Конечно, она сама отрицала бы все. Авария есть авария. Она сама, Габи, а не Тревис, приняла решение о том, спустя какое время ее следует отключить от аппаратуры. И все же он не мог избавиться от невыносимого груза ответственности по той простой причине, что никто, кроме Стефани, не знал, чего хотела Габи. В конце концов, делать выбор придется именно ему.

Сероватый вечерний свет окрасил стены в печальные тона. Тревис сидел неподвижно. Потом перенес цветы с подоконника на кровать, положил на грудь Габи и снова сел. В этот момент в дверях появилась Гретхен. Она медленно вошла в палату, не произнеся ни слова, проверила показатели, что-то записала в карточке и коротко улыбнулась. Месяц назад, когда они с Габи делали зарядку, жена намекнула, что Гретхен, кажется, влюблена в него.

– Уже скоро? – спросила медсестра.

Тревис понимал, что она имеет в виду переезд в другую клинику: в коридорах шепотом поговаривали, что это вот-вот случится. Но в ее вопросе крылось нечто большее, чего, возможно, не знала и сама Гретхен. У Тревиса не было сил ответить.

– Я буду по ней скучать, – сказала Гретхен. – И по вас тоже.

Ее лицо было воплощенное сострадание.

– Честное слово. Слышали бы вы, как она о вас говорила. И о дочках, разумеется. Габи очень любила свою работу, но всегда была просто счастлива, когда наступал конец дня и можно было ехать домой. Она не походила на остальных, которые радовались отдыху. Габи хотелось к семье. Я буквально поклонялась ей за это. За то, что у нее такая жизнь.

Тревис не знал, что сказать.

Гретхен вздохнула; ему показалось, что он видит слезы у нее на глазах.

– У меня просто сердце разрывается, когда я смотрю на Габи теперь. И на вас. Все медсестры в больнице знают, что вы каждый год посылали жене цветы на годовщину свадьбы. Любая женщина мечтает о том, чтобы ее муж или парень делали нечто подобное. И то, как вы обращались с ней после аварии… вам было грустно и тяжело, но вы занимались с Габи. Я слышала, как вы разговаривали… Похоже, между вами существует связь, которую нельзя разорвать. Это так печально и все-таки прекрасно. Просто ужас, что вам обоим приходится переживать. Я каждый вечер молилась за вас.

Тревис ощутил комок в горле.

– Вы заставили меня поверить в существование истинной любви. И в то, что она не проходит даже в часы тяжелейших испытаний. – Гретхен замолчала. Почувствовав, что сказано слишком многое, отвернулась. В следующее мгновение, собираясь выйти из палаты, медсестра положила легкую и теплую руку на плечо Тревиса – всего на мгновение. А потом ушла, и Тревис вновь остался наедине со своим выбором.


Пора. Взглянув на часы, Тревис понял, что больше не может тянуть. Его ждали. Он подошел к окну и опустил жалюзи. Привычка заставила включить телевизор. Хотя он знал, что сиделки все равно выключат его потом, Тревису не хотелось, чтобы Габи лежала одна в палате, похожей на гробницу.

Он часто рисовал себе чудесное исцеление. Видел, как сидит за кухонным столом с родителями и недоверчиво качает головой. «Понятия не имею, отчего она очнулась. Все было как всегда… и вдруг она открыла глаза». Тогда мать заплачет от радости, а сам он позвонит родителям Габи. Иногда картина представлялась Тревису так отчетливо, как будто все произошло на самом деле, и он задерживал дыхание, переживая ощущение счастья.

Но теперь Тревис сомневался, что чудо возможно. Стоя у окна, он посмотрел на жену. Кто они такие, он и Габи? Почему все случилось именно с ними? Было время, когда он мог найти разумные ответы на эти вопросы, но оно давно минуло. Теперь он ничего не понимал. Над Габи гудела флуоресцентная лампа, а Тревис по-прежнему не мог решиться. Он знал лишь, что Габи еще жива, а пока есть жизнь, есть и надежда. Тревис смотрел на жену и думал, отчего столь близкий человек может стать таким далеким.

Он должен был сделать выбор. Если сказать правду – Габи умрет; солгать – ее воля не будет выполнена. Тревис хотел, чтобы Габи подсказала ему, как поступить. И откуда-то издалека до него донесся ответ: «Я уже все решила, милый. Ты знаешь, что нужно сделать».

Тревису хотелось взмолиться: «Но ведь это решение основано на ложных посылках!» Если бы он мог вернуться в прошлое, то никогда не дал бы такого обещания – а Габи, возможно, и не попросила бы. Сделала бы она то же самое, если бы знала, что Тревис послужит причиной комы? Если бы знала, что отключение от аппарата и зрелище ее угасания, несомненно, убьют какую-то часть его самого? Если бы он сказал, что будет еще лучшим отцом для девочек, только бы Габи осталась жить, пусть даже и не выходя из комы?

Тревис не мог этого вынести, он взмолился про себя: «Пожалуйста, очнись! Пожалуйста, милая. Ради меня. Ради наших дочерей. Ты им нужна. Ты нужна мне. Открой глаза, пока я еще здесь. Пока есть время…»

Ему показалось, что он заметил подергивание – он мог поклясться, что Габи шевельнулась. Тревис был слишком взволнован, чтобы говорить, но, как всегда, реальность вступила в свои права, и он понял, что это иллюзия. Габи продолжала лежать неподвижно, и Тревис, глядя на жену сквозь слезы, почувствовал, как его душа начинает умирать.

Нужно было идти, но перед этим сделать еще кое-что. Тревис, разумеется, прекрасно знал историю Белоснежки – о поцелуе, который снял злое заклятие. Он вспоминал об этом каждый раз, когда прощался с Габи, но сейчас ощутил нечто вроде внутреннего приказа. Вот он – его последний шанс. Тревис ощутил маленький прилив надежды при мысли о том, что сейчас все изменится. Он не переставал любить Габи, но до сих пор не было ощущения конца – возможно, эта комбинация создаст магическую формулу любви. Он собрался с силами и шагнул к кровати, пытаясь убедить себя, что у него получится. Поцелуй, не похожий на все остальные, наполнит ее легкие жизнью. Габи слегка застонет от удивления, а потом поймет, что произошло. Она почувствует, как в нее вливается энергия Тревиса. Ощутит полноту его любви – и страстно поцелует мужа в ответ.

Тревис придвинулся ближе и наклонился, чувствуя тепло ее дыхания. Он закрыл глаза, чтобы не вспоминать о тысячах других поцелуев, коснулся губ жены, ощутил нечто вроде искры и вдруг почувствовал, как Габи возвращается к нему. Она была рукой, которая поддерживала его в нелегкие времена. Шепотом в ночи. Сработало, подумал Тревис, действительно сработало… но, как только его сердце бешено застучало, он понял, что на самом деле ничего не изменилось.

Отодвинувшись, он смог лишь легонько коснуться пальцем ее щеки. Голос Тревиса звучал хрипло, чуть слышно.

– До свидания, любимая.

Глава 22

На что способен человек во имя любви?

Тревис по-прежнему размышлял над этим вопросом, когда вернулся домой, пусть даже решение уже было принято. Машина Стефани стояла на дорожке, но свет нигде не горел, кроме гостиной. Пустого дома Тревис не вынес бы.

Морозило, и Тревис, вылезая из машины, поплотнее запахнул куртку. Луна уже появилась, над головой мерцали звезды. Тревис верил, что, сосредоточившись, сумеет назвать созвездия, которые некогда показала ему Габи. Он улыбнулся, вспомнив тот вечер. Воспоминание было невероятно отчетливым, и он отогнал его.

Лужайка блестела от влаги – это сулило крепкий мороз ночью. Тревис напомнил себе достать из шкафа перчатки и шарфы для девочек, чтобы не суетиться поутру. Скоро обе должны были вернуться из гостей; невзирая на утомление, Тревис скучал по детям. Сунув руки в карманы, он зашагал к крыльцу.

Стефани обернулась, услышав шаги. Она пыталась разгадать выражение его лица.

– Тревис…

– Привет, Стеф. – Он снял куртку и понял, что совершенно не помнит, как добрался до дому.

– С тобой все в порядке?

Тревис секунду помедлил.

– Не знаю.

Сестра положила руку ему на плечо и мягко спросила:

– Выпьешь чего-нибудь?

– Да. Воды.

Стефани, судя по всему, была рада хоть как-то помочь.

– Я мигом.

Тревис сел на кушетку и откинул голову назад, чувствуя себя таким измученным, будто он целый день провел в открытом море, сражаясь с волнами. Стефани принесла брату стакан воды.

– Звонила Кристина. Она немного задержится. А Элайза уже едет.

– Отлично, – сказал Тревис и взглянул на семейную фотографию.

– Хочешь поговорить?

Он отхлебнул воды и лишь после этого осознал, как пересохло в горле.

– Ты думала о том, о чем я тебя спросил? Как далеко может зайти человек во имя любви?

Стефани ненадолго задумалась.

– По-моему, я тебе уже ответила.

– Ну да. Вроде как.

– Что? Хочешь сказать, это был плохой ответ?

Тревис улыбнулся. Он был благодарен сестре за то, что она по-прежнему способна говорить с ним как обычно.

– Я хотел знать, что бы ты сделала на моем месте.

– Понимаю, чего ты хотел. Но… не знаю, Тревис. Правда не знаю. Даже вообразить не могу, чтобы мне пришлось принимать такое решение. И честно говоря, вряд ли хоть кто-то способен представить себя на твоем месте. – Она вздохнула. – Иногда я жалею, что ты вообще рассказал.

– Наверное, не следовало. Зря я взвалил на тебя эту ношу.

Стефани покачала головой:

– Я вовсе не это имела в виду. Разумеется, ты должен был с кем-нибудь поговорить, и я рада, что ты доверился мне. Сожалею лишь о том, что тебе приходится переживать. Авария, твои собственные травмы, забота о детях, жена в коме… а теперь еще ты должен сделать выбор и решить, исполнять просьбу Габи или нет. Для одного человека это слишком много.

Тревис промолчал.

– Я беспокоюсь о тебе, – добавила Стефани. – Почти перестала спать с тех пор, как ты все рассказал.

– Прости.

– Не извиняйся. Это мне следовало бы извиниться. Я должна была перебраться сюда, как только это случилось. Должна была чаще навещать Габи. Быть рядом каждый раз, когда ты хотел с кем-нибудь поговорить.

– Все в порядке. Я рад, что тебе не пришлось бросать работу. Ты старалась изо всех сил, чтобы попасть в Чепл-Хилл, и Габи это знает. Кроме того, ты и так провела здесь больше времени, чем могла бы.

– Мне очень жаль тебя.

Тревис обнял ее:

– Знаю.

Они сидели молча. Щелкнул обогреватель, Стефани вздохнула.

– Я останусь с тобой вне зависимости от того, что ты решил. Потому что я знаю, как сильно ты любишь Габи.

Тревис отвернулся к окну. Сквозь стекло он видел мерцающие в темноте огни дома напротив.

– Я не смог, – наконец сказал он. – Думал, что смогу, даже заучил те слова, которые собирался сказать врачам – по поводу того, что Габи следует отключить от аппарата. Да, она этого хотела, но… в конце концов я просто не смог. Даже если мне придется до конца жизни навещать Габи в клинике, это все-таки лучший вариант. Я слишком люблю жену, чтобы позволить ей уйти.

Стефани слабо улыбнулась:

– Знаю. Это было написано на твоем лице, когда ты вошел.

– Считаешь, что я поступил правильно?

– Да, – ответила она без колебаний.

– Правильно для себя или для Габи?

– Для вас обоих.

Тревис встрепенулся:

– Ты веришь, что она очнется?

Стефани пристально взглянула на брата:

– Да. И всегда верила. Вы… Есть что-то сверхъестественное в том, как вы живете. Буквально во всем. В том, как смотрите друг на друга. В том, как Габи блаженствует, когда ты касаешься ладонью ее спины. В том, как она угадывает твои мысли. Мне это всегда казалось поразительным. Вот почему, кстати, я тяну со свадьбой. Хочу чего-то похожего на вашу любовь и сомневаюсь, что уже ее нашла. Даже не знаю, чего именно хочу. Такая любовь, как ваша… говорят, с ней возможно все. Ты любишь Габи, она любит тебя, и я просто не представляю вас друг без друга. Вы предназначены для того, чтобы быть вместе.

Тревис молчал.

– И что теперь? – спросила Стефани. – Может, сожжем завещание?

Невзирая на напряжение, брат рассмеялся:

– Может быть. Потом.

– А адвокат? Он ведь не подаст на тебя в суд?

– От него уже несколько лет нет никаких вестей.

– Видишь? Еще один признак того, что ты поступил правильно.

– Да уж наверное.

– Так что насчет клиники?

– Габи перевезут на следующей неделе. Мне нужно будет все подготовить.

– Нужна помощь?

Тревис потер виски, ощущая невероятную усталость.

– Да, – кивнул он. – Не откажусь.

– Эй… – Стефани легонько встряхнула брата. – Ты принял верное решение и ни в чем не виноват. Ты сделал то, что должен был. Габи хочет жить. Ей нужен шанс, чтобы вернуться к тебе и к дочкам.

– Знаю. Но…

Он не смог договорить. Прошлое осталось в прошлом, будущее еще не наступило, и Тревис знал, что должен сосредоточиться на настоящем… но повседневное существование внезапно показалось ему бесконечным и невыносимым.

– Мне страшно, – наконец признал он.

– Знаю, – сказала сестра, обнимая его. – Мне тоже.

Эпилог