Джудит О'Брайен - Выйти замуж за лорда

– К вашим услугам. – Его уста почти беззвучно произнесли эти слова.

Он быстро поднялся с колен и протянул ей руку. Ухватившись за нее, она встала на ноги. Джозеф не раздумывая привлек ее к себе. Какое-то время они стояли, застыв, так близко, что чувствовали тепло друг друга.

– Констанс… Я… – начал Джозеф, но тут же умолк.

– Что?

– Я не был честен с вами и теперь считаю, что должен…

– Эй, мистер Смит, мисс Ллойд!

Буквально скатившись с холма, к ним спешил лорд Коллинз. Джозеф отпрянул от Констанс и отпустил ее руку. За плечом у Коллинза болталось ружье.

– Как хорошо, что я встретил вас.

– Я другого мнения, – проворчал под нос рассерженный Джозеф, а затем бодро кивнул: – Привет, Коллинз.

– Сэр, – кивнула лорду Констанс, как только тот приблизился к ним.

– Вы, случайно, не видели подраненного фазана? Я подстрелил его, но чертова птица решила меня одурачить.

– Нет, боюсь, что мы не видели подстреленного фазана, – заверил его Джозеф.

– Нет? Какая досада. Он был уже у меня в сумке. Вы возвращаетесь? Пожалуй, уже время ленча.

– Я… – неуверенно заикнулась Констанс.

– Конечно, конечно же, мисс Ллойд, нам пора возвращаться, – не дал ей закончить фразу Джозеф.

– Да. – Она сделала глубокий вдох, чувствуя, как перехватило горло. – Конечно.

– Прекрасно. Тогда пойдемте вместе, вы не возражаете?

– Разумеется, нет, – промолвил Джозеф и, чуть помедлив, взял Люцифера за уздечку, а Констанс передал поводья Лиры.

– Со мной все в порядке, – тихо ответила она на безмолвный вопрос в его глазах.

Он улыбнулся.

– Как вам понравился старший сын нашей королевы? Отличный малый, не правда ли?

Всю дорогу до конюшни лорд Коллинз не закрывал рта, вполне довольный тем, что говорил только один он.

А в это время Констанс столько надо было сказать. Что ж, пожалуй, это к лучшему, что ей не удалось. Возможно, все именно так и должно быть.

Сославшись на сильную головную боль, что, в сущности, было чистой правдой, она не спустилась вниз на ленч.

Стелла предложила ей чаю, но сама мысль о еде вызвала у Констанс дурноту. Все, чего ей хотелось сейчас – это поскорее совладать со своими мыслями и чувствами.

Что именно произошло там, среди холмов?

Откуда это странное состояние, в котором она сейчас находилась, это головокружение и дурнота?

Такого не может быть от падения с лошади. С ней это случалось, и не раз, но нынешнее ее состояние не имеет никакого отношения к тому, что она свалилась с лошади.

Где-то глубоко в сознании она уже знала причину. Это творится с ней потому, что она впервые познала чувство счастья, насколько она может припомнить свою жизнь.

Теперь она знает, что такое радость, восторг, наслаждение каждой секундой жизни. Впервые за десять лет она стала думать о будущем, а не только о повседневности настоящего, она теперь не была скупа на смех, не отмеряла его крошечными порциями.

Причина всему этому очевидна, и от этого неприятно заныло сердце.

Она влюблена в Джозефа.

И помолвлена с Филипом.

– О нет, – тяжело вздохнула Констанс и бросилась на кровать.

Сомнения одолевали ее. Сначала они томили ее не так сильно, но потом превратились в нечто похожее на обвал камней в горах, который, казалось, ничто уже не может остановить. Она никогда еще не была влюблена, но знала, что такое любовь. Сейчас же она влюбилась отчаянно, очертя голову, в лучшего друга своего жениха.

Допустим, что между мужчинами была несколько странная дружба: у них не было ничего, что могло объединять их, кроме разве школьных лет. Но в их привязанности друг к другу не было никакого сомнения. Она не может встать между ними, да и не хочет этого.

Впрочем, она даже не сможет сделать этого по той простой причине, что Джозеф Смит не питает к ней никаких особых чувств. Она ему нравилась, это верно. Иногда он поддавался чувствам, и они могли бы его далеко завести, но он всегда вовремя останавливался, сознавая, что допускает ошибку.

Именно это он и хотел ей сказать сегодня утром, если бы ему не помешало появление лорда Коллинза. Вот почему он решил, что так даже лучше. Это так унизительно!

Итак, она выйдет замуж за Филипа, а с Джозефом будет встречаться несколько раз в месяц, когда он будет в Лондоне. Он женится, скорее рано, чем поздно, у него появится семья. Жена у него непременно будет блондинкой, элегантной, умной, очень заботливой и внимательной, замечающей его меняющееся настроение, и ее рука будет одобрительно касаться его руки, когда за столом он скажет что-нибудь остроумное.

А он будет заботливо укрывать ее плечи накидкой, когда под вечер станет прохладно, нежно задерживая руки на ее плечах. Она же будет гладить его густые волосы и нежно проводить пальцем по его щеке, а затем по очертаниям его губ, а он от удовольствия закроет глаза.

Констанс уже ненавидела его жену.

Внезапно она поднялась на постели. Ей нужно выйти, пройтись по воздуху, чтобы покончить с самоистязанием подобными мыслями.

Констанс быстро переоделась, не беспокоя Стеллу, пригладила и сколола шпильками волосы и плеснула в лицо пригоршню холодной воды, чтобы унять слезы, навертывавшиеся на глаза. Платье из светло-желтой парчи было слишком нарядным для такой прогулки, и образ, который она увидела в зеркале, казалось бы, должен был несколько ободрить ее.

Но, глядя в зеркало, она лишь безразлично пожала плечами и покинула комнату. Прогулка по огромным залам дворца заставила ее подумать о том, как часто в последнее время ей приходится блуждать по чужим коридорам.

Сандринхем действительно впечатляет. Но тут Констанс невольно зевнула и улыбнулась, несмотря ни на что.

Да, она, Констанс Ллойд, вчерашняя гувернантка в весьма скромной семье, проживавшей на острове Уайт, зевает от скуки в залах дворца, принадлежавшего не кому-либо, а самому наследному принцу. Нелепость подобной ситуации показалась ей настолько забавной, что ее шаги снова стали легкими и быстрыми.

А затем Констанс увидела его, вернее, сначала чью-то ссутулившуюся фигуру у порога. Затем сомнений уже не было – это его сюртук, его отливающие рыжиной волосы. Джозеф!

Он словно почувствовал ее присутствие, вскинул голову и тут же выпрямился.

– Мисс Ллойд? – Он смущенно поклонился.

– Мистер Смит, – ответила она и благосклонно кивнула.

Пришло время вести себя так, как положено, решила она.

Она хотела пройти мимо, прекрасно зная, что он смотрит на нее, но, взглянув вниз, увидела открытый кожаный саквояж у его ног, а в нем бутылочки, какие-то сосуды и куски полотна. Отвернувшись, она все же хотела продолжить свой путь, однако, сделав еще несколько шагов, остановилась.

– Что вы здесь делаете? – Любопытство победило в ней другие чувства.

– В данный момент я стою в холле. Вы пропустили очень хороший ленч. Принц съел не менее дюжины куропаток.

– Куда все ушли?

– Кто-то у себя в комнате отдыхает. Кто-то прогуливается на лужайке. Боюсь, большинство отправились с Коллинзом искать злосчастного фазана, поэтому в данный момент, мне кажется, прогулки небезопасны.

Констанс попыталась сдержать улыбку.

– Бедный фазан, он скорее умрет от истощения, чем от раны Коллинза, – сказала Констанс и внезапно стала серьезной: – Спасибо за утреннюю прогулку.

– К вашим услугам. Вы чувствуете себя лучше?

Она кивнула:

– Да, лучше. Спасибо. Где вы научились так держаться в седле?

– Я не такой уж хороший наездник, но…

– Нет-нет! Я хотела сказать, что вы отличный наездник. Это правда.

Ему явно было приятно это слышать.

– Право, не знаю.

Пожав плечами, он как бы закончил разговор на эту тему.

Вновь собравшись продолжить свой путь, Констанс, однако, не тронулась с места.

– Что вы хотели сказать мне сегодня утром? До того, как нас прервали? Вы что-то собирались мне сказать.

– Неужели? Я уже не помню.

По выражению его лица Констанс поняла, что он прекрасно все помнит.

– Филипа не было на ленче.

– Не было?

Джозеф покачал головой.

– Как я понял, Виола отнесла ленч ему в комнату.

– Как мило с ее стороны. Мне кажется, они близкие друзья. Я хочу сказать, это замечательно, что у Филипа есть хороший друг.

– А я, Констанс? Я тоже его друг. И ваш, разумеется. – Он протянул ей руку. – Думаю, нам лучше всего забыть о том, что было сегодня утром, и о том, что случилось в библиотеке. Мы друзья?

Она кивнула:

– Друзья.

Почему ей хотелось плакать? Она не хотела расставаться с ним. Только не сейчас! Чуть позднее – возможно. Ей нужны еще несколько мгновений, чтобы побыть с ним.

– Что вы здесь делаете? – Она указала на саквояж со склянками.

– Ничего. Просто стою.

– Нет. Я имею в виду ваш саквояж, чемодан или как вы его там называете. Скажите, что вы здесь делаете?

Улыбка исчезла, с его лица.

– Констанс, пожалуйста, забудьте об этом. Так будет лучше для вас и для меня.

– Наконец-то вы вспомнили обо мне! Я не уйду отсюда до тех пор, пока вы мне не скажете, – она покосилась на саквояж, – что вы здесь делаете. Вы что-то положили в саквояж? Что-то уносите отсюда?

– Я сказал вам серьезно. Прошу вас, Констанс, уходите.

– Гмм. Что бы это ни было, но вы делаете это тайком.

Джозеф промолчал.

– А как же слуги? Они знают, что вы делаете?

– До свидания, Констанс. Уходите. Сейчас же.

– Одну минуту. – Констанс посмотрела ему прямо в лицо: – Вы говорите это серьезно?

– Да, серьезно.

– У вас не будет из-за этого неприятностей, отвечайте?

– Не будет, если вы не проболтаетесь.

– Джозеф, это звучит пугающе. – Она попыталась приглядеться к склянкам в саквояже, но он помешал ей, выйдя вперед и закрыв собой саквояж. – Я не хочу, чтобы вы попали в беду.

– Я тоже не хочу этого.

В холле стояла тишина, ковры и толстые стены заглушали все звуки. Они были совсем одни.

Джозеф смотрел на нее, но лицо его было непроницаемым. Однако на левом виске вдруг забилась жилка. Констанс смотрела на нее как зачарованная, не в силах оторваться. Она замечала ее и раньше, например, в то утро в разрушенной таверне, когда он помог ей подняться с пола. Медленно приблизившись к нему, она коснулась пальцем пульсирующей жилки.

Джозеф не шелохнулся.

– У вас жилка здесь, – тихо промолвила Констанс. – Она бьется.

Он казался совершенно спокойным.

– Это бывает, когда я… – Он глотнул воздух. – Когда я волнуюсь…

– Вы сейчас волнуетесь?

Он едва заметно кивнул. Если бы она не касалась пальцем его виска, она и не поняла бы, что это был кивок.

– Какое странное чувство.

Констанс какое-то время смотрела на него молча, а затем отняла руку.

– Будьте осторожны, Джозеф. Прошу вас, будьте осторожны.

Она повернулась, чтобы уйти.

– И вы тоже, моя… – он на мгновение умолк, а потом поправился: —…мой друг.

Констанс не обернулась, она и без этого знала, вернее, чувствовала, что он смотрит на нее. Его взгляд жег ей затылок. Она вздохнула свободно, лишь когда завернула за угол.

– Вы рисуете, мисс Ллойд?

Абигайль Мерримид одарила Констанс характерной для себя улыбкой. В ней было что-то неестественное. Казалось, почти все черты ее лица осуждают эту улыбку как нарушение единого кодекса правил, предписывающих неизменное презрение.

Дамы собрались в гостиной для послеполуденного чаепития. Большинство мужчин еще не вернулись с охоты, видимо, празднуя дневную добычу или просто наслаждаясь освежающими напитками в походной палатке.

– Нет, леди Мерримид, боюсь, у меня нет таланта к рисованию, хотя желание есть.

Возможно, Абигайль просто пыталась завести с ней разговор, подумала Констанс и вернулась к атласу мира, который разглядывала.

– Вы вяжете или вышиваете?

– Я пыталась научиться, – промолвила Констанс, ведя пальцем по линии реки Миссисипи, – и тому и другому. Боюсь, результаты не стоили усилий.

– Возможно, вы сильны в музыке, мисс Ллойд?

Констанс пожала плечами.

– Я люблю музыку.

– На каком инструменте вы играете?

Бесполезно сопротивляться, подумала Констанс, осторожно закрывая атлас и отдавая все свое внимание в распоряжение леди Мерримид.

– Я играю на фортепиано, но не очень хорошо. В основном детские песенки.

– Полноте, мисс Ллойд, не скромничайте. Мы здесь среди друзей. Боюсь, вы утаиваете от нас, что играете на фортепиано.

– Я ничего не утаиваю, леди Мерримид. Я немного играю на фортепиано.

Леди Трент, занятая разглядыванием акварельного пейзажа, повернулась к Абигайль и Констанс.

– Фортепиано – это прекрасный инструмент. Вы видели изящнейшее фортепиано здесь, в музыкальном салоне?