– Виола, я должна быть искренней с вами. Я видела, как Филип смотрел на вас в Сандринхеме, да и здесь тоже. Я готова биться об заклад, что он так же сильно влюблен в вас, как и вы в него.

– Вы шутите! – обрадовано воскликнула Виола, а в ее глазах были надежда и желание верить, что Констанс говорит искренне.

– Я не шучу такими вещами.

Виола судорожно вздохнула:

– Господи, как хочется верить, что вы правы!

– Браун.

– Браун?

– Да. Я только сейчас вспомнила еще одно имя, связанное с Джозефом. Мне кажется, что Кримминз и Уокер каким-то образом тоже связаны с Брауном, Джоном Брауном. Кто-то из них произнес это имя, когда мы ехали в экипаже в Гастингс-Хаус.

– Джон Браун. Неужели это… – Виола умолкла. – Джон Браун? Он имеет какое-то отношение к Шотландии?

– Думаю, да. Кучер экипажа, который должен был отвезти меня в Гастингс-Хаус, говорил о каком-то великане в шотландской юбке, с которым беседовал Джозеф, перед тем как заехать за мной.

Виола смотрела на нее широко открытыми глазами:

– Куда заехать?

– В Каус, остров Уайт. Зачем вам это?

– Каус. Не была ли королева в это время в Осборн-Хаусе?

– Да, она была там. Виола, в чем дело?

– Думаю, что смогу вам сказать, где сейчас Джозеф.

– Где же? Пожалуйста, не скрывайте это от меня.

– Я, видела «Дворцовый вестник». – Голос Виолы стал хриплым от волнения. – Королева собирается на отдых в Балморал, в Шотландию.

– Какое отношение к этому имеет королева?

– Дорогая мисс Ллойд, Джон Браун – ее личный слуга. Все, в чем замешан Джозеф Смит, так или иначе имеет отношение к королеве Англии.

– К королеве Виктории? – Констанс вымолвила это с трудом. – Тот самый Джон Браун? Человек, о котором пишут памфлеты, а в журнале «Панч» печатают на него карикатуры?

– Королеве Виктории, – подтвердила Виола! – Королева и Джон Браун.

В эту минуту их собственные проблемы показались им просто ничтожными.

Только в поезде, который вез ее в Шотландию по Лондонской северо-восточной линии, а затем в экипаже, направляющемся в Балморал, у Констанс наконец появилось достаточно времени, чтобы обо всем подумать. Но мысли ее сосредоточились лишь на эмоциональной стороне ее путешествия и опасениях того, что оно будет неудачным. Она думала, скоро ли хватятся ее в Гастингс-Хаусе и как к этому отнесутся – с облегчением или с тревогой. Наверное, будет и то и другое, решила она.

С помощью Виолы она написала Филипу коротенькое письмо, всего несколько строк. Воспользовавшись своим бюро, чистой бумагой и новыми перьями, она поблагодарила его за все. Однако сообщала, что не любит его, тогда как он заслуживает большего. Она пришла к заключению, более того, она чувствовала, что он тоже не любит ее, и уверена, что очень скоро он познает счастье с любимой женщиной, с той, которая ответит ему любовью и будет любить его вечно.

Последнюю фразу она добавила под диктовку Виолы и теперь, задним числом, поморщилась, ибо это все откровенно смахивало на мелодраму. Но ничего уже не изменишь.

В поезде Констанс думала о старом герцоге и надеялась, что ее внезапный отъезд не заставит его волноваться. Она знала, что герцогиня будет слишком занята, пересчитывая серебряные ложки, проверяя ящики с драгоценностями, не пропало ли что вместе со сбежавшей невестой ее сына. Констанс оставила кольцо на видном месте на комоде, так что герцогиня сразу же с облегчением его увидит.

Но больше всего Констанс думала о Джозефе.

Это были действительно необычные для нее двадцать четыре часа.

Все происходило с головокружительной быстротой. С той минуты как Виола появилась на пороге ее комнаты, земная ось словно накренилась.

Как только они с Виолой примерно определили, кто такой Джон Браун, набросать план действий не составило, трудностей. Виола незаметно пробралась в отчий дом и, порывшись в разных местах, включая сумочку матери, спрятанную за бюстом королевы Анны, собрала пятьдесят фунтов. Она вернулась в Гастингс-Хаус с черного входа, неся одежду для путешествия, дорожную сумку и железнодорожное расписание.

– Виола, – воскликнула растроганная Констанс. Вот уже двадцать минут как они называли друг друга только по имени. – Я даже не знаю, как смогу отблагодарить вас.

– Пожалуйста, не надо, – ответила Виола, изучая расписание, а затем прямо посмотрела в лицо Констанс: – Чем скорее я отправлю вас отсюда, тем больше у меня шансов выйти замуж за того из братьев, который мне по душе.

Улыбка сошла с лица Констанс.

– Что мне делать?

– Отправиться на поиски мужчины, которого вы любите.

– Это же безумие!

– Нет, отнюдь нет! – схватила ее за руку Виола. – Безумием будет мой брак с Кавендишем и ваш брак с Филипом.

– Нет никакой гарантии в том, что я нужна Джозефу. Никакой.

– Возможно. Как нет гарантии в том, что я буду нужна Филипу.

– К тому же нет уверенности, что он в Балморале. Господи, если его не могут найти лондонские журналисты, какая у меня надежда на то, что я найду его?

– Во-первых, моя дорогая Констанс, у вас гораздо более неотложная необходимость найти его, чем у журналистов, какими бы дерзкими и отчаянными они ни были. Вы ищете свою любовь, а это гораздо более мощный стимул для поисков, чем репортерская сенсация. Вы правы, мы не знаем, что ответит вам Смит, когда вы его найдете. Никаких гарантий здесь быть не может. Но я одно вам могу обещать: если вы не сделаете этого, вы будете чувствовать себя очень несчастной всю жизнь.

Это была правда. Все, что говорила ей Виола, было сущей правдой. Но правильно ли будет таким образом искать свое счастье?

– Я не уверена, что поступаю правильно, – призналась Констанс.

Каким облегчением была для нее сейчас эта возможность поделиться с кем-то, облегчить душу. После миссис Уайтстоун у нее не было друзей.

Нет. У нее не было друзей после Джозефа.

– А какой еще есть путь? Ради Бога, Констанс, мы напрасно тратим время. Разве вы не понимаете, что если мы ничего не сделаем сейчас, то заплатим за это дорогую цену, став навсегда несчастными. И поделом нам, мы заслужим это наказание, если не попытаемся что-то сделать.

– Я не уверена…

– Возможно, вы не уверены, но зато я уверена. – Виола понизила голос. – Я что-нибудь придумаю, скажу, что вы у нас, что я пригласила вас осмотреть наше поместье Рэтботтом-Грейндж. За это время Филип получит ваше письмо и почувствует себя свободным. Я знаю Филипа, он подождет, прежде чем начнет искать вас. Он будет раздумывать и решать, что делать. Это заставит всех остальных бездействовать, а когда Филип соберется наконец искать вас, я не сомневаюсь, что он тут же начнет составлять план действий, а я тем временем сделаю все, чтобы отвлечь его от этого.

– Что я смогу сказать ему? Если увижу…

– Я полагаю, вы имеете в виду Смита?

Констанс кивнула. Кровь бешено пульсировала, в висках. Все казалось совершенно невозможным.

– Прежде всего вам надо отправиться в Шотландию, Констанс.

– Но как я объясню свой внезапный приезд туда? «Здравствуйте, мистер Смит. Рада видеть вас. Я без разрешения посещаю королевские резиденции Великобритании и вот случайно оказалась здесь, сэр». Вы можете себе такое представить?

– Вы будете достаточно долго трястись в вагоне поезда и придумаете что-нибудь более захватывающее и увлекательное. Но если в ближайшие минуты мы не доедем на станцию, все наши разговоры ничем не закончатся.

– Как вы объясните ваше отсутствие, Виола?

– Какое отсутствие? Дома будут уверены, что я здесь, а в Гастингс-Хаусе будут думать, что я дома. Я заплачу конюхам моего отца за то, чтобы они отвезли нас, и вернусь еще до того, как кому-нибудь взбредет в голову нас искать.

– Мне страшно.

– А не страшно выйти замуж за Филипа и провести всю жизнь под одной крышей с герцогиней?

– Да. Это страшнее.

– Отлично. Тогда в дорогу! – Сказав это, Виола защелкнула замок дорожной сумки. – А теперь решим главное: синяя шляпка или зеленая?

Констанс не переставало удивлять то обстоятельство, что королевская семья Великобритании, считавшаяся одной из самых могущественных империй мира, предпочитала жить в замках, которые или причудливо странны, или подчеркнуто скромны.

На первый взгляд Балморал напоминал ей Осборн-Хаус, весьма похожий на Сандринхем. Все замки были прочны и массивны. Чувствовалось, что, строя их, никто не помышлял о красоте, словно она могла умалить разумность и умеренность, которые превыше всего ценила и подчеркнуто выказывала королева Виктория.

Из того, что Констанс довелось слышать о королеве, она узнала, что было время, когда вкусы ее были иными, фривольными и переменчивыми. Тогда она любила красивые и непрактичные вещи. Когда она вышла замуж за принца Альберта, тот привнес в ее жизнь германский взгляд на ценности, признавая лишь то, что практично и полезно. После его смерти королева превзошла своего мужа, создав некий маниакальный культ его вкусов, соизмеряя с ними все, что ни делалось в стране.

Балморал был воплощением того, что одобрял в архитектуре принц Альберт, и построен по его плану: очередное смешение стилей, столь почитаемое в королевской семье. В этом замке сочетались самые разные стили. Если крыша замка была образцом чистой готики, то двери григорианские, а гостиная казалась копией приемной конторы в Уимблдоне.

Но не только архитектурой поражал замок своих гостей. Он славился праздниками на свежем воздухе, пешими и конными прогулками, охотой, застольями и прочим не менее известных горных курортов. Многим это напоминало пейзанские забавы Марии Антуанетты, изображавшей в Малом Трианоне пастушку. Гостей побуждали ходить в местную церковь, чтобы послушать слово Божье и постоять рядом с простыми и добропорядочными прихожанами, им показывали, как доят тучных коров. По вечерам у пылающего камина с неизменным пафосом читали Роберта Бернса и сэра Вальтера Скотта. Гостей поощряли одеваться в национальные костюмы. Мужчины облачались в клетчатые короткие юбки, невзирая на отвислые животы, и открывали взору голые ноги, какими бы костлявыми и уродливыми они ни были. Женщины щеголяли в юбках в складку из клетчатой шотландки и парижских шляпках последней моды. Каждый, уезжая из Балморала, должен был чувствовать себя не только отдохнувшим, но и очистившимся от скверны.

Однако большинство покидало королевскую резиденцию, испытывая ломоту в суставах от сырости, ибо королева не считала нужным поддерживать огонь в каминах в течение всего дня, неудовлетворенными и измученными скукой, царящей при дворе. Недаром многие ядовито окрестили замок Балморал «Балморалью», а принц Уэльский просто ненавидел его.

Для него он был не только средоточием скуки: там жил ненавистный ему, а может, и всей Англии человек, считающий Балморал своей вотчиной.

Этого человека звали Джон Браун.

Именно с ним спешила встретиться Констанс, желая хоть что-нибудь узнать о Джозефе.

Кучер нанятого экипажа высадил ее на дороге, ведущей в Балморал. Ему это было не в новинку. Он решил, что Констанс еще одна леди, пожаловавшая с визитом в королевский замок, или же фрейлина королевы. Она расплатилась, и кучер уехал, несколько озадаченный тем, что она не подъехала к воротам замка, а решила остальную часть пути пройти пешком.

С глубоким вздохом Констанс подхватила свой саквояж, подарок Виолы. Ведерко герцога, но уже без кекса, она тоже взяла с собой на счастье.

Шагая по неровной каменистой дороге, она вдруг подумала, что еще никогда ей не было так нужно это везение, как сейчас.

Глава 14

Наконец она увидела Балморал. Уставшая от трудной каменистой дороги, Констанс отмахивалась от мошек, которые казались ей гигантскими, как млекопитающие, и все еще не знала, что будет делать дальше. В сущности, она никогда не думала, что осмелится зайти так далеко и что по дороге никто ее не остановит – ни королевская стража, ни тайные агенты, прячущиеся в кустах. Насколько она могла теперь судить, замок охраняли из рук вон плохо. Ей встречались садовники с граблями. Вежливо здороваясь, они прикладывали пальцы к голове. Женщины с ведрами или корзинами приветствовали ее широкими улыбками на обветренных лицах. Здесь не было солдат, как в Осборн-Хаусе. Балморал был похож скорее на большое поместье, чем на резиденцию самой могущественной королевы в Европе.

Констанс направилась к крыльцу, показавшемуся ей главным входом, все время ожидая, что из кустов кто-нибудь выскочит, схватит ее и призовет к ответу.

Но никто этого не сделал. Путь в замок был свободен, один из садовников даже убрал граблями кучу срезанных веток, что мешали ей пройти. Поборов остатки сомнений, она направилась к замку.

И тут сзади ее действительно схватили.

Вместо того чтобы сопротивляться или испугаться, она почувствовала почти облегчение.