— Джорджия, — обратилась к ней Люси, прикрыв дверь, — мне необходимо поговорить с вами. Понимаю… я хотела поговорить о ребенке, хотела спросить о том, как заботиться о нем, если ты одна…

Она произнесла последние слова почти шепотом и потом добавила, что ни у кого из ее знакомых нет такого опыта, а она ни с кем больше не желает обсуждать этот вопрос, кроме Джорджии. Джорджии это польстило.

Люси доверяет ей и надеется получить от нее совет.

А ведь у нее самой теперь едва ли не настоящий кризис.

Такой ужасный, когда все успехи кажутся ничтожными перед лицом этой грандиозной проблемы.


Целый час две женщины говорили о том, как быть, если решилась родить ребенка без мужа. Даже опыт Джорджии оказался не настолько исчерпывающим, чтобы дать ответы на все вопросы, беспокоившие Люси. Ее волновали в том числе и разного рода непредвиденные обстоятельства.

— Видите ли, жизнь постоянно сталкивает с проблемой выбора, которую вы должны будете решать только в пользу своего ребенка, — резюмировала свою точку зрения Джорджия. — Вы должны пожертвовать привычками, карьерой, даже своим личным временем ради того, чтобы ребенок всегда мог находить в вас надежную опору, но это принесет вам такое счастье, по сравнению с которым все остальное не имеет значения. И еще было бы здорово, если бы у вас был друг. Меня поддерживала Анита, которой я обязана почти всем, чего смогла достичь.

— Значит, я нуждаюсь в такой Аните.

— Мне кажется, лучше, если у вас будет не только друг, но и помощь вашей семьи. — Джорджия улыбнулась. — Для меня это оказалось почти нереально, но мой случай особый.

— Я даже не сказала родителям, что беременна.

Джорджия понимающе кивнула.

— А почему?

— Мои родители — ортодоксальные католики. Мы с братьями обычно выслушиваем их наставления как проповедь папы… А родить без мужа — это же немыслимо…

— А вы тоже исповедуете эту религию?

— Думаю, нет, иначе я все время чувствовала бы себя виноватой из-за решения забеременеть вне брака. Тем более от человека, с которым я виделась всего пару часов. — Люси рассмеялась, но вдруг снова стала серьезной. — Пожалуй, если спросите меня, верю ли я в Бога, то я отвечу «да».

— Не могу сказать, что слишком уж много размышляла над вопросом о вере в Бога, — призналась Джорджия.

— Да и я тоже. Просто когда я забеременела, эти мысли стали приходить сами собой, — сказала Люси. — Теперь я думаю: для меня это все немало значит, если я вспомнила о нем сейчас. Я даже ходила к священнику, чтобы поговорить с ним о моей ситуации и спросить, могу ли я окрестить своего ребенка.

— Вы глубоко верующий человек? — поинтересовалась Джорджия.

Люси тяжело привалилась к спинке кресла.

— Понимаете, если говорить о настоящей вере, то я слишком сомневаюсь — у меня полно вопросов, на которые я не нахожу ответа, но, с другой стороны, если я создана такой сомневающейся, значит, и это тоже допускается Всевышним.

— Уверена, Всевышний намного больше знает о человеческих сомнениях, нежели сам человек, — отозвалась Джорджия. — Но меня удивляет, что вы до сих пор не сблизились с Дарвин. По-моему, из всех, кого я знаю, она единственная неравнодушна к религии.

— О, Дарвин! — кивнула Люси. — Она считает, что религия — это ритуал, который должен организовывать жизнь, и, наверное, она все-таки не хочет возвращаться к нему снова, после того как ушла из дому и стала самостоятельной. У нас с ней немного разные позиции. А ваше мнение?

— Я пресвитерианка, — пояснила Джорджия, — и не была в церкви с тех пор, как уехала в Нью-Йорк пятнадцать лет назад. — Она вздохнула с горечью. — Невозможно поверить… Все это было так давно.

Люси застегнула свою сумку.

— Представляете, я раньше носила довольно большую сумку, а теперь мне пришлось купить еще больше, чтобы как-то сбалансировать тяжесть моего живота.

— Серьезно?

— Да, хотите взглянуть?

Она протянула Джорджии сумку, и та, взвесив ее в руке, почувствовала, что та и правда довольно тяжелая.

— Но эта сумка мне подходит меньше, чем прежняя, — призналась Люси с некоторой досадой. — Никак не могу привыкнуть к ней.

— Дакота сказала, сейчас такие в моде. Я могу предложить вам одну сумку… никогда ее не носила, но она очень удобная, — заметила Джорджия, открыв шкаф и протянув Люси сумку.

— Отличная вещь! Я могу переложить в нее все то, что ношу с собой?

Люси принялась сваливать в сумку всякие мелочи, книги по уходу за новорожденным, косметичку, бутылку воды, яблоко, контейнеры для бутербродов, спицы и мотки желтой шерсти для вязания детской одежды.

— Спасибо вам огромное. Ну, мне пора. — Люси поднялась со стула. — У меня сегодня последний шанс поговорить с отцом Смитом о Боге.

Она уже повернулась к двери, когда Джорджия вдруг окликнула ее:

— Подождите! — Внезапный импульс заставил ее податься вслед за Люси. — Пойду с вами, если вы не против…

Люси кивнула. Джорджия тоже хотела поговорить о Боге и даже с самим Богом о вопросах, не дававших ей покоя.

Глаза 27

— Я ничего не имею против всех этих молодых турок, приезжающих в Нью-Йорк искать работу, — сказала Кейси, прихлебывая пиво. Было только двенадцать часов, и до вечернего собрания клуба оставалось еще немало времени. Если бы Джорджия увидела это, наверное, убила бы ее, но та ушла час назад, сообщив, что ей надо поговорить с Анитой. И Кейси воспользовалась возможностью после трудовой недели и очередного урока вязания с Пери заказать себе и своей наставнице обед с пивом в ресторанчике Марти.

— Я тоже ничего не имею против них, тем более после холодного пива, — присоединилась к ней Пери, откинувшись на спинку кресла, где обычно сидела Джорджия. Пери находилась в прекрасном настроении — наконец-то закончилась тяжелая и нудная неделя. Кейси явно проявляла недюжинные способности и не унывала, невзирая на ее до сих пор остававшиеся без ответов резюме, разосланные во многие издательские дома, как и на рухнувшую надежду получить юридическое образование.

— Разве какая-нибудь юридическая школа захочет принять человека, который получит диплом в пятьдесят лет? — задала она риторический вопрос.

— Да, им это невыгодно, — согласилась Пери. — Я сама частенько думаю, не поздно ли я попыталась заняться самостоятельной коллекцией? Я смотрю вокруг и вижу, что и без меня полно людей, которые создают необычные вещи.

Кейси подняла вверх указательный палец:

— Не говори ерунду! Я видела сегодня твой кошелек — это шедевр.

— Ты имеешь в виду тот, который я связала? — с волнением поинтересовалась Пери. — Это мелочь, одна из тех вещиц, когда покупатель не может вспомнить, где видел «что-то подобное».

— Нет, дорогая моя, уж ты мне зубы не заговаривай, — настаивала Кейси. — Ты Делаешь очень стильные вещи.

Пери робко посмотрела на нее:

— Правда? Вообще-то я недавно отправила образцы своих изделий в два фирменных магазина. Они посмотрели и пообещали попробовать их продать. Но пока я к ним не заходила.

— А они?

— Тоже молчат. Видимо, им это не слишком нужно.

— Может, ты неправильно позиционировала себя и свою работу?

— В каком смысле?

— Послушай, милая моя, представь себе: я пришла в магазин выбирать себе сумку и вот среди множества кожаных и пластиковых вижу вязаные. У меня перед глазами все смешалось, полная неразбериха — дизайн, марки, размеры, цены. Совсем другое дело, если я иду мимо, а в витрине — одна или две вязаные сумки. Это привлекает внимание и запоминается. Понимаешь?

— В витрине? — переспросила Пери.

— Между прочим, да, — рассмеялась Кейси. — Недавно я именно там увидела твою сумочку.

— О Боже! Правда? — Пери чуть не подскочила на стуле. — Мои сумки в витрине. Я хочу это сфотографировать — немедленно!

Она в нетерпении схватила Кейси за руку.

— Я думала, у вас с Джорджией договор на эксклюзивное распространение, поэтому и не стала говорить при ней, — пояснила Кейси. — Не волнуйся, сейчас допью пиво, и мы туда с тобой сходим. Я хорошо запомнила, где это.


Наступило как раз то время, когда большая часть населения испытывает душевный подъем и настоятельное желание выпить. Неделя подходила к концу, впереди маячили беззаботные выходные, но у Джорджии было совсем иное настроение — ей ничего не хотелось, разве только побыть в одиночестве и тишине, подальше от всех людей.

Благодаря заботам друзей она побывала на консультации у доктора Пола Рамиреса, лучшего специалиста в городе по онкологическим заболеваниям. Медицинские журналы назвали его лучшим врачом Гарварда и Йеля. Рамирес оказался мужчиной невысокого роста, с очень длинными пальцами и со странной привычкой не смотреть в глаза во время беседы. Джорджии так и не удалось поймать его взгляд.

Доктор осмотрел ее, сделал ультразвук, после чего подтвердил необходимость хирургического вмешательства. Однако он предупредил ее и о риске: возможно, во время операции придется удалить оба яичника или даже матку, к тому же есть опасность поражения кишечника.

— Что же у меня останется? — спросила Джорджия, но Рамирес только покачал головой, слегка улыбнувшись, словно она сказала нечто забавное.

Анита сидела в кабинете и все записывала и при этом еще задавала вопросы, основываясь на информации, почерпнутой из Интернета. Они обменивались с Рамиресом таким количеством специальных терминов, что у Джорджии голова пошла кругом, но Анита ни на минуту не теряла бдительности. Со стороны наблюдать за ними было любопытно, если бы не одна неприятная деталь — они обсуждали ее тело. От одной мысли об этом Джорджии становилось дурно, и она теряла самообладание.

Доктор Рамирес, казалось, не только не беспокоился из-за сложившейся ситуации, а наоборот, — болтал с удовольствием, с педантичностью ученого поясняя некоторые детали. Джорджия рассеянно следила за движением его губ и тонких длинных пальцев, когда он сопровождал свою речь показом на экране фотографий внутренних органов. По всей видимости, он не находил в происходящем ничего удручающего и неприятного.

Неужели этот человек тоже кому-нибудь сочувствовал и мог плакать от жалости?

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы, Джорджия? — спросил он наконец.

Вопросы? Какие у нее могут быть вопросы? А впрочем, нет, один все-таки имелся.

Будет ли она жить?

Но его ответ был слишком расплывчатым, типа «если будет вот это, то тогда возможно вот то…».

Непонятно и бесполезно.

— Постараемся действовать быстро, обдумайте все хорошенько, и тогда я договорюсь с хирургом.

Конечно, ей не требовалось много времени на раздумья в безвыходной ситуации.

— Я думаю, консультация прошла удачно, — заметила Анита, когда они вышли из клиники. Джорджия по-прежнему молчала.

Ей не слишком хотелось присутствовать на заседании клуба после всего услышанного сегодня, поэтому она прошла к себе, даже не поинтересовавшись, как дела в магазине. Анита тоже последовала за ней, ничего не говоря. Джорджия задернула шторы, скинула туфли и упала на постель. Анита сидела рядом на стуле, пока Джорджия пыталась справиться с собой и не расплакаться.

— Думаю, тебе лучше сегодня остаться тут, — предложила Анита, погладив ее по голове. — Отдохни, а я после клуба закажу ужин.

Она прикрыла за собой дверь и спустилась вниз. Но через четверть часа Джорджия присоединилась к ней — несмотря на усталость, она все же решила выйти. Кэт и Анита тихо разговаривали в углу у окна. Первой ее заметила Пери.

— Добрый день, как дела? — Пери отложила в сторону фотоаппарат, с которым возилась, и хотела было показать Джорджии фотографии своих сумок в витрине, но передумала, увидев хозяйку в таком плачевном состоянии. Даже Кейси перестала болтать, а Люси отложила спицы, забыв, что она уже полчаса пыталась научить Дарвин вязать горловину свитера. Джорджия не расчесала волосы, встав с постели, и теперь выглядела непривычно неопрятно. Но куда больше пугало ее утомленное бледное лицо.

— Привет, — произнесла она, обращаясь одновременно ко всем присутствующим. Кроме обычных участниц клуба, в магазине больше никого не было, но все, кто пришел, предпочли бы этим прекрасным летним днем сократить обычный урок вязания.

Джорджия помолчала с минуту, не зная, что добавить. Лучше, конечно, проявить стойкость и ничем не выдавать своих страданий — недостойно, даже постыдно демонстрировать свои проблемы перед окружающими. Но в последнее время ее поведение вызывало недоумение не только у Джеймса — почти все стали замечать, как она изменилась. Теперь ей придется выложить им всю правду: рассказать о походе к врачу и о том, что скоро их замечательное общение подойдет к концу… Ей нужно сообщить об этом ее дорогой девочке. И Джеймсу.