— Ну а кто будет провожать тебя туда и присматривать за тобой? — спросила ее тогда Джорджия, стараясь привлечь внимание дочери к проблеме, которая стала бы непреодолимым препятствием к развитию ее бизнеса. Анита знала, что Джорджия говорит это не для того; чтобы отбить у дочери всякую охоту заниматься своим делом — уж кто-кто, а ее мать готова была на все ради Дакоты, — она надеялась помочь ей со временем завоевать самое лучшее место под солнцем. Джорджия даже имя для ребенка выбрала не просто так, а в честь одного из самых преуспевающих штатов. Анита не осуждала ее, помня, что точно так же относилась к своим детям когда-то, обещая им содействие во всех их начинаниях и помощь по мере сил. Но она предвидела и то, с какими сложностями придется столкнуться Джорджии, когда ее дочь достигнет возраста тинейджера. Периодически, оставаясь с ними перед закрытием магазина, Анита становилась свидетельницей зарождавшихся разногласий и споров между матерью и дочерью. И чутье подсказывало ей, что в этих случаях она должна стать на сторону девочки и защищать ее самостоятельность, хотя и понимала, как эти стычки заставляют страдать Джорджию. Отношения постепенно становились весьма напряженными. И началось все это в прошлое лето, когда Дакота вдруг стала удаляться в свою комнату и закрывать за собой дверь, постоянно повторяя, будто она тоже нуждается в своей «личной неприкосновенной территории». Подспудно Анита чувствовала: это вызывающее поведение — только стремление противопоставить себя миру взрослых, пока еще вполне детское, но с годами оно грозит вызвать более серьезные проблемы. Джорджия и сама порой закрывалась в своей комнате, и у нее не было никаких оснований порицать дочь за такие требования. Но с другой стороны, она боялась, как бы эта скрытность не отдалила девочку от нее, а в дальнейшем и вовсе не стала подпитывать ее склонность к сопротивлению любым советам и пожеланиям, исходившим от матери.

— Может быть, посмотрим фильм вместе? — предлагала ей Джорджия, надеясь, что дочь откроет дверь и впустит ее.

Но Дакота отвечала: сейчас она не хочет ничего смотреть, поскольку занята.

Слышать такое из-за закрытой двери явилось для Джорджии жестоким испытанием.

Но бывали и другие вечера, когда Дакота с удовольствием проводила время рядом с матерью и проявляла к ней необычайную нежность и внимание, чем тоже смущала и пугала Джорджию, усматривавшую в таких колебаниях настроения не слишком утешительные перспективы для их отношений.

Что ж, такова вечная драма родительской любви, которая повторяется из века в век, из поколения в поколение и исчерпывается словами: «Дети рано или поздно уходят и начинают жить своей жизнью».

Как-то раз, когда Джорджия пришла укладывать ее спать, Дакота сказала:

— Ты не знаешь, что такое стресс, и ничего не можешь понять. Моя жизнь — это сплошной стресс, мама, и вообще мне очень тяжело, ведь я учусь уже в седьмом классе.

Но Джорджию угнетали не только сложности в общении с дочерью, были вещи и посерьезнее — ее неустойчивый бизнес: в одни месяцы он приносил хорошую прибыль, в другие — в два-три раза меньшую. Конечно, она жила не только тем, что зарабатывала сама. Джеймс присылал ей деньги на учебу и содержание дочери, а после того как Дакота перешла в седьмой класс, он даже решил сделать нечто большее и открыл в банке счет на имя дочери. Но для Джорджии это означало только одно: через некоторое время этот человек начнет претендовать на свою долю внимания и любви со стороны Дакоты. Само возвращение в Нью-Йорк ее бывшего любовника не сулило никакой радости.

Она уже ясно видела: он нацелен завоевать свое место в сердце Дакоты. И Джорджия не была уверена, что его попытки окажутся бесплодными. Всю свою жизнь она стремилась заменить Дакоте отца, и больше всего ей хотелось, чтобы ее дочь никогда не пожелала называться «мисс Джеймс».

Разве можно ее осуждать за это после всего случившегося?

Но она слишком плохо представляла себе детскую психологию — при появлении Джеймса Дакота пришла в полный восторг.

Джорджия надеялась, что привычка Дакоты отвечать «Я занята» распространится и на отношения с Джеймсом. И ее дочь будет так же уклоняться от общения с ним, как она делала это, когда пряталась от матери. Кроме того, она рассчитывала отвязаться от Джеймса, сославшись и на свою собственную занятость, и на загруженность Дакоты.

Но как бы не так.

Джеймс проявил не просто настойчивость, а откровенную назойливость. Он весьма агрессивно требовал разрешения и возможности видеться с дочерью. Он звонил им, подкарауливал у дверей магазина, приходил в ресторан Марти, куда Дакота забегала поесть после школы. Он преследовал ее всюду, куда бы она ни направлялась, танцевал вокруг нее на задних лапках и пытался привлечь ее внимание всеми доступными способами.

Первым побуждением Джорджии было броситься и дать ему пощечину, послать ко всем чертям и пригрозить полицией. В конце концов, она имела право пожаловаться на эти домогательства и сказать, будто он нарушает их покой. Когда Джеймс пришел к ее магазину, Джорджия вышла на пару минут, попросила его больше не появляться и тут же захлопнула дверь. Ей совершенно не хотелось, чтобы этот человек снова вторгался в ее жизнь.

Появление отца Дакоты повергло Джорджию в такое замешательство, что она прибежала в свою комнату и, закрывшись там, долго сидела в полной прострации и отчаянии, не представляя, как теперь вести себя и как избавиться от него наивернейшим способом.

Джорджия не доверяла ему и не слушала Аниту, пытавшуюся втолковать, что ей нечего бояться. Однако Джеймс как отец Дакоты располагал определенными законными правами и мог обратиться к адвокату. По совету Аниты она решилась поговорить с дочерью и подошла к этой чертовой вечно закрытой двери, находившейся по соседству с ее спальней, и постучалась.

В ответ последовала тишина. Джорджия постучала снова, попросив разрешения войти.

— Да? Что вам угодно? — раздался голос ее дочери, словно она не знала, кто стоит за дверью.

— Это твоя мама, — сухо отозвалась Джорджия, — мне надо поговорить с тобой.

Они и раньше говорили о Джеймсе. Таковы были условия договоренности Джорджии и ее любовника еще до рождения дочери — она не должна скрывать от нее правду об отце. Договоренность! Джорджия никогда не нарушала своих обещаний и не позволяла себе плохо говорить о Джеймсе, но как раз теперь, когда она видела, как страстно Дакота стремилась к общению с ним, ей пришлось пожалеть о своей порядочности и корректности.

И Анита тоже уже сожалела о том, что слишком настаивала на более терпимом отношении к Джеймсу. Ее беспокоила все возраставшая потребность Дакоты в новоиспеченном отце, ее интерес к нему и готовность познакомиться с ним еще ближе. Девочка никак не могла дождаться его появления.

И наконец он приехал.

О да, Дакота волновалась перед встречей с отцом, но все же она была привязана к матери и доверяла ей куда больше, что, впрочем, не помешало ей задавать вопросы, скрывавшие невольное подозрение насчет Джорджии: не намеренно ли она когда-то рассталась с Джеймсом, отняв у отца дочь.

— Ты наверняка сама заставила его уйти, да? — спросила ее однажды Дакота, пристально поглядев на мать.

Джорджия собралась с духом и, как заклинание, повторила про себя слова Аниты: не следует посвящать ребенка во все подробности ее отношений с Джеймсом и открывать истинную причину их разрыва. Дакота в таком возрасте все равно не сможет понять их, но наверняка затаит обиду на мать и станет считать ее виноватой в том, что выросла без отца.

Дакота мрачно выслушала в ответ какую-то легковесную ложь, придуманную Джорджией на ходу, и возразила:

— Может быть, ты его и не любила, но почему я должна страдать из-за этого? — Она подняла голову, оторвавшись от поваренной книги, в которой внимательно разглядывала иллюстрации.

Это неприятное столкновение произошло как раз в ту пору, когда Дакота уже начала требовать к себе более серьезного отношения, желала носить более взрослую одежду и стала открыто подкрашивать глаза, собираясь в школу. Кроме того, она уже считала вполне допустимым ходить вместе с друзьями на кинофильмы с предупреждением «Детям до тринадцати не рекомендуется». И уж наверняка тайно от матери смотрела и запретные фильмы ужасов. По телефону с одноклассницами Дакота Нередко болтала допоздна, причем на каком-то тинейджерском сленге, явно маскируя отнюдь не невинные дружеские темы.

— Мне не нравится этот жаргон, который я вчера слышала от тебя, — не выдержав, как-то раз сказала за ужином Джорджия, но Дакота, должно быть, восприняла это замечание как обидную попытку оказать на нее давление и чуть не залилась слезами.

— А ты что, подслушиваешь мои телефонные разговоры? — вскричала она. — Может, ты еще полицейского ко мне приставишь, чтобы я чего-нибудь не натворила?

Она выбежала из-за стола и демонстративно хлопнула дверью своей комнаты.

Джорджия лишь тяжко вздохнула в растерянности. Она не знала, чего теперь больше в характере ее дочери — детской капризности или недетского агрессивного упрямства, и в чем причина таких перепадов настроения и бурных реакций на ее наставления. Виновата ли в этом стрессовая ситуация и усложнившаяся школьная программа? Или это влияние гормональных изменений подросткового периода? А что, если все это из-за попытки Джеймса вторгнуться в их жизнь? И все же Джорджия догадывалась: происходит нечто не совсем обычное — в душе ее дочери идет какая-то борьба, являвшаяся проекцией испорченных отношений между ее родителями.

— Я не знаю, что делать, чтобы она перестала обижаться на меня, — в отчаянии пожаловалась Джорджия Аните, после того как поссорилась с дочерью, отказавшись купить ей специальную плиту для приготовления печенья. Плита была очень дорогой, почти полторы тысячи долларов, а Джорджия намеревалась потратить эту сумму на более полезные вещи — на необходимые бытовые мелочи и уроки музыки для дочери.

— Не волнуйся, пусть лучше она ненавидит тебя сейчас; зато когда закончится ее подростковый период, скажет спасибо и поймет, что ты была права, — успокоила Анита.


Анита смотрела на Марти с восхищением: ей нравились его темные, тронутые сединой волосы, крепкие большие руки, четко очерченный выразительный рот и подбородок.

— Представляете, — она улыбнулась, посмотрев Марти в глаза, — маленькая мисс решила, будто она достигла такого совершенства в выпечке, что даже меня пытается учить, как правильно готовить кексы. — Анита вздохнула. — Яйцо учит престарелую курицу.

— Ну уж не такую престарелую, — мягко улыбаясь, возразил Марти. — И наверняка она делает это от незнания всех ваших секретов.

Вот так повторялось из раза в раз — Анита и Марти разговаривали о Дакоте, пользуясь этой темой, чтобы на самом деле тайно беседовать о своей любви. Марти очень нравилась Дакота, она казалась ему идеальной внучкой для Аниты, ведь ее настоящих внуков он никогда не видел. И Анита всегда с охотой обсуждала с ним все, что касалось девочки.

Они говорили о трудностях воспитания детей, о начальной школе, о летних лагерях отдыха… И каждый раз, когда Марти слушал рассказы Аниты о том, как ей тяжело разубедить Дакоту смотреть какой-нибудь взрослый фильм или какой серьезной проблемой оборачивается отказ купить мороженое, он думал, что и сам мог бы пригласить в кино эту женщину. Выбрать фильм, который ей понравился бы, или сводить ее в какое-нибудь кафе и угостить самым изысканным из всех известных ему десертов. Можно даже взять с собой Дакоту и предложить отправиться всем вместе попробовать немецкие шоколадные пирожные, наверняка перед ними не сможет устоять ни ребенок, ни взрослый. Но для этого нужно хотя бы назначить время и место свидания или обменяться номерами телефонов.

И всякий раз ему что-то мешало предпринять решающий шаг — то Анита уже собиралась уходить, то появлялся новый клиент и просил бутылку воды, то школьники забегали посмотреть телевизор. И в конце концов он смирялся, повторяя себе: не стоит навязываться, нужно подождать, пока Анита сама не предложит ему что-нибудь.

Но вместо этого Анита каждый раз улыбалась ему, благодарила за прекрасный кофе, быстро собиралась и направлялась к стеклянной двери, чтобы, покинув его ресторанчик, войти в магазин «Уолкер и дочь».


Но вот наконец Марти, преодолев свою робость и откашлявшись после нескольких глубоких вздохов, спросил Аниту, не согласится ли она с ним пообедать. Прямо сегодня. Анита вдруг ощутила странное волнение и нехватку кислорода, как будто в помещении стало слишком душно.

— Сегодня пятница, — быстро произнесла она, выпив остатки кофе и отодвинув чашку, чтобы накинуть плащ и ринуться к двери. Ее бледное лицо даже вспыхнуло от раздражения: как посмел Марти нарушить такой привычный и непоколебимый распорядок ее жизни своими глупыми предложениями! — Я не могу, собирается клуб вязания, и моим девочкам нужна помощь; мне надо идти.