Ее лицо представляло собой как бы набросок портрета, очерченного с помощью складок. Небольшие глазки герцогини помещались в глубокой складке между щеками и бровями, ее рот, большой, с крупными губами над крутым подбородком, был как бы заключен в две крупные складки, похожие на круглые скобки. Но больше всего Констанс поразили волосы герцогини. И не столько тем, что их было слишком много. Они удивляли своим ярко-рыжим цветом, слишком ярким, каким природа еще не наделяла человека. Без постороннего вмешательства здесь не обошлось.

– О! Я вижу, вы любуетесь моей диадемой, – улыбнулась герцогиня. – Это герцогская реликвия, ей более пятидесяти лет. Как вы сами видите, она из золота и бриллиантов в форме листьев и ягод клубники. Я берегу ее специально на случай коронации. Когда придет время коронации принца Уэльского, я должна буду показать, что привыкла к тяжести этой диадемы.

Герцогиня опять повергла Констанс в состояние растерянности. Она снова оказалась неспособной произнести нужные слова. Но будущая свекровь ждала ответа, и Констанс наконец решила отшутиться:

– Боюсь, ваша светлость, что у меня нет таких проблем, потому что нет диадемы.

– Не говорите ерунды. Только герцоги и герцогини имеют на это право, мисс Ллойд. А что касается вас, то и подавно: диадему не может носить незамужняя женщина. Это было бы дерзким и неприличным.

– Я запомню это.

– Советую вам это сделать. Почему вы не надели одно из тех платьев, которые я вам послала?

– По дороге мы были ограблены, нам угрожали оружием.

– Кто это «мы»?

– Меня сопровождал мистер Смит. Друг Филипа. Кстати, где Филип?

– Откуда мне знать? Полагаю, где-нибудь что-нибудь ищет в дебрях Уэлса, а потом моет голову от угольной пыли.

– Филип моет голову от угольной пыли?

– Господи, конечно, нет! – Герцогиня рассмеялась, хрипло и от души.

Констанс обратила внимание на ее руки – грубые, большие, как у фермера или мясника. Она никогда еще не видела таких рук у женщин. Взгляд ее невольно упал на ноги герцогини. Она не ошиблась – ноги были под стать рукам.

– Ваша светлость, пожалуй, мне следует вам сказать, что фата, которую вы так любезно прислали мне, была разорвана грабителями.

Герцогиня посмотрела на нее так, будто у Констанс на голове выросли рога.

– О чем вы говорите?

– О кружевной фате, ваша светлость. Вы прислали ее мне вместе с платьями. Такая красивая кремовая кружевная фата.

– Что-то я не припоминаю. О да! – Герцогиня опять рассмеялась, но в смехе ее было что-то путающее, почти зловещее, подобное неуправляемой стихии. – Кружева? Мисс Ллойд, это была скатерть, к тому же машинной вязки. У меня не было во что завернуть вещи, ею я и воспользовалась. Зачем мне было посылать вам фату! Как забавно получилось!

Констанс, онемев, сидела и смотрела на герцогиню, лицо которой даже разрумянилось от удовольствия.

– Не хотите ли чаю, мисс Ллойд?

– О да. Спасибо. – Констанс попыталась улыбнуться.

– Чай там, на серебряном подносе. Мне две ложки, сахара и немного сливок.

Продолжая улыбаться, Констанс поднялась и налила, герцогине чашку чаю, сделав все, как та просила, а про себя подумала, что охотно положила бы ей ложек шесть сахара и сливок без меры.

– И что-нибудь сладкое к чаю, – добавила герцогиня.

Вернувшись к подносу, Констанс положила на тарелку несколько маленьких пирожных и подала герцогине.

– Пожалуйста, еще сандвич с кресс-салатом.

Констанс тщательно выбрала сандвич с салатом, добавив к нему и сандвич с помидором, и поднесла все герцогине. Сама же она быстро проглотила сандвич с салатом, чтобы утолить уже не на шутку разыгравшийся голод. Если хозяйка дома ей больше ничего не предложит, это будет все, на чем она должна продержаться до ужина.

– Вы можете тоже себе налить чаю, если хотите.

– Благодарю, ваша светлость, – с облегчением промолвила Констанс.

Герцогиня кивнула и шумно отхлебнула чай, крепко зажав крохотную чашку в своей массивной, грубой руке. Она ничего не говорила, но удовлетворенно улыбалась. Чай был приготовлен так, как она просила.

– Полагаю, что Филип приедет в конце недели, – сказала она.

– В конце недели? – недоуменно переспросила Констанс. – Где же он?

– Я послала его к избирателям в Боллсбридж.

Констанс не осмелилась напомнить герцогине, что Боллсбридж всего в нескольких милях от поместья, однако же сказала:

– Почему бы ему по вечерам не приезжать домой?

– Потому, милая, что он должен уделять серьезное внимание политике, работать над своими речами, высказывать новые идеи, которые заставили бы эту чернь проголосовать за него. Он должен приучиться к долгому стоянию на ногах, к рукопожатиям простых людей и всему такому прочему. А мы с вами тем временем поближе узнаем друг друга. Да, пока я не забыла, пойдемте-ка ко мне.

Констанс послушно выполнила просьбу герцогини. Та открыла ящик столика и протянула девушке небольшую коробочку.

– Это вам, мисс Ллойд.

– Благодарю вас, но это ни к чему.

– Это ваше обручальное кольцо.

– Обручальное кольцо? Возможно, будет лучше, если я подожду, когда Филип сам подарит его мне.

– Глупости! Приучайтесь к порядкам этого дома. Наденьте его.

Констанс послушно открыла миниатюрную бархатную коробочку. Внутри лежала, пожалуй, самая странная вещица, которую ей доводилось видеть. На золотом ободке сверкал желтым светом камень размером чуть поменьше круглой дверной ручки, обрамленный, насколько Констанс могла догадаться, то ли змейками, то ли ящерицами.

– О, какая прелесть!

– Конечно, прелесть. Я сама его выбирала. У Филипа нет времени этим заниматься. Кольцо в новом стиле, итальянской работы.

– Выходит, мы теперь с вами обручены, – пошутила с улыбкой Констанс.

– Глупости! Я уже замужем. К тому же я женщина, и мы не можем с вами обручиться. И еще, мисс Ллойд, я, пожалуй, старовата для вас. Нет, отныне вы обручены с Филипом. Он скоро назовет нам дату венчания, возможно, это произойдет даже до выборов.

– Это замечательно, – ответила Констанс и надела кольцо на безымянный палец левой руки.

Сердце ее сжалось, когда оказалось, что оно ей впору. Она снова вернулась к подносу с чаем.

– Что ж, прекрасно. На подносе, кажется, остался еще один сандвич с кресс-салатом? – спросила герцогиня.

– Прошу прощения, но я съела его, – пришлось признаться Констанс.

– Вы съели мой сандвич с кресс-салатом?

– Я… – Констанс поняла бесполезность каких-либо объяснений. – Да, ваша светлость, я съела его.

– Придется отшлифовать кое-какие шероховатости в вашем воспитании, милая, прежде чем представлять вас обществу. – Подвиньтесь-ка поближе, я хочу хорошо видеть вас.

Констанс снова села на стул, сделав, глубокий вдох, надеясь, что рука, в которой она держала чашку с чаем, не выдаст ее и чашка не станет дребезжать о блюдце.

Невольно ей в голову пришло, что в обществе вооруженных бандитов она чувствовала себя куда более уверенно, чем в обществе герцогини.

– Что ж, – сказала герцогиня после намеренной паузы, – приятно было познакомиться. Вы свободны. Ужин в половине восьмого, прошу не опаздывать.

Констанс, поклонившись, покинула гостиную. Что бы ни ждало ее впереди, самое худшее, кажется, минуло. За ужином все будет по-иному.

До ужина Констанс проголодалась окончательно и жила воспоминаниями о злосчастном сандвиче, который съела за чаем. Физические страдания отвлекли ее от куда более неприятных мыслей, как, например, от ее более чем – неудачной первой встречи с матерью Филипа, и от постоянных воспоминаний о Джозефе Смите.

Только, она вознамерилась заняться собой и подготовиться к ужину, как в дверь постучали. Прежде чем Констанс успела ответить, в комнату вошла одна из бесчисленных горничных герцогини.

– Герцогиня посылает вам платье к ужину, мисс. Сегодня в доме гости, и она считает, что вы будете чувствовать себя лучше в этой одежде.

– Герцогиня очень великодушна. – Констанс улыбнулась горничной.

Та растерялась и не решилась улыбнуться в ответ. Они разложили наряд на кровати. Хотя платье и казалось чрезмерно вычурным и сама Констанс никогда бы не выбрала его для себя, оно, бесспорно, было красивым и стоило, должно быть, немалых денег: голубой бархатный корсаж с дорогими кремовыми кружевами, пышная шелковая юбка с каймой под цвет кружев. Горничная принесла и белье, и шелковые чулки, и изящные туфельки, и тоненькие лайковые перчатки с жемчужными пуговками.

– Откуда все это взялось? – пришла наконец в себя Констанс.

– Не знаю, мисс. Могу я вам помочь переодеться и причесать вас?

Какое-то мгновение Констанс молча смотрела на молоденькую горничную, испытывая странное чувство. После того как она столько лет сама была в услужении, какую помощь могла ей оказать эта девушка? Констанс сама привыкла к положению горничной. Поэтому она только улыбнулась.

– Спасибо. Я думаю, что справлюсь сама.

Горничная ушла, и Констанс была рада, что наконец снова осталась одна. Теперь она может позволить себе полюбоваться новым платьем, ощутить приятную легкость шелка, натянуть на ноги ажурные чулки вместо привычных грубых черных нитяных или шерстяных. Хотя платье было непривычно шикарным, оно все же было красивым. Поэтому Констанс уделила особое внимание своей прическе: расчесала волосы щеткой до блеска и придала локонам кокетливую естественность.

Наконец наступило время встретить то, что ей уготовила судьба в этот вечер.

По шуму голосов она нашла столовую. Переступив порог и осторожно минуя большую пальму в керамической кадке в форме тюленьей головы, она очутилась под любопытными взглядами многочисленных гостей.

Это был не просто ужин – настоящий банкет. Она сразу поняла, что послужила главным поводом для устройства такого сборища.

Выпрямившись, Констанс тут же дала себе слово, что ни при каких обстоятельствах не позволит, чтобы ее съели, даже если будут запивать самым дорогим кларетом.

– Добрый вечер, – звонко произнесла она, когда ее глаза привыкли к яркому свету люстр.

Она увидела перед собой мужчин во фраках и женщин в вечерних туалетах и драгоценностях, в массивных бриллиантовых колье-ошейниках и серьгах с неимоверной длины подвесками.

– О, мисс Ллойд, вы сегодня очаровательны, – промолвила герцогиня.

В ее голосе не было неискренности.

Констанс тут же была представлена обществу: мужчины встали со своих стульев, дамы сидя кивали головами в знак приветствия. Каждый из гостей был лордом или же сэром, а каждая из дам – леди. Их имена звучали, как длинный список актеров в программе домашнего спектакля.

Грузное тело герцогини было так сильно затянуто в корсет, что напоминало песочные часы. Она сменила тяжелую диадему на более простую, похожую на каминную решетку. Когда Констанс была всем представлена, герцогиня, сделав широкий жест рукой, со снисходительной улыбкой объявила:

– Вы, очевидно, уже знаете, что она американка.

Послышался гул и вежливое бормотание, которые как бы говорили, что обществу уже это известно и они заранее готовы простить Констанс любую эксцентричность или же проявление плохого вкуса.

Только теперь она заметила присутствие Филипа. Он поднялся с еле заметной улыбкой. Однако почему-то медлил что-либо сказать и все время оглядывался на мать, словно ждал какого-то знака, что делать дальше. Как всегда, он был безукоризненно одет: темный фрак, бакенбарды его были расчесаны и припудрены, галстук идеально повязан и украшен булавкой с крупной жемчужиной.

– Констанс, – наконец промолвил он, – прошу, садитесь со мной рядом.

Он подошел к ней и под любопытными взглядами коснулся губами ее щеки. Констанс приняла его руку, и он, не обращая внимания на взгляды и шепот, провел ее на место рядом с собой за столом. Она же лихорадочно пыталась привести в порядок охватившие ее чувства и мысли. Присутствие Филипа было не только неожиданным, но, главное, не придало ей уверенности.

– Прекрасная погода сегодня, – вдруг сказала она, обращаясь к гостям, и села на подставленный Филипом стул.

Кто-то из гостей вежливо улыбнулся.

Молчание, воцарившееся за столом, становилось невыносимым. Все, что угодно, но не эти безмолвные взгляды, заставляющие ее продолжить говорить что угодно, легко и небрежно, как ни в чем не бывало.

– Там, где я выросла, в это время года стоит жара.

Никто не потрудился поддержать разговор, поэтому Констанс развернула салфетку, надеясь, что хотя бы теперь кто-то что-то скажет.

Почему молчит Филип, ведь он видит, в каком неловком положении она оказалась, однако не спешит ей на помощь, а упорно смотрит только на свою мать?

Затянувшееся молчание наконец прервал лысый джентльмен в конце стола.

– Сейчас уже сентябрь, – сказал он.