тем, что с ее дочерью дружат столько студентов. Но, по мнению Дарвин, ее собственная семья была чересчур уж консервативна. Она ненавидела себя за зависимость от мнения и воли своих родителей. Но ее воспитывали в традициях повиновения старшим и беспрекословного уважения к ним. Тут-то ее и начали посещать мысли порвать с традицией и избавиться от издержек воспитания.

— Так ты вознамерилась ехать невесть куда, чтобы изучать истории жизни знаменитых женщин? — спросил ее отец, биолог по образованию. Его шокировал ее отказ заниматься медициной или юриспруденцией.

— Нет, папа, я собираюсь не изучать их жизнь, а изучать то, как они сделались знаменитыми, обычные, простые женщины, ставшие частью истории. Представляешь, мужчины никогда не придавали этому никакого значения.

Отец нахмурился и добавил:

— Не знаю, все ли у тебя в порядке с головой, но надеюсь, ты еще одумаешься.

Мысли о возможности любовной связи между нею и Дэном волновали Дарвин и порождали в ее сознании сладкие грезы. Он был ее лучшим другом, самым дорогим, любимым. Она хотела его гораздо сильнее, чем старалась себя убедить в этом. Дэн завладел ее воображением, заполнил мысли и чувства Дарвин, стал всем для нее.

В конце концов он получил направление на медпрактику, а она поехала изучать своих «знаменитых женщин в истории» в Рутгерс. На прощальной вечеринке по случаю их расставания они выпили достаточно красного вина, чтобы поговорить откровенно. И Дарвин призналась ему, что не готова к расставанию… Вероятно, ее мать пришла бы в ужас от такого, а о матери Дэна и говорить нечего — она не согласилась бы даже познакомиться с кореянкой.

— Но увы, — продолжала она немного погодя, — мы пренебрегли возможностью стать ближе друг другу, а теперь уже поздно и лучше всего расстаться без всяких обещаний, переписки и звонков. — И шепотом добавила на ухо: — Давай сбежим и станем любовниками!

Это предложение немного шокировало Дэна. Поставило перед неотвратимым выбором: остаться другом Дарвин или перейти грань и сделаться врагом ее родителей и обрести женщину, которую он хотел.

Последнее казалось чересчур рискованным. Неоправданно. И он ответил, что бежать нет смысла и опасно так сразу бросать всем вызов. Можно тайно заключить брак, дальше он должен закончить учебные дела, а она — образование, после чего они обязательно придумают что-нибудь. И Дарвин согласилась.

Дэн уехал в Лос-Анджелес, а Дарвин принялась за написание диссертации.

Когда он предложил ей увидеться, она возразила в ответ, что у нее слишком много работы и это очень важно для нее, поэтому лучше ему приехать к ней. В то время ей не нужны были лишние треволнения, и Дэн отлично понимал ее. Он тактично предложил перенести встречу и сказал, что она должна верить ему и не сомневаться. Дарвин очень хотела верить. И даже почти не сомневалась.

Но чем дальше, тем труднее становилось выбрать время, чтобы увидеться.

И однажды она не выдержала и приехала к нему сама. Она не предполагала, что та встреча будет иметь такие непредсказуемые последствия и она обнаружит, что беременна, а потом потеряет ребенка.


Теперь она, проснувшись в одиночестве, лежала и ждала, когда он позвонит ей, как делал это уже много раз, словно где-то в глубине души еще теплилась надежда.

— Привет, Дарвин, как ты?

— В порядке, Дэн. Скучаю по тебе.

— И я тоже, крошка.

— Священная корова уже выросла до внушительных размеров, не так уж много осталось над ней работать.

Да, их обычный разговор: Дэн рассказывал про свою диссертацию, она — про свою. И потом каждый из них клал трубку. Чтобы через некоторое время созвониться снова.

Обстоятельства развели их слишком далеко друг от друга.

Он знал, что она потеряла ребенка. Сам Дэн никогда от него не отказался бы.

О нет, это была глупая затея, ведь они оба еще учились, ему предстояло много лет трудиться, чтобы сделать карьеру и упрочить свое положение. Ребенок круто изменил бы их жизни. Они оказались не готовы к этому. Все произошло внезапно, неожиданно. Может быть, в другое время все сложилось бы иначе. Они много говорили о том, каким умным мог бы вырасти малыш, когда у него такие замечательные отец и мать, обсуждали все детали беременности и высчитывали по календарю день родов, они даже планировали совместный бюджет для воспитания и забот о ребенке. Они оба знали, что очень сильно рискуют и могут потерять и работу, и деньги, но также понимали: эта беременность — результат их непредусмотрительности, они не предохранялись и теперь должны нести ответственность за случившееся.

Но ребенку не суждено было появиться на свет.

Несчастье подкосило ее творческие возможности. Дарвин больше не могла ни думать, ни писать о самореализации женщин и проблемах рождения и воспитания детей в Викторианскую эпоху. Силы иссякли, и она оставила неоконченную диссертацию почти перед самой защитой, несмотря на все возражения родителей. Это стоило ей жестоких переживаний и мучительных ночей, когда она пыталась примириться с собой.

Сегодня, к счастью, пятница, и нужно идти в клуб вязания. Дарвин хотела посмотреть, как вязать новую модель свитера.

— Думаю, я поменяю тему диссертации, — призналась она матери в телефонном разговоре. — Меня теперь интересует совершенно другая проблема: почему современные женщины так увлекаются рукоделием?

Хозяйка магазина, Джорджия, ей жутко не нравилась, но выбора не было — ее заведение оказалось самым популярным из всех известных Дарвин. И почему только она не может отказаться от этих вечеров по пятницам, и чего такого уж вкусного она нашла в пирожных, которые пекла маленькая девочка? (Дарвин сожалела, что ей не удалось создать уютный домашний очаг и готовить вкусные пирожки.) Но она заставляла себя с улыбкой на губах входить в магазин и смотреть в лицо Аните, как бы тяжело ей ни давалось все это. Ну и к тому же хотелось понять, как живут эти люди, научиться поддерживать их разговоры о погоде, транспорте, о мужчинах, наконец. Дискомфорт немного скрашивало мягкое внимание Аниты к ее персоне.

Дарвин вздохнула. Пусть Джорджия и желала от нее избавиться, а еще одна дама, по имени Люси, недовольна ее присутствием и все время косится на нее во время собраний, это не имеет никакого значения. У нее есть реальная возможность изучить свою тему на практике.

* * *

В полседьмого утра Люси уже поставила на стул свою огромную сумку и ждала, когда объявится ее босс. Он позвонил ей домой и потребовал, чтобы она пришла, потому что не хотел обсуждать по телефону проблемы их текущего проекта, но кое-что она все-таки уже слышала от него заранее.

— Будьте экономны, Люси, нам нужно беречь деньги, они могут понадобиться на непредвиденные расходы. — Конечно, Люси с этим согласна, но денег все равно катастрофически не хватало. Она работала сверхурочно, а вместо прибыли росли только суммы счетов и долгов.

Люси рассчитывала посвятить свой отпуск совсем другим занятиям…

— Люси?

— Да, Энтони, вы меня слышите?

— Вы, наверное, уже на месте?

— О, извините, я чуть-чуть опоздала.

— Как я и говорил вам, Люси, вы наш самый лучший сотрудник и мы рады, что работаем с вами. Мы очень довольны вами. Но послушайте меня внимательно, мы не можем сейчас позволить себе тратить деньги на ваш новый проект, этот год был очень напряженным и трудным…

Вернувшись к своему столу, Люси развернула бумаги, где ее босс зафиксировал свои финансовые расчеты. Ее жалованье составляло только половину той суммы, которую она зарабатывала для компании как фрилансер. Но даже эти сокращения вряд ли могли существенно изменить ситуацию.

Дерьмо! Она бросила бумаги на стол. Да, может, ей удастся все исправить. Хорошо еще, есть клуб вязания в магазине «Уолкер и дочь». Когда она брала спицы в руки, то отключалась от всех житейских и рабочих проблем, это прелестное занятие таило столько трогательного и наивного утешения и действовало на нее более чем позитивно. Наверное, ей стоит заниматься только свитерами, пока не попадется более подходящая работа на полную занятость. Иногда лучше подождать, чем спешить. Эти мысли уже давно приходили ей в голову по ночам. Бессонница мучила ее вот уже два года — с момента последней семейной вечеринки по поводу ее дня рождения. Тогда она сидела за столом в доме родителей и резала на части праздничный торт, испеченный матерью. Она его обожала, как и это ежегодное застолье. И лимонный мусс, его прохладный бодрящий вкус на языке. К характерному занудству матери, пробуждавшемуся именно в день рождения Люси, она уже привыкла и даже научилась не обращать на него внимания.

— У тебя всегда только бойфренды, и никогда они на тебе не женятся, — заговорила мать. Обычные упреки в адрес дочери. — Ты не боишься, что время уйдет, а ты так и останешься без ребенка?

— И пусть, мам.

— Ну неужели ты совсем об этом не думаешь? — Она потрепала Люси по щеке. — Почему ты не хочешь порадовать меня?

— Хочу, мам, но пока не получается.

— Я знаю. Ну хорошо, у меня есть для тебя мальчик на примете. Только не теряй голову и не бросайся ему сразу на шею, не поддавайся страсти, подожди, пока вы полюбите друг друга.

— Мама, я вообще-то взрослая женщина.

— Знаю. Но замужество — вещь сложная, — возразила Рози. — Ты никогда не можешь отделить настоящие чувства от мимолетного сексуального увлечения. А это очень важно.

Обычный ежегодный тихий кошмар. Мать наставляла ее так, словно считала безмозглой девственницей.


Но это, оказалось, только начало. По возвращении после праздника в свою пустую квартиру Люси снова и снова задавалась вопросом: «Неужели мама и правда считает, будто я теряю голову от секса? Боже мой! И она думает это обо мне… Сорокалетней женщине. Ведь мне уже сорок!»

Она почувствовала, как ею овладевает приступ отчаяния. И опять не могла заснуть.

И так ночь за ночью, немного легче ей становилось обычно лишь под утро. Она все перепробовала — легкое снотворное, успокаивающие чаи… Единственное, что еще могло ее убаюкать, — вязание и музыка Шопена. Люси умела неплохо обращаться со спицами, она привыкла к ним в юности, когда время от времени по журналам пыталась освоить различные вязальные техники. Потом ей пришла в голову идея связать оливково-серый свитер из альпаки, с V-образным вырезом, просто так, для себя самой. Затем ей захотелось сделать еще и теплый кардиган — для своего отца, старого рыбака. Вязание не давало сойти с ума, и она это знала. Люси нравился классический стиль — одежда из мягкой шерсти и с симметричным узором вязки. Спицы избавляли ее от неконтролируемого ужаса перед ночными кошмарами. Она вязала по вечерам до тех пор, пока ее пальцы не начинали неметь, глаза — слезиться от усталости, спина — ломиться от боли; только тогда она могла упасть на постель и накрыться одеялом, чтобы отдохнуть. Она вязала и спокойно смотрела, как разматывается клубок шерсти на покрывале ее постели или на ковре; это занятие позволяло отвлечься от мысли о том, что ее дом по-прежнему пуст, а она все так же одинока.

А ведь у нее могла бы быть своя семья.


Тетушку Люси звали Дорис. Это она как-то во время летних каникул научила ее вязать. Дорис более оптимистично смотрела на будущее своей племянницы, нежели мать Люси, но оградить ее от постоянных упреков Рози все-таки не могла.

— Я должна помочь Люси, — пожаловалась как-то раз Рози Бреннан сестре мужа, как всегда драматизируя происходящее. — Ей уже четырнадцать, и меня беспокоит ее поведение: она приходит из школы, закрывается в своей комнате и что-то рисует этими ужасными красками. Я боюсь за нее. Вдруг у нее что-то не в порядке с головой. Сейчас многие дети не слушаются старших, а потом попадают в тюрьму. Все из-за марихуаны. Дорис, пожалуйста, придумай, как ей помочь, мне нужна твоя поддержка.

Рози всегда все преувеличивала.

Люси на самом деле ничего особенного от матери не скрывала и ничем предосудительным не занималась. Но не стоило удивляться тому, что мать за нее очень переживала: Люси — младшая в семье среди своих братьев, единственная и долгожданная девочка.