Тереза Тур - Выбрать свободное небо

Потом, совсем уж глубокой ночью, Тереза захотела есть. И не что-нибудь, а суши, роллы и все остальное с рисом, рыбой и прочими кальмарами… Владимиру было поручено организовать прокорм Терезы, детей и мамы, к чему он подошел с дотошностью. В конечном итоге накормили все отделение — конечно, тех, кто не спал в половину второго ночи…

Утро наступило ближе к обеду — пока они проснулись, пока поднялись… И началось с грандиозного скандала — Владимир и Тереза обсуждали перспективы их дальнейшей совместной жизни. Анна Яковлевна и мальчики сочли необходимым срочно выздороветь и исчезнуть из палаты.

— Ты подпишешь бумаги о том, что в случае развода дети остаются со мной! — заявила Тереза.

— А ты, — не остался в долгу Владимир, — что мои предполагаемые измены не являются поводом для развода…

— Предполагаемые — это как?

— Это вот как! С кем я, по мнению Интернета, сейчас сплю?

— С кем ты только не спишь!

— Конкретно — с моей партнершей по сериалу. Хочешь фото?

— Не хочу!

— А я не хочу, чтобы ты мне нервы трепала!

Так что, в любом случае, жизнь им предстояла интересная. Но совместная…

А к концу февраля у них родилась девочка. Лизонька.

Санкт-Петербург летом — это город, оккупированный туристами. Они везде… На равнодушной Неве, которая ждет изменения погоды, чтобы показать свой норов. На правильных линиях перспектив — те любят покрасоваться и — только между нами — грешат самолюбованием. На доброжелательных каналах — им чаще всего любопытно, кто приехал поглядеть на красоты города, созданного вопреки природе… Да и, наверное, вопреки здравому смыслу.

Гости Северной столицы облепливают набережные, заполняют проспекты, гомонят в скверах и садах — превращают красивый неприветливый северный город в веселый балаган…

— Вы уверены, что я не ставлю вас в неловкое положение? — негромкий мужской баритон был очень и очень выразителен. Можно сказать, прекрасен. В нем явно присутствовал мягкий акцент, согласные звуки выговаривались с нерусской артикуляцией, но, в целом, мужчина говорил по-русски бегло и хорошо.

Его спутница — симпатичная женщина с длинными белокурыми локонами, на высоченных каблуках, в полотняном светлом костюме, легкая, изящная, стремительная — лишь отрицательно покачала головой. С этого вопроса ее друг начинал каждую их встречу — и эта не была исключением.

Она чувствовала себя спокойно, никакой двусмысленности в нечастых, но достаточно регулярных прогулках по городу — тому или иному — не видела. И вообще, «стыдно тому, кто подумает об этом дурно» — так, кажется, говорили древние. Мудрые…

Единственно, что ее напрягало, так это то, что ее британский друг с некоторых пор стал неловко себя чувствовать. Если раньше он задавал этот вопрос по причине хорошего воспитания, то сейчас он был как-то слишком серьезен. И печален. Это ее огорчало. И смущало… Она боялась, что эта неловкость — преддверие чего-то совершенно ей и ему не нужного. Того, что уничтожит их дружбу… А их отношениями она дорожила. И ее-то как раз не терзала мысль о том, что ничего большего она предложить не может. И не хочет… До последнего времени она считала, что дружеские отношения устраивают и его тоже…

Он же был мрачен. Очень мрачен. Ему сегодня исполнилось тридцать пять лет… И он решил сделать себе такой своеобразный подарок. Не полетел домой, к родителям, а приехал сюда, в Россию, чтобы провести этот день с нею…

В последнее время он все чаще и чаще задавал себе вопрос: а что было бы, если ли бы тогда, три года назад, весной, когда он ее впервые увидел, он пошел напролом… Очаровал. Соблазнил, увез… Отбил бы ее у русского. У них с ее теперешним мужем тогда была какая-то глобальная размолвка — они расставались.

Правда, она была тогда беременна… Но, с другой стороны… Через несколько месяцев, в конце зимы, появилась на свет девочка. Ее дочь… Изумительное существо, так похожее на мать. Он бы с радостью принял бы их обеих. Да и ее взрослые сыновья ему нравились. И уже можно было бы завести и еще одного ребенка, совместного… И тогда одиночество не терзало бы его… Не наполняло бы душу тоской…

Они шли и молчали. Она порой любила помолчать с кем-нибудь за компанию — ей так лучше обдумывались ее книги — она была писателем-фантастом. И ей надо было дописать последнюю книгу о Черном драконе…

Они шли и молчали. Она порой любила помолчать с кем-нибудь за компанию — и в эти моменты рождались лучшие повороты сюжета в ее фантастических книгах, в которых жил и бурлил мятежный мир Черных драконов…

Ральф — Владетель миров, единственный, оставшийся в живых дракон из поколения «до войны», преступник и изгнанник — со странным чувством смотрел на шестерых юных драконов, стоящих перед ним на коленях.

Шесть юных драконов. Надежда рода драконов этого мира… Четверо черных, двое красных. Три девочки и три мальчика. Последние.

Ральф взглянул на небо… Оно в этом мире было практически того же цвета, что и в его родном — откуда его сначала изгнали, и куда он потом вернулся, чтобы увидеть прах драконов — и родных, и врагов…

Прах и замки на вершинах гор — вот и все, что осталось там, где высоко в небе парили самые совершенные существа — ДРАКОНЫ.

«Небо… Ты единственное нас не отвергло. Только в твоей высоте мы становимся сами собой… А на земле мы так похожи на людей… Внешне мы становимся ими… Потому что Земля отказалась нас носить в нашем истинном обличии. За нашу гордыню. За то, что когда-то мы чуть не разрушили все дерево мироздания, когда Цветные драконы схлестнулись с Золотыми…»

Раздался чей-то вздох — и Ральф перевел взгляд на драконят — если не знать, кто это, так их вполне можно было бы принять за обычных человеческих подростков — самолюбивых и глупых.

— Итак, — раздался под сводами замка голос Владетеля — голос спокойный и даже как будто скучноватый, — зачем вас отправили на войну?

— Учиться, — слажено ответили драконята.

— Учиться чему?

— Побеждать, — был дан абсолютно правильный ответ — ибо драконы не воюют — они побеждают.

— С чего начинается победа? — Черный дракон задавал привычные вопросы, которые тысячи тысяч лет задавали в Академии и на которые тысячи тысяч лет получали одинаковые правильные ответы. А вот на войне людей против драконов все оказалось по-другому…

— Победа начинается с повиновения.

Ральф вынужден был запрокинуть голову вверх — никто не должен видеть слезы Владетеля… Даже слезы удушающего гнева, бессильной ярости… Бессильной. Ибо и тех, кто учил побеждать, и тех, кого учили побеждать — больше не было…

Он, преступник и изгнанник, да эти — шестеро недоучек — все, кто остались. На всю Вселенную драконов. На всю боль. На всю войну — и на всю месть.

Война… Война на уничтожение рода Драконов. Война, которые устроили самые слабые существа в этой Вселенной — люди… Люди, ведомые Драконом-предателем.

И тут он понял, что драконята не просто стоят на коленях, в раскаянии и смирении ожидая, как решится их участь. Нет. Они что-то пытаются ему втолковать, что-то про то, что… они правы. Точнее — Ральф перевел взгляд вниз — говорил один, а остальные поддакивали. Говорил один. Самый старший. Черный.

— И вот я спрашиваю вас, Владетель и отец, как драконы — существа высшие — могут учиться у людей — существ, которыми они должны повелевать? Как драконы могут повиноваться людям?

— Сколько вы выиграли войн, сын мой? — Черный дракон молчал долго, потому что вдруг испугался, что кровь, с такой силой бившаяся в его голове, вдруг прорвется наружу и вырвется горлом вместе со словами.

Его сын молчал.

— Ладно войн — сражений?

Молчание.

— Тот ЧЕЛОВЕК, — и Владетель столько ярости вложил в это слово, что у юных драконов на несколько мгновений перестали биться их сердца, а любопытный ветерок, снующий в высоте галерей, испугался и рухнул на землю. — Тот человек… Он выиграл одну войну — он освободил свой мир. Сколько он выиграл сражений — я не помню. Можно посмотреть хроники — там все записано.

Тот человек взялся учить вас всему, что знал сам — а он воевал уже пятьдесят четыре года. С тех самых пор, как Кровавый стал захватывать мир за миром….

Тот человек, не задумываясь, отдал свою жизнь, чтобы спасти вас, моих наследников. Он погиб потому, что вы ослушались его приказа отступить и ринулись в бессмысленную атаку.

Так вот, что я вам скажу… Тот человек был большим драконом, чем вы — драконы по рождению. И его солдаты — моя гвардия, что спасли вас и попали в плен — большие драконы, чем вы, что ослушались приказа и не смогли победить. Вы смогли лишь рухнуть на землю. Жалкие, как червяки.

Он окинул тяжелым взглядом раздавленных драконов и тяжело вздохнул: ему бы сюда десяток — нет, хотя бы пяток — преподавателей Академии. Хотя бы его тетушку. Хоть бы кого-нибудь, кто подскажет, как воспитать из этих… высокомерных и мало понимающих в жизни червяков — наследников.

Тех, кто будет повелевать мирами. Тех, кто будет знать, что делать с этими самыми мирами после войны. Тех, кто сможет вернуть величие Черным, Красным и Зеленым драконам. Тех, кто не ввяжется в новую войну с союзниками — с людьми ли, с Золотыми драконами ли… Те, конечно, понесли огромные потери, но даже они не сравнимы были с тотальным истреблением трех семей: Черных, Красных и Зеленых драконов.

Тишина ядом проникала в сердца молодых драконов. И они все вздрогнули, когда раздался спокойный и бесконечно уставший голос старшего:

— Я ответил на ваш вопрос, наследники мои?

Тишина казалась нерушимой. И Черный дракон спросил опять:

— Я ответил на ваш вопрос, драконы?

— Да! — вырвался крик. Крик пополам с яростью.

— Хорошо. А теперь идите и спасите наших людей.

— Но там же будет засада, — пискнула Красная драконица, самая младшая из выводка.

— Конечно, — Черный дракон равнодушно пожал плечами, — конечно, там будет засада. Я даже больше вам скажу — наших людей оставили в живых именно для того, чтобы заманить вас в ловушку. Но драконы рождаются для того, чтобы побеждать. Не погибнуть, пытаясь выполнить приказ — нет. Именно побеждать. Так идите и победите. Докажите, что драконы — не только те люди, что погибли или попали в плен по вашей дурости…

Тереза шла, никого и ничего не видя вокруг, с каждым стуком каблучков, представляя себе то, что напишет вечером на бумаге — она любила белые-белые листы бумаги, и именно на них ручкой всегда писала черновики…

Роберт Рэнделл же вспоминал, как впервые увидел ее, свою спутницу Терезу. В тот день он был в ударе: ни до того дня, ни после, он не вел себя столь диким образом.

И его знакомые, и многочисленная армия его поклонниц всегда называли его «милым», и этот образ не был для него ни позой, ни лицедейством.

Будучи известным актером, он отдавал себе отчет в том, что без тех, кто его любил, его успеха не было бы. Без тех, кто следил за жизнью его персонажей и переживал, когда их убивали — что-то в последнее время большинство его героев убивали со все большей и большей изощренностью и фантазией.

Он был благодарен всем, кто шел на очередной голливудский блокбастер лишь для того, чтобы увидеть десять минут с его участием. Его поклонницы стремились полюбоваться его пронзительным взглядом — и им самим — в роли злодея, погибавшего практически сразу, в начале новомодного боевика. Но за эти десять минут… Он успевал и сам «развлечься» на экране, и порадовать своих поклонниц.

Так что обычно он со всеми был милым, преисполненным благодарности к жизни. Но в тот день милый образ треснул. Он так жгуче возненавидел всех, кто попадался на его пути, он так возненавидел свою жизнь, которая вдруг разрушилась в одночасье…

Любимая женщина, с которой он жил все эти годы, пошла и сделала аборт. Не сказав ему о том, что была беременна. Просто потому, что так удобнее, потому что карьера его не вечна, потому что ничто не вечно, даже отношения — и вообще, «наше время — это время одиночек». А потом, если чадолюбие взыграет, кого-нибудь можно будет усыновить или удочерить…

В то утро Роберту следовало дать ответ организаторам, прилетит ли он в Россию, где должна была пройти часть съемок, один или со спутницей. Аманда с утра была несколько отстраненной, словно бы утомленной, и когда позвонил координатор, Роберт, держа трубку на отлете, сказал ей:

— Итак, мы вылетаем завтра утренним рейсом.

— Мне очень жаль, но я предпочла никуда не лететь.