Тереза Тур - Выбрать свободное небо

Он думал повозить ее по стране. Может быть, замки. Еще лучше: зимнее сумрачное море, белые скалы… Хотя бы Лондон… Нет, в Лондоне они были. Однако про Лондон лучше помолчать. Это было счастье… Хотя ничего не видели… Когда он заговорил про путешествие по стране, Лиза отказалась. «Я не могу позволить себе лишние впечатления, — заявила она, — я хочу, очень хочу. Но не могу. Это меня собьет».

Так что Лиза тоже была трудоголиком… Еще каким. А он… А у него был отпуск. Сколько он себя помнил, он тяжело переживал такие периоды, когда нормальные люди отдыхали и набирались сил. Он же чувствовал себя не нужным, не знал, чем себя занять. В голову лезли всякие глупости: вот, летом, например, он побил все рекорды. Хорошо, что не донес эти самые мысли до Терезы… Сейчас же ему было скучно, он брюзжал и занудничал.

Последние числа декабря. Последние числа уходящего года. Года, подарившего ему Лизу. Кстати говоря, накануне они поругались. Она рисовала — он тосковал. Он вдруг обиделся, что она пренебрегает им, предпочитая ему общество драконов. Лиза обиделась за драконов: с тех пор, как он приехал, у нее горели глаза, все получалось. Соответственно, ее злило все, что могло сбить такой чудесный настрой. Она злилась целый день, выходила лишь тогда, когда ее звала мама Роберта: с миссис Ренделл она не спорила. Такая мысль ей в голову попросту не приходила.

Перед ужином он сам к ней отправился: он же был мужчиной беззаветной храбрости и не побоялся заявиться к ней в сарайчик. С сомнениями, но без трепета он постучал в дверь мастерской, превращенной в логово самых разнообразных драконов.

Лиза пахла скипидаром и краской. Жалюзи, которые он заказал себе в подарок на рождество, оказались выше всяких похвал. Стол был крепким. Драконы смотрели на них со всех сторон, как ему показалось, с одобрением. Может быть, с восхищением…

После ужина ему удалось заманить ее в спальню. Оказалось, в нем было еще и коварство! Наверное, он насмотрелся на ее картины. Потом он заснул, сладко-сладко. А эта гадкая девчонка удрала к своим драконом. А его, бедного, стали мучить кошмары.

Роберт хотел нахмуриться, но понял, что ему что-то мешает. Потом он призадумался — и понял, что именно. Он стоял у окна, смотрел на свет в ее сарайчике — и улыбался.

Небо чуть утратила абсолютную черноту, в него слегка плеснули синевой, когда она вернулась. Дверь тихонечко открылась. Из проема пахнуло красками и растворителями. Потом Лиза вздрогнула — увидела его силуэт на фоне окна.

— Прости, — прошептала она смущенно.

— Мне надо придумать распорядок дня, чтобы тебе не мешать, — откликнулся он задумчиво, — а тебе надо принять душ, чтобы изо всех сил уговаривать меня придумать этот дурацкий распорядок. И следовать ему. А потом ты спишь, хотя бы семь часов, иначе я…

— Запрешь мастерскую и спрячешь ключи, — зевнула Лиза, и пошла в душ, — чего ты сразу грозишься? — высунула она голову из-за двери.

Он через пять минут зашел к ней: принес полотенце. Правда, в душе уже была парочка, но полотенце же лишним не бывает — это же понятно… Обнаружил, что Лиза практически спит под душем. Извлек ее из-под воды, вытер, отнес в кровать.

— Грозишься, — бурчала она недовольно, — все грозишься… Зачем?

— Чтобы ты поняла серьезность моих намерений, — ответил Роберт строго и поцеловал ее в нос, — спи! А я еще думал, что трудоголик — это я…

Он укрыл ее одеялом и заснул. Опять сладко и без всяких сновидений.

— А я и понимаю всю серьезность твоих намерений, — смеялась она с утра. Была она при этом восхитительно свежа и хороша. Хотя проспала всего лишь часов шесть. Роберт чувствовал себя разбитым, голова болела — неужели он умудрился простыть? Этого еще не хватало.

— Что ты говоришь? — просипел он.

— Я говорю, что твои намерения серьезны, и я это понимаю, — повторила Лиза и показала ему руку с кольцом, — ты выглядишь как-то не очень…

— Ты нарисуешь нас? — ответил он ей, прижимаясь лбом к ее плечу — оно было прохладным.

— Но сроки… — начала она бормотать.

— В адово пламя твои сроки, — рассердился Роберт, — нас надо нарисовать — хочешь, рисуй в виде драконов, чтобы найти себе оправдание.

— Я не могу представить тебе или себя в виде дракона, — нахмурилась Лиза, подумав с минуту. — А раз я не могу, то пока рисовать не буду. Для того, чтобы нарисовать нас, — она погладила его по щеке, — мне нужна лошадь.

— Мы будем лошадьми? — оживился он, — будем скакать рядом бешеным галопом? А что мы еще будем делать?

— Нет, — остановила поток его мыслей безжалостная Лиза, — мы не будем лошадьми. Так далеко мои фантазии не заходят.

— Жаль, очень-очень жаль…

— И что ты смеешься, — ворчливо говорил Роберт Терезе. — Я рассказываю тебе печальнейшую историю. Историю моей жизни. А ты мне не сочувствуешь… Ты хохочешь…. Друг называется! — на самом деле был рад, что ему удалось рассмешить Терезу. В последнее время она была мрачна. Одержима своим текстом — последним романом про черного дракона — романа, который перестал получаться. Как понял Роберт, у Терезы не выходила концовка.

— Прости, пожалуйста! — вытерла глаза Тереза. — Я тебе сочувствую.

— Я вижу, — притворяясь обиженным, проговорил Роберт.

— Но я как представлю тебе, печально бегающим по окрестностям с гантелями, пока Лиза рисует целыми днями…

— Я бегаю не печально. — Роберт приосанился, — поскольку я очень серьезно подхожу к вопросу своей формы, то я бегаю остервенело. Исступленно. Но никак не печально.

— Прости, если задела твою гордость, — снова расхохоталась Тереза.

— Нет в тебе сочувствия! Мой день расписан по минутам. Бег, душ, ланч, общение в Интернете. Тренажерный зал. Душ. Я много читаю, в том числе и по-русски, со словарем, — он скривился. — У меня же отпуск…

Он промолчал про попытки затащить Лизу в постель днем — когда удачные, когда нет. И про ночи, полные страсти. Это никого не касалось, даже его друга — Терезы Тур.

— Меня в последнее время беспокоят окружающие, — вдруг сказала Тереза.

— Что-то случилось? — быстро проговорил Роберт, — я могу чем-нибудь помочь?

— Нет, все хорошо, — нахмурилась Тереза, — все слишком хорошо. Владимир много снимается — и еще больше играет в театре.

Она покачала головой в ответ каким-то своим мыслям. Роберт слушал ее очень внимательно:

— Иван сейчас будет сдавать первую сессию — его очень хвалят в Большом университете — он все-таки пошел на физико-математический, я надеюсь, что в науку. Хотя периодически он грозиться все бросить — и уйти в актеры по стопам Владимира… Тот клянется, что у Ивана талант. Что касается Якова, то он живет для Олимпиады, что будет через два года. Он стал каким-то одержимым. С другой стороны, такая одержимость свойственна нашему роду — она, можно сказать, в нашей крови. И дед был такой, и мама такая, да и я сама, если чем-то увлечена.

Вдруг Тереза всхлипнула:

— Лиза растет — она такая потешная. У меня сердце замирает от счастья, когда я смотрю на нее. Что-то все слишком хорошо…, - пробормотала она с абсолютно несчастным видом…, - слишком. И я боюсь…

— Тереза, — мягко перебил он ее, — Тереза, перестань. Не зови беду!

— Ты как Зубов, право слово. Он мне говорит тоже самое…

— Может быть, допустить страшную мысль, что он прав? Я понимаю, что это не легко, — кривлялся Роберт, — что этого попросту не может быть…

Тереза слегка улыбнулась.

— Вот и хорошо, — обрадовался Роберт, — расскажи мне лучше, что с твоими драконами?

— Текст не идет, — пожала плечами Тереза, — ты же понимаешь, что за два с лишним года я накрутила многого всего. Это пятая книга, я знала, что там происходим еще до того, как начала ее писать. Я знала, что делают герои в каждой из глав… Стала писать — не получается. Я расписываю главу за главой — перечитываю — и понимаю: все, что я напридумывала — не правда.

— Что, — с восторгом возликовал Роберт, — они взбунтовались?

— Роберт, они же литературные персонажи. Мои литературные персонажи… Как они могут взбунтоваться?

— Не знаю… Но если это твои литературные персонажи, то я почему-то уверен в том, что да — могут.

— Спасибо…

— Может быть, отпустить их на волю? — попросил Роберт, — и уж, по крайней мере, не убивать главного героя в последней битве?

— Роберт, — сморщилась Тереза, — я уже жалею, что рассказала тебе. Понимаешь, это логичный финал. Битва, ради которой и стоило жить. Битва, ради которой и стоило умирать… Битва, в которой даже оружие казалось хрупким и бесполезным, а пламя дракона — беспомощным и слабым… Понимаешь — так должно случиться… Каков герой — таков и финал…

— Тереза, пожалуйста! — он стал просить за ее дракона, как за живого человека, — пожалуйста, оставь его в живых. Дай ему то, что он заслужил. Не надо смерти…

— Что заслужил? — откликнулась Тереза, — «Не заслужил света, но заслужил покоя», — усмехнулась она, что-то явно процитировав.

— Он заслужил счастье, — отрицательно покачал головой Роберт. — Не покой. Счастье. Хотя бы за пределами своих миров.

— И как ты представляешь себе счастье для дракона?

— Маленькая гостиница на краю всего… Океан. Дождь. Тепло камина. И золотая драконица, которая его отыскала.

— Ой, Роберт, — насмешливо поглядела на него Тереза, — что-то такое я уже читала. И не единожды… И про гостиницу. И про дождь. И про океан. И про край всего…

— Ты уже все читала — и не единожды, — так же насмешливо ответил ей актер — интонации собеседника он ловил превосходно, — сама говорила. И любишь повторять, что только не филолог может думать, что написал что-то новое… А ты-то как раз филолог… И знаешь, что все написано до нас, давным-давно… И разве вариант героической гибели главного героя в битве не был описан много раз? Или я ошибаюсь?

— Нет, ты не ошибаешься…, - задумчиво проговорила Тереза, — не ошибаешься… Значит, ты просишь ему какое-нибудь пристанище — что-то типа трактира «Адмирал Бенбоу» — помнишь Стивенсона — рокот океана, достаточно пустынные дюны вокруг. Легкую печаль, следы былого величия на лице… Следы былой роскоши на стенах…

— И золотую драконицу рядом, — мягко напомнил Роберт.

— Ага… Чтобы в один из дней, когда под непрекращающимся зимним дождем тоска о былом величии сведет с ума, когда он сможет лишь поражаться, за что судьба оставила его в живых — тихонько откроется дверь — и войдет Элеонора…

— Точно, — обрадовался Роберт, — только скажи мне, с чего ты взяла, что он, познавший все, будет скорбеть о былом величии? Будет оставлять следы роскоши на стенах? Может быть, отсутствие всего этого будет его лишь радовать… И это будет его награда?

— Мне надо подумать, — сказала Тереза и прервала связь, даже не попрощавшись.

Но углубиться в работу не получилось.

— А вот почему ты проблемы обсуждаешь не со мной, а со своим английским другом? — раздался у нее за спиной брюзжащий голос Владимира.

Тереза обернулась:

— Привет! Я и не слышала, как ты вернулся.

— Вернулся, — подтвердил муж и, как-то печально подволакивая ноги и излишне гордо неся голову, прошествовал в кабинет.

— Зубов! — ахнула Тереза. — Да ты пьяный!

— Я — пьяный! А ты наши семейные дела обсуждаешь с Робертом… У каждого свои недостатки.

— Вот уж никогда не думала, что драконы — это наши семейные дела, — рассмеялась жена и ласково погладила по щеке грозно склонившегося над ней Владимира.

— Драконы — наши дела. Это я — прообраз Ральфа. Это со мной надо советоваться… И мне надо жаловаться на хандру. И на меня надо ворчать! А то ты мне только улыбаешься — все хорошо, говоришь… Обидно.

— Обидно? — удивилась Тереза.

— Конечно! — безапелляционно констатировал Зубов.

— Не надо… Я просто настолько счастлива с тобой, что еще и жаловаться… Я думаю, это попросту покажется тебе неблагодарностью… — Она погладила его по щеке и хотела поцеловать, но принюхалась и не романтически сказала. — Фу!

— Что — фу? — Зубов распахнул глаза.

— Слушай, а не устроить ли тебе какой-нибудь грандиозный скандал? Явился ночью. Поздно. Пьяный. С претензиями. Да и еще и пил какую-то гадость! К тому же возникает вопрос — с кем?

— Да. Я пил! И что?! — Зубов отошел от нее и отправился к дивану, так старательно изображая глупость на лице и пошатываясь, что у Терезы не было сомнений — переигрывает.

— Да, я шут, я циркач. Так что же! — пробормотала она. — Ты с кем хоть выпивал? И по какому поводу?

— Ты не поверишь. С твоим дядюшкой! Павлом!