Серая военная форма, похожая в какой-то мере на прусскую, была украшена нашивками и медалями, при ближайшем рассмотрении оказавшимися шутливыми изображениями упряжки тройкой, садового инвентаря и кухонной посуды.

– А, вас заинтересовали медали. Меня наградила ими моя верная армия – садовники, кухонная прислуга и, конечно же, добрые парни, которые ухаживают за животными в поместье. Я с гордостью ношу каждую из этих медалей, мисс Ллойд.

– Вы знаете мою фамилию?

– Еще бы. Мне все о вас рассказали. Куда вы спешите, моя дорогая?

– На чаепитие с герцогиней, – ответила Констанс, стараясь, чтобы её голос звучал бодро.

Это известие, видимо, произвело нешуточное впечатление на герцога. Он весь съежился, словно кто-то сильно хлопнул его по плечу, однако тут же выпрямился.

– Если мне будет позволено, я бы хотел пригласить вас на чай к себе, в мои апартаменты.

На какое-то мгновение Констанс заколебалась. Она представила себе гнев герцогини и раздражение Филипа. Не понравится это и молодому виконту.

– У меня есть отличные сандвичи с маслом и сыром. Я пью чай один. Кухарка печет для меня особый кекс с изюмом и ромом. Он восхитителен. А этим всем не перепадает ни кусочка.

– Ваша светлость, – наконец, чуть наклонив к нему голову, произнесла Констанс, – я с удовольствием выпью с вами чаю.

– Отлично! В таком случае пойдемте в мою часть этого уродливого монумента, именуемого домом.

Констанс промолчала, а герцог с удовольствием рассмеялся:

– Думаете, я не знаю этого, моя дорогая? За эти тридцать пять лет я потратил лучшее время на то, чтобы всячески избегать появления в нем.

– Что же вы делаете здесь сейчас? В этом коридоре? Я не хочу быть назойливой, ваша светлость, но все же скажите.

– Вы отнюдь не назойливы, моя дорогая. И вопрос ваш вполне понятен. Я давно не слышал и двух разумных слов от моих домочадцев за эти годы. Я просматривал книги.

– В библиотеке?

– Нет-нет, моя дорогая, хотя я изредка тоже захаживаю за той или иной нужной мне книгой. Но этого никто даже не замечает. Мой сын и его мать не любят читать, как вы уже, должно быть, заметили.

Констанс улыбнулась и приняла предложенную им руку.

– Я просто удостоверился, в порядке ли дела, каково их финансовое положение. Я веду изначально все экономические дела дома. Иногда герцогиня выходит из рамок бюджета или кто-либо из мальчиков вложит слишком большие деньги в очередную лошадь. Тогда мне приходится вмешиваться и поправлять их. Сейчас налево и в эту дверь.

Констанс припомнила, что много раз проходила мимо нее. Неприметная резьба на двери не привлекала любопытных взглядов, и Констанс, например, была уверена, что это дверь кладовки, где хранятся швабры и веники.

– Будьте осторожны. Вот так, хорошо. А теперь пожалуйте сюда.

Спустившись на два марша по лестнице вниз, они открыли еще одну дверь, и Констанс очутилась в холле невиданной красоты.

В нем было все просто и прекрасно – от темно-зеленых стен, увешанных прекрасными современными, созданными много веков назад полотнами, до персидского ковра на полу с красивым узором в густых красно-сине-зеленых тонах. Бронзовые канделябры в строгом классическом стиле украшали стены. Констанс однажды видела такие в одном из поместий штата Виргиния.

В холле пахло пчелиным воском, и это напомнило ей о детстве и родном доме. Ее мать хотела, чтобы мебель и деревянные панели стен полировали только пчелиным воском.

Но чего-то не хватало и здесь. Констанс понадобилось мгновение, чтобы это понять.

Герцог, однако, уже прочел ее мысли и сам ответил на ее безмолвный вопрос.

– Здесь, внизу, к сожалению, нет дневного света. Мы под землей, моя дорогая леди, и единственно, чего мне здесь не хватает, – это света. Но я надеюсь, что вы все равно станете моей частой гостьей и будете приносить сюда солнечный свет. Вот мы и пришли.

Он ввел ее в гостиную, бесспорно, мужскую гостиную, но Констанс еще не видела столь приятной комнаты, как эта. Вместо того чтобы загромоздить ее, как было принято, безделушками, в ней было много места и масса гравюр, портретов и пейзажей на стенах. Одна акварель особенно понравилась ей: изображение собаки, благородной головы охотничьего пса.

– Мне куда приятнее любоваться портретом старого доброго друга Самсона, чем портретами, которые наверху. Этот пес – воплощение честности, храбрости и дружбы. – Герцог улыбнулся, и казалось, в нем зажегся какой-то внутренний свет, отчего его лицо просияло. – Всего не расскажешь, – заметил он.

Взгляд Констанс остановился еще на одном портрете – женщина была молода и очень красива. Художнику удались ее глаза, которые передавали всю сущность ее характера. Они светились каким-то особым огнем, и вместе с тем в них был упрек и что-то недосказанное, загадочное, что особенно заинтриговало Констанс.

– Это Виола, – пояснил герцог.

– Виола? Ваша родственница? Она прелестна.

– Значит, вы еще ничего не слышали о Виоле? Странно. Она должна стать женой моего старшего сына.

– Диши?

– Да, Диши, – кивнул герцог. – Странно, не правда ли? Я всегда думал, что Филип и Виола когда-нибудь поженятся. Они были такие драчливые в детстве, все время готовые вцепиться друг в друга.

Констанс внезапно вспомнила, что говорила о господских детях горничная Стелла. Но она не могла поверить, что эта бледная белокурая красавица могла быть драчливой и вздорной. И все же художник подметил в ее глазах блеск, в котором было больше характера, чем это допускалось этикетом в высшем свете. Уж эта если вцепится в кого-нибудь, то не отпустит. Констанс не представляла себе мужчину, который захотел бы стать объектом внимания такой женщины. В дверь постучали, и горничная вкатила столик.

– Кушать, подано, ваша светлость. Может, это поможет вам нарастить немного мясца к вашим костям.

– Спасибо, миссис Хатчинсон. Вы не можете подать еще один чайный прибор? Со мной сегодня пьет чай моя будущая невестка.

– Сию минуту, ваша светлость. Есть и прибор, и сандвичи, и даже кусок кекса, который вам так нравится. Надеюсь, он понравится и вам, мисс Ллойд.

– Благодарю вас, миссис Хатчинсон. Вы просто волшебница.

– Так говорил мне покойный мистер Хатчинсон, ваша светлость. – Присев в поклоне, миссис Хатчинсон удалилась.

Герцог с удивительной ловкостью разлил чай по чашкам и положил Констанс на большую, как блюдо, тарелку всего понемногу, не дав своей гостье даже сдвинуться с места. Во время чая они вели милую и интересную беседу о книгах и современных идеях, от взглядов Рескина на образование до Диккенса и его героев и, разумеется, об американском писателе Марке Твене. Герцог задавал ей немало глубоких и интересных вопросов о Гражданской войне в Штатах и выразил свое соболезнование в связи с потерей семьи и дома.

– Как, должно быть, вам было трудно, дорогая. И какая вы молодчина, что устояли перед невзгодами и не постеснялись стать гувернанткой. Мне остается только надеяться, что мой сын сделает вас счастливой, чего вы заслуживаете. – Говоря это, старый герцог глядел на нее поверх края чашки, осторожно откусывая черный хлеб с маслом.

Выпив чашку чаю, Констанс поблагодарила его, а сама подумала о том, что он единственный человек в этой семье, который говорит с ней искренне и считает ее чем-то большим, чем просто еще одним возможным украшением этого дома.

Филип, должно быть, рассказал о ней своему отцу. Иначе как герцог мог о ней узнать?

Наконец чаепитие подошло к концу.

– Это было так приятно, ваша светлость, – сердечно поблагодарила она герцога.

– И мне тоже, дорогая. – Он крепко сжал ее руку в своих сухих ладонях. – Почаще навещайте меня.

– Я приду. Это были самые чудесные минуты за все время, что я живу в Гастингс-Хаусе.

Герцог улыбнулся и проводил ее до двери.

– Она не всегда была такой, как теперь, – сказал он, глядя куда-то вдаль.

– Герцогиня?

– Да. Когда я женился на ней, она была милой, простой, доброй девушкой. Мои родители были, конечно, в бешенстве, когда мы поженились. Но я был третьим сыном, и никто даже и помышлять не мог, что я когда-нибудь стану герцогом. Вот тогда-то она и начала меняться, словно это было дело всей ее жизни – все эти титулы и поместья, какие есть в Англии. И это отняло у нее радость жизни, отравило ее. Теперь мы с ней стараемся как можно меньше видеть друг друга.

– Как это печально, – сказала Констанс.

– Да. Мне не хотелось, чтобы это случилось еще с кем-нибудь в моей семье. О, мисс Ллойд, – добавил он, словно что-то вспомнил, – вы это славно придумали на дороге, когда повстречались с бандитами.

– Простите, ваша светлость?

– Я знаю все о вашей остроумной уловке, спасшей не только вашу жизнь, но, похоже, жизни будущих жертв ограбления. Я просто поражен, моя дорогая. Думаю, великий полководец Веллингтон в подобных обстоятельствах не смог бы придумать ничего лучшего. Отдаю должное вашей смекалке.

Констанс с удивлением смотрела на него. В голове все смешалось.

– Откуда… Кто вам?..

– Я узнал об этом от Джозефа Смита. Он написал мне длинное-предлинное письмо о вас, мисс Ллойд. Одно могу сказать: любой человек, мужчина или женщина, способный произвести такое впечатление на Смита, заслуживает быть удостоенным рыцарского звания. Доброй ночи, мисс Ллойд.

Еще не придя в себя, Констанс покинула подвальные апартаменты герцога и вернулась в сверкающий мир верхних этажей.

Она была в своей комнате и одевалась к ужину, прекрасно отдавая себе отчет, каким ужасным он ей покажется после прекрасного чаепития у герцога, как в дверь постучали.

– Войди, Стелла. Ты считаешь…

Дверь отворилась, ив дверь вошла герцогиня. Ее появление придало всему, что находилось в скромной комнате Констанс, поистине карликовый вид.

– Ваша светлость…

Констанс не знала, рассержена ли герцогиня на нее за ослушание и чаепитие у герцога или вне себя от гнева за то, что ее будущая невестка настолько вульгарна и дерзка, что называет горничную по имени вопреки поучениям герцогине. Во всяком случае, Констанс готовилась к серьезному наказанию. Она была готова ко всему, кроме того, что произошло на самом деле.

– Моя дорогая девочка! – вскричала герцогиня.

И тут Констанс не на шутку перепугалась, увидев слезы в глазах герцогини. Крупные настоящие слезы, готовые скатиться по ее щекам.

– Моя дорогая, милая девочка!..

И герцогиня сжала ее в своих объятиях.

Констанс как-то в детстве слышала историю о том, как медведь-гризли задушил в своих объятиях человека. Она неожиданно испытала страх, подумав, что, возможно, ей грозит что-то похожее. Но ее обнимал не медведь, а будущая свекровь, пусть и неуклюже. В ушах у герцогини болтались бриллианты величиной с грушу и к тому же острые как нож. На какое-то мгновение Констанс показалось, что она потеряет сознание, в глазах ее все поплыло. Но герцогиня вдруг отпустила ее.

– Ты сделала это, моя девочка! – Тут Констанс увидела, что герцогиня размахивает кремового цвета карточкой. – Дата венчания еще не объявлена, а тебе удалось это!

– Удалось что?

Нужно ли ей извиняться перед герцогиней. Отрицать, что она знает за собой что-то такое, что заслуживает порицания?

– От самого принца! Ты и Филип приглашены на уик-энд в Сандринхем! Вы будете гостями принцессы и принца Уэльского! Ты достигла своего, моя дорогая! Мы достигли этого! Я должна сообщить об этом леди Трендом. Это приведет ее в ярость!

– А как же Филип и его избирательная кампания? Разве для него не важнее остаться дома и работать? Ведь до выборов остались считанные дни?

– Господи, ни в коем случае! Приглашение в Сандринхем важнее, чем какие-то речи и целование сопливых малюток! Подумать, только, приглашение в Сандринхем! Принц пока еще не король своей страны, но, бесспорно, король высшего света. Его приглашение!

С этими словами герцогиня повернулась, чтобы уйти, но снова одарила Констанс улыбкой. Это было ужасно, и так же неожиданно и невероятно, как если бы запряженная в плуг крестьянская лошадь вдруг затанцевала.

– Тебя надо поместить в лучшую комнату, дорогая! Сегодня вечером, как только мы отпразднуем это событие, ты переселишься в золотую комнату.

Констанс постаралась ответить улыбкой. Но где-то глубоко внутри она ощутила неприятный холодок. Куда было бы лучше, если бы герцогиня вовсе не замечала ее.

Глава 7

Сандринхем был огромен и производил впечатление. Построенный из кирпича и камня, с островерхими крышами и широкими окнами, он, как все загородные замки, отличался смешением стилей. В данном случае стиль Тюдоров и георгианский стиль взяли верх над готикой и неоклассицизмом. Филип с готовностью пояснил ей, что замок принца не столь велик и знаменит своей архитектурой, как Гастингс-Хаус. Он, кажется, был весьма горд этим.