Джудит О'Брайен - Выйти замуж за лорда

– Констанс, – начал снова Филип, но тут же умолк и отвел ее в сторону. – Зачем вам нужно снова начинать борьбу?

– Это совсем не так, – улыбнулась Констанс. – Просто мне надо вернуться домой.

Филип вернул ей ее сумку.

– Возможно, вы еще передумаете. Если это случится, приезжайте сюда.

– Спасибо, Филип.

– Вы не должны путешествовать одна. Позвольте мне поехать с вами.

– Нет, благодарю вас. Не беспокойтесь. Я закаленная старая дева, Филип. Никто не обратит на меня внимания.

– Где же вы остановитесь, я имею в виду в Лондоне? Вы сказали, что собираетесь сначала поехать туда.

– Я… право, еще не думала, где остановлюсь.

– В Найтсбридже у меня есть дом, рядом с Гайд-парком. У вас найдется листок бумаги?

Констанс вынула из ридикюля бумагу и карандаш, и Филип написал ей адрес.

– Я пошлю телеграмму экономке, она будет вас ждать.

– Спасибо. Вы очень добры, Филип.

– Не надо меня благодарить. Это вы простите меня. У вас есть деньги?

– У меня есть немного. Достаточно, чтобы доехать до Лондона, а затем до Уайта.

– Вот, возьмите. – Филип полез в карман. – У меня есть несколько купюр. Возьмите.

– Нет, пожалуйста, не надо. Учитывая все, мне трудно будет думать, что я что-то вам должна…

– Должны? Вы мне ничего не должны. Я ваш должник и всем вам обязан. Вот, берите. Я настаиваю.

Констанс неохотно позволила Филипу положить деньги в ее ридикюль.

– Спасибо.

– Не стоит благодарить меня. Позвольте мне проводить вас к поезду.

Он молча следовал за ней, а затем помог войти в вагон. Филип передал ей сумку и закрыл дверь купе. Когда поезд тронулся, Констанс вдруг испугалась, что совершила ошибку. Но вскоре улыбнулась. Нет, она все сделала так, как надо, если не для себя, то, во всяком случае, для всех остальных.

Констанс давно не была в Лондоне. Последний раз она приезжала сюда вместе с семейством Уайтстоун, чтобы купить наряды их старшей дочери для ее выхода в свет. За это время, ей показалось, город стал еще грязнее, на улицах стало больше навоза и мусора, а ее одежда, пока она шла по городу, покрылась, словно паутиной, тонким слоем копоти.

В поезде, когда она уже была далеко от Боллсбриджа, Констанс пересчитала деньги, которые ей сунул в ридикюль Филип, и ахнула: целых двести фунтов! Больше, чем ее заработок гувернантки за четыре года. Вместе с деньгами, которые ей дала Виола, если вычесть те, что потрачены на железнодорожные билеты, у нее оставалось свыше двухсот тридцати фунтов.

Это было больше, чем она когда-либо имела в своей жизни.

Сойдя на остановке Кингс-кросс, она наняла экипаж до Найтсбриджа. Экономка радостно встретила ее и объяснила, что приготовила дом к возвращению Филипа. Он скоро приедет в Лондон, потому что начнутся заседания в парламенте.

После беспокойной, почти бессонной ночи и отличного завтрака, к которому она почти не притронулась, Констанс снова наняла экипаж.

В Лондоне было лишь одно место, куда она могла поехать: мастерская Джозефа, место, где он проводил свои эксперименты. Здесь были доказательства того, что он проверял пробы воды и грунта, а не готовил яды, чтобы отравить воду во всех королевских резиденциях. Филип сказал, что это где-то на Ватерлоо-роуд; она должна найти лабораторию как можно скорее.

Путешествие пешком и в экипаже по незнакомым переполненным улицам Лондона затруднялось частыми заторами. Кареты застревали в непролазной грязи, и над головами перепутанных лошадей кричали и переругивались возницы. Уличные торговцы фруктами и прочим товаром, от игрушек до живых котят, своими тележками часто преграждали путь и останавливали движение. Их крики заглушали общий гул и звуки улицы.

На углу играл цыганский оркестр, и толпа, окружив его, слушала плач скрипок, звон гитар и стук барабана, смотрела на танцующих цыганок и веера их широких ярких юбок. Мужчины изображали на лицах насмешливую скуку, а женщины, нагруженные шляпными коробками и свертками, оживленно разговаривали, кивая друг другу накрахмаленными чепцами или оживленно покачивали перьями на своих шляпах.

На углах как вкопанные стояли продавцы газет, не уступая и пяди с трудом завоеванной территории, и выкрикивали заголовки последних новостей. Констанс попросила возницу купить ей три газеты, но ни в одной из них не упоминалось об аресте Джозефа.

«Как странно», – подумала Констанс, вытирая типографскую краску с пальцев.

Всего несколько дней назад пресса следила за каждым его шагом, а теперь, когда его арестовали, в газетах ни слова о нем. Возможно, новость еще не достигла столицы? Брауну с его невозмутимостью, видимо, удалось ввести в заблуждение журналистов.

Экипаж по мосту Ватерлоо пересек Темзу и выехал на восточный берег реки. Вонь от воды была здесь невыносимой, и воздух казался густым и липким: в реке плавали мусор, пищевые отходы, обломки старой мебели, колеса от ручных тележек. Констанс увидела плывущий колченогий стул, а на берегу мальчишку в закатанных до колен штанах, который пытался палкой пригнать стул к берегу.

Когда Констанс попросила свернуть на Ватерлоо-роуд, возница с удивлением и даже с некоторой долей страха посмотрел на нее. Ему явно не нравились квартал и направление, которое назвала пассажирка. Это была не самая фешенебельная часть Лондона. Прохожих с покупками здесь не было, как и тех, кто знал, куда и зачем идет.

Все дома в переулке были уныло одинаковыми, без каких-либо особых примет или архитектурных особенностей, которые отличали бы их друг от друга. Констанс попросила возницу подождать и вышла из экипажа. Он собрался было помочь ей, но, оглянувшись вокруг, предпочел оставаться на козлах.

Чувствуя себя у всех на виду, Констанс попробовала достучаться в некоторые из домов, но безуспешно. Наконец, почти потеряв надежду, она остановилась перед небольшим домом и постучалась в него. На стук отозвался молодой парень.

– Простите, – промолвила Констанс, – я ищу лабораторию мистера Джозефа Смита. Вы, может быть, знаете, где она?

– Была здесь, мисс, – ответил юноша с порога.

– Здесь? – Неужели она нашла ее! – Могу я войти? Я друг мистера Смита, и…

– Я сказал, мисс, была. Но ее больше здесь нет.

– Я вас не понимаю.

– Мистер Смит больше здесь не появляется… Он вывез отсюда все и уехал.

– Могу я осмотреть помещение, где была лаборатория? – Возможно, она найдет какую-нибудь зацепку, что-нибудь, что поможет ему оправдаться.

– Боюсь, мисс, что нет. Дом уже снят другим человеком. До свидания, мисс.

Молодой человек захлопнул дверь. Констанс слышала, как в гулком коридоре задвинули засов.

Ей надо подумать. Найти другие пути. Хотя ей больше не суждено его увидеть, она обязана ему помочь до своего отъезда из Англии. Это то малое, что она еще может для него сделать.

* * *

– Я все сделал так, как было нужно, сэр? – спросил молодой человек.

Джентльмен кивнул:

– Все хорошо, парень.

За услугу он получил золотую монету. Таких денег у него еще не было.

– Спасибо, сэр! Спасибо.

Он ушел, оставив джентльмена в лаборатории со склянками, пробами, записями опытов, оставленными прежним хозяином, Джозефом Смитом.

Что бы там ни произошло, как бы ни развивались события, но маловероятно, что тот когда-нибудь вернется в свою лабораторию в Ист-Энде.

Едва ли это случится.

Джентльмен улыбнулся, прежде чем снять шляпу и пальто.

Едва ли.

У нее оставалось лишь одно место, куда она могла обратиться.

В это утро Констанс одевалась особенно тщательно, прекрасно сознавая, сколь дерзок и даже безумен ее план. В утренних газетах снова ничего не было о Джозефе Смите, хотя теперь она поняла, что это уже не имеет значения, а говорит лишь о том, что лондонские репортеры не столь умны или у них нет тех связей, которыми они так любят похвастаться.

Прежде чем покинуть дом в Найтсбридже, она послала письмо Гарриет Уайтстоун, в котором просила позволить ей приехать в Каус на несколько дней.

Сделав это, она более не стала откладывать свою миссию.

Констанс успокоила себя тем, что, чем бы все это ни кончилось, она вскоре навсегда покинет Англию и больше никогда не встретится с этими людьми. Что бы она ни сделала, ее будет отделять от них целый океан.

Свой путь она проделала пешком, всего лишь по другому адресу в Уэст-Энде. В этом квартале Лондона, на другом берегу Темзы, все казалось совсем иным – воздух, улицы и люди. Здесь господствовали респектабельность, приличия, добротность во всем, а возможно, все здесь только казалось таким.

Констанс потребовалась вся ее смелость и воля, чтобы осторожно приблизиться к мрачному дому на Даунинг-стрит. Далось ей это немалым трудом. На блестящей медной доске скромно, но внушительно значилась цифра 10, так что не было необходимости справляться, та ли это резиденция.

Перед ней толпились хорошо одетые джентльмены, одни с лицами, полными уверенности и оптимизма, другие выглядели усталыми и разочарованными, утратившими надежду и привыкшими к неудачам и поражениям. Они стояли группками, локоть к локтю, словно подбадривали друг друга и готовы были дать отпор любому чужаку.

Однако они молча пропустили Констанс, а кое-кто даже подмигнул и многозначительно подтолкнул соседа локтем. Констанс смело взяла в руки бронзовый дверной молоток и ударила им в дверь.

Дверь открылась.

– Слушаю вас, мэм? – промолвил швейцар в напудренном парике.

Казалось, он еще не совсем проснулся и тем более не был готов к приему посетителей.

Констанс выпрямилась.

– Я хочу видеть лорда Биконсфилда.

– Боюсь, в данный момент он не принимает.

У швейцара было удивительное умение говорить, не двигая ни единым мускулом лица. Двигалась лишь его нижняя губа, да и то крайне неохотно.

Он попытался закрыть дверь, однако Констанс успела просунуть ногу между дверью и порогом.

– Простите. Я находилась в Балморале вместе с лордом Биконсфилдом и хочу справиться о его здоровье.

Глаза швейцара чуть расширились.

– Вы можете оставить свою карточку.

– У меня нет карточки, по крайней мере при себе. Я забыла их во дворце.

Констанс улыбнулась, надеясь этим внушить стражу лорда доверие.

– Пожалуйста, передайте лорду Биконсфилду, что мне необходимо с ним поговорить об известной ему истории.

– Истории?

– Да. Мы много говорили о ней, будучи в Шотландии, он знает, что я имею в виду. – Оглянувшись, она заметила, как толпа мужчин, ожидающих приема, придвинулась поближе, прислушиваясь к ее словам, поэтому Констанс шепотом повторила: – Я предпочитаю не упоминать, о чем именно мы говорили с лордом. Так будет лучше для меня и для лорда Биконсфилда.

Сонные глаза швейцара оживились.

– Разумеется, мэм. Назовите ваше имя.

Помнит ли лорд ее имя? Непозволительная дерзость предполагать, что премьер-министр Англии, отставив государственные дела, уделит время тому, чтобы обсуждать чьи-то личные вопросы. Это дерзкий и непростительный поступок с ее стороны.

Но такими, в сущности, можно считать все ее поступки за последние две недели.

Скоро она покинет эту страну, успокаивала себя Констанс.

– Я мисс Констанс Ллойд, – наконец назвалась она швейцару.

Дверь захлопнулась. Констанс больше этому не препятствовала. Теперь ей оставалось лишь набраться терпения и надеяться, как и всем, кто собрался перед этим домом на Даунинг-стрит. У каждого из них свое неотложное дело. Возможно, для кого-то это вопрос жизни или смерти.

Впрочем, для нее это именно так.

Вскоре все просители привыкли к ее присутствию и более не сторонились, а продолжали свои разговоры. Она слышала обрывки фраз о налогообложениях на юге Англии. Кто-то горько жаловался на высокий налог на французские вина.

Наконец дверь открылась. Все умолкли в ожидании того, чье имя сейчас назовут.

– Мисс Ллойд?

Констанс выступила вперед, чувствуя на себе любопытные и возмущенные взгляды. Из всех ей одной так быстро оказали честь войти в дом на Даунинг-стрит.

– Пожалуйста, садитесь, – предложил ей швейцар с должной вежливостью.

Констанс села на красный бархатный диван в холле и приготовилась ждать. Выйдя из комнаты наверху, по лестнице спускались, поправляя галстуки и смахивая пылинки с котелков, джентльмены, коротко переговариваясь между собой приглушенными голосами. О том, что произошло в кабинете, они будут говорить позднее в клубах или на публичных собраниях.

Констанс нервно теребила перчатки и для чего-то стала считать ступени лестницы – их было тридцать четыре, – а затем и полоски на обоях. Она досчитала уже до ста двадцати, как тут ее наконец позвали.

– Мисс Ллойд, сюда, пожалуйста, – поклонившись, сказал швейцар.