— А на чем вы добирались?

— На метро, — фыркнула она, — знаете ли, есть такой вид транспорта. Очень удобно. И время рассчитать можно.

— Так давайте я вас подвезу. Заодно мы поговорим.

— А давайте! — легко согласилась она. — Только я понятия не имею, как туда ехать на машине, показать не смогу.

— Но адрес-то знаете? — он открыл перед ней дверь.

— Знаю, — согласилась она и назвала адрес дома в Ермолаевском переулке, неподалеку от Патриарших прудов.

— Вы там живете? — спросил он вежливо, а про себя огорчился, что ехать не так уж и далеко. Тут ему пришло в голову, что если бы она назвала адрес в Питере и выяснилось, что везти ее надо туда, то он бы не расстроился такой долгой дороге.

— Нет, я там не живу, я там гощу, когда заявляюсь в Москву. Это квартира еще одной моей тетушки. Елены.

— Сестры Павла?

— О, вы запомнили рассказ о моих путанных родственных связях?

— Почему-то запомнил.

Он протискивался между двумя на редкость неудачно поставленными машинами, поэтому замолчал. Потом, когда они вырвались на простор какой-то широкой улицы, и машина радостно и легко рванула вперед, Владимир спросил:

— А как вам вообще пришла идея написать сценарий о войне, о Сталинграде?

— Это вы про то, что «у войны не женское лицо»?

— Нет… Просто вы не похожи на человека, который разбирается в специфике военных действий. Или даже просто интересуется ими.

— Ну, во-первых, вы меня совершенно не знаете, иначе такого впечатление у вас не сложилось бы, — довольно резко ответила Тереза.

— Почему же не знаю? — миролюбиво продолжил разговор Владимир. — Вы — человек добрый, раз покормили нас.

— Видимо затем, чтобы потом распустить слух, что у нас роман и поднять этим свой рейтинг, — язвительно ответила она. — Это был коварный план, достойный Маккиавели.

Зубов хмыкнул:

— Простите, я был зол, потому что вы мне понравились и не произвели впечатления человека…

— Вы заметили?

— Что? — он даже посмотрел внимательно в зеркало заднего вида, потом в боковые — ничего подозрительного не было видно.

— Я все время «не произвожу впечатления какого-то человека»…

— А сейчас вы цепляетесь к словам! — возмутился он.

— Нет, я всегда к ним внимательна. И люблю точные словоопределения.

— Но почему все-таки сценарий о войне? И как с этим соотносится фантастика? А еще спектакли и сценарии для «мыла», — он произнес это слово, скривившись.

— «Мыло»… — поморщилась и она. — Знаете, я не люблю стереотипов. На мой взгляд, есть два деления что в кино, что в литературе: хорошо сделано и плохо сделано. Это же касается и женских любовных романов, без разницы, сняты они или написаны на бумаге.

Он издал звук, выражающий одновременно презрение и несогласие.

— Вы знаете, что написать хороший любовный роман — подчеркиваю, хороший — дело достаточно трудное?

— Вот уж никогда бы не подумал, — насмешливо потянул он.

— В вас опять-таки говорят стереотипы. А вы попробуйте положить перед собой лист белой бумаги и изложить на ней историю любви мужчины и женщины. Во-первых, сделать это надо так, чтобы было интересно читателям. Во-вторых, они должны симпатизировать героям. Это очень важно, иначе за них не будут переживать, как за реально существующих людей, — и весь эффект пропадет. В-третьих, читатели должны поверить, что все это происходило на самом деле, по-настоящему. Еще надо ввести много деталей — так интереснее. И самое главное!

— Что? — он понял, что она будет держать паузу для пущего эффекта, и решил ей подыграть.

Вас потом не должно тошнить от текста, который получился…

Он расхохотался:

— Хороший переход от лекции к… не лекции.

— Хороший, — согласилась она серьезно, — к тому же все любовные истории я пишу в соавторстве. Я придумываю идею, канву, героев. И потом читаю то, что получилось у других.

— Так, с любовными романами разобрались — писать их тяжелый труд. А фантастика?

— Фантастика — это моя любовь… Мое бегство от слишком серьезной и правильной жизни. Это книги, где я могу себе позволить написать о том, чего никогда бы не произошло, чего я никогда бы не допустила…

— Что именно? — спросил он и тут же понял, что зря. Она опять приветливо заулыбалась, закрылась ото всех своим спокойствием и дружелюбием.

— Фантастика — это, прежде всего, смешение — культур, миров, героев. Там можно все… В год я пишу по два фантастических романа — с ними потом езжу по городам и весям. Все остальное, что выпускается издательством: сценарии любовных романов, серия «Вселенная рыцарей», городская мистика и прочее, — это коллективное творчество.

— Получается, что сценарий о Сталинграде… — разочарованно протянул он, ощущая себя Малышом, которому вместо живой собаки выдали плюшевую безделушку.

— Нет, этот текст мой. Только мой. Однако он получился настолько не в формате издательства, что я вывела его за эти пределы. Вы должны были обратить внимание, что он написан под псевдонимом.

— Так как он у вас получился?

— Сам собой.

— А материал?

— Материала было предостаточно. Вообще, этот сценарий — поклон моей научной деятельности. А что вы хотите: кандидатская о специфике обороны Сталинграда. Докторская — языковые особенности построения мемуаров на примере Чуйкова. Это командующий 62-й армией. Той, что сражалась в самом Сталинграде.

— Знаю. Я тоже кое-что почитал, когда ваш сценарий попал мне в руки. Слушайте, а в детстве вы играли в солдатиков вместо кукол?

— Нет, зачем же? Я никогда не играла ни в солдатиков, ни в кукол. В детстве я пела.

Владимир заулыбался.

— Да, пела, — серьезно подтвердила она. — У меня была скакалка вместо микрофона. Я становилась перед зеркалом. И пела.

— А история? — он был в полном восторге.

— Не знаю, все пришло само собой. Я много читала и больше всего любила биографии исторических деятелей. Александр Невский. Батый. Цезарь. Но меня огорчало, что конец был один и тот же — все умирали.

— Да, действительно. Неожиданный финал.

— Вам смешно, а я в детстве была натурой слишком впечатлительной и расстраивалась.

— Получается, вы много читали. И для написания этого сценария тоже?

— Много я читала раньше, пока писала научные работы, — она довольно прищурилась. — Читала и наши источники, и немецкие. И мемуары, и письма с фронта. И заметки в журнале «Звезда» 1950-х годов. Знаете, одно время почти всех военачальников обязали писать мемуары, а солдат и офицеров — отсылать свои воспоминания в этот журнал.

— Зачем?

— Видимо, все хотели сделать по уму. Ведь каждый человек, как бы много он ни видел, был только в одном месте в одно время. А картина писалась масштабная, эпическая, нужен был материал.

— Слушайте, — произнес он, обдумав ее слова, — а почему вас потянуло с историка на литератора? Филолог — это же литератор, я правильно понимаю?

— Не совсем точно, — улыбнулась она. — Филолог исследует тексты с точки зрения языка, сам язык. Литератор же пишет тексты, как правило, художественные.

— Не вижу разницы, — он смешно надул губы.

— Если не видите, может быть, ее и нет. Для вас.

— А вы всегда вдаетесь в такие тонкости?

— Тонкости, детали, особенности речи… Без этого не создашь текст. Так что приходится — это моя работа. Кстати, мы приехали.

Глава пятая

Он был очарован этой женщиной. И пусть он видел ее второй раз в жизни, пусть она явно не подходила для легкой, красивой и короткой интрижки, в которых он был большой мастер, пусть она ему вообще не подходила, — он был очарован.

Это сладкое, пьянящее чувство в последнее время приходило к Зубову нечасто. Женщины вызывали в нем раздражение и порой презрение своей доступностью. Но буйные чувства, яркие эмоции были ему необходимы как актеру. Так что увлечение еще одной женщиной, игра в первое свидание, новизну ощущений, страстные поцелуи и смятые простыни… Все это было скорее производственной необходимостью, чем потребностью сердца. Сердца, которое частенько называли ледяным или каменным — на выбор той дамы, которую он оставил. Или того журналиста, который об этом написал.

Владимир быстро загорался, сходил с ума от любви, как положено, страстно ревновал, проводил бессонные ночи, настойчиво добивался той, которую захотел… А потом — все. Интерес пропадал, связь начинала тяготить.

Последний год Владимир стал обращать внимание на то, что даже на пике страстных отношений он оставался холодным и расчетливым. Как бы он ни буйствовал, где-то глубоко внутри сидел ледяной червячок, который руководил всем. Этот червячок четко отмерял меру и степень влюбленности, командовал, когда надо остановиться. «Все должно идти во благо сверходаренного актера Владимира Александровича Зубова», — был его девиз.

Так что за чередой ролей бешено влюбленного человека жил себялюбец и эгоист, жил при этом вполне комфортно и ничего менять не собирался. Зубова свой склад характера скорее радовал, чем огорчал, потому что это был путь к успеху.

Он искренне считал, что без непробиваемой самоуверенности, ничем и никем непобедимой самовлюбленности, в профессии актера делать нечего. Можно иронично покритиковать свою роль. Нужно скептически отозваться о том, что у тебя не все получилось. Стоит иногда дать интервью, где ты насмешливо отзовешься о себе любимом. Но на самом деле себя надо холить и лелеять как актера.

А что делать? Такая работа. Работа, где легко сочетаются обожание толпы и гадкие, порочащие тебя статьи в прессе. Когда сначала работа над несколькими проектами сразу, а следом — полное забвение на несколько лет. Работа, где сосуществуют звездная болезнь и дикое, выедающее тебя изнутри чувство, что ты никому не нужен.

Самая страшная профессия. Самая лучшая. Ведь нет ничего слаще на свете, чем власть над залом… По крайней мере для таких людей, как он.

Владимир подъехал к театру, где служил уже второй год. После всех перипетий и сериалов он вернулся на сцену — благо, люди шли на него, зал был полон. Следовательно, можно было отвлечься на какое-то время от того, что на экране не то, что достойных ролей не было, а вовсе царило какое-то убожество. Деньги платили, но страшно экономили на всем: на сценариях, на костюмах, на сведении материала. Поэтому получалось все как-то не очень. Кроме того, в последнее время Зубов столкнулся с тем, что снимать-то снимали, а вот до выхода на экран дело не доходило. То деньги заканчивались на разных этапах съемок, то телеканалы не хотели покупать дорого, а создатели — продавать дешево…

Владимир оставил машину на том месте служебной стоянки, где на асфальте было написано краской его имя. Легко взбежал по ступеням служебного хода, под вывеску «Посторонним вход воспрещен». Парень-охранник приподнявшись, поприветствовал его. О, это волшебная причастность к чему-то, недоступная простому смертному, перетекающая в чувство собственной значимости…

Узкий коридор, знакомый вестибюль, огромная доска с фотографиями актеров и приколотыми рядом рецензиями на их роли. Такая была традиция в их театре: все, что появлялось в газетах, журналах, Интернете, — пришпиливали сюда.

Вот уж мимо чего Зубов старался пройти как можно скорее, так мимо этого стенда. Как правило, ничего хорошего про него не писали, все больше какую-то гадость. «Актер, обладающий небольшими талантами, но прекрасной внешностью. Более красивой лепки скул, наверное, нет ни у кого». От этой «красивой лепки скул» у него самого скулы сводило от бешенства.

И как Владимир себя ни убеждал, что все это — зависть в чистом виде, не имеющая отношения к нему как к актеру… но жила в нем застарелая обида. Стараешься доказать всем, что ты лучше. Ты знаешь, что ты лучше. Это все видят, но не желают признавать.

Зубов тяжело вздохнул и пошел дальше, к гримеркам. Навстречу попался человек, который показался смутно знакомым.

— Добрый день, Владимир Александрович, — радостно окликнул Зубова лысый мужчина.

Пожалуй, представители только одного семейства называли его по имени-отчеству.

— Здравствуйте, Павел Яковлевич Тур, — ответил он, пожимая протянутую руку. — Какими судьбами вы к нам?

— Марина прислала мне билеты на ваш завтрашний спектакль. И вот я пришел отблагодарить.

— Билеты, вот черт! — такая хорошая идея, а ему и в голову не пришла.

— Что, простите? — опешил Павел.

— Ругаю себя за неблагодарность. Надо было сообразить и послать эти несчастные билеты первым.

— Да ладно вам. Марина, — Павел с особой нежностью произнес имя партнерши Зубова, — отправила билеты от вас обоих. Так что хватит на всех: и на меня, и на гитаристов, и на звукорежа с женой, и на Терезу с Александром. Это муж, — пояснил он, увидев вопрос на лице актера. — Знаете, она его специально попросила приехать для похода на спектакль.