Татьяна Герцик - Вынужденный брак

Наталья Владимировна вначале окаменела, а потом внезапно затряслась болезненной мелкой дрожью. Слишком занятый новыми ощущениями Николай не сразу понял, что что-то не так. Наконец оторвавшись от нее, заглянул в ее глаза, приняв отсутствие сопротивления за согласие.

И ужаснулся. У нее побелело лицо, потухли глаза, и над верхней губой выступили микроскопические капельки пота. Она смотрела на него, как на сбывшийся кошмар. Он испуганно воскликнул:

– Дорогая, что с тобой?

Она тускло ответила:

– Со мной всё в порядке. Уйдите только.

Внезапно он замер, осененный ужасной догадкой. Обхватив ее локти и требовательно глядя в глаза, спросил:

– Наташа, кто Сашин отец?

Она молчала, и он был вынужден слегка ее встряхнуть. Отведя глаза и морщась от нахлынувших воспоминаний, она сказала:

– Не знаю. Это была групповуха. Им дали от двух до пяти лет.

Он обомлел и смог только нелепо поинтересоваться:

– Почему так мало?

Она пожала плечами.

– Их родители считали, что много. Виновата ведь в этом была я. Это же я совратила их невинных ангелочков. Впрочем, один из них, когда вышел, предложил пожениться. Наверное, понравился процесс.

Он осторожно продолжил:

– И с тех пор ты ни с кем?

Наталья прямо ответила, спрятав горестный изгиб губ за вымученной улыбкой:

– Не могу. Я потом долго болела, даже в больнице лежала. – Помолчав, решила, что он заслуживает некоторой толики откровенности: – Я пыталась, но поняла, что делаю только хуже и себе и ему. Вам же будет, я думаю, жутко неприятно, если я начну орать и отпихивать вас в самый ответственный момент? Так что вам лучше обо мне просто забыть. Всё равно между нами ничего не будет, не надейтесь.

Он тихо предложил:

– А если обратиться к психотерапевту?

Наталья горестно уточнила:

– Пробовала. Бесполезно. И теперь я хочу только одного: чтобы никто не мешал мне жить так, как я хочу. Так что вам лучше уйти.

И он ушел, обеспокоенный, но не обескураженный. По крайней мере, теперь многое прояснилось и было понятно, с каким монстром предстоит сражаться.

Юрий, подгоняемый Ингой, с надутым и недовольным видом стоял перед большим зеркалом и придирчиво оценивал собственную внешность. Темно-серый немецкий костюм сидел на нем как влитой, жемчужный галстук вполне подходил к костюму и сероватой рубашке. Он не хотел надевать белую, чтобы не быть слишком торжественным. А то прямо жених на свадьбе.

Подбежавшая Инга, в роскошном, до пят, шелковом серебристом платье с открытыми плечами, восторженно присвистнула.

– Вот это да! От тебя глаз не оторвать! Так и хочется съесть!

С неудовольствием покосившись на нее, он хмуро заметил:

– Не надо меня есть! Без каннибальства, пожалуйста.

Засмеявшись, она чмокнула его в щеку и потянула к выходу. Они спустились в подвальный этаж, где была оборудована автостоянка. Инга устроилась на переднее сиденье, явно чувствуя себя владелицей этого удобного авто, и они поехали в ресторан «Космос», где брат ее матери отмечал свой пятидесятый день рождения.

Банкетный зал ресторана был уже полон. Анастасия Геннадьевна, мать Инги, в торжественном черном бархатном платье, едва завидев их, устремилась навстречу, предупреждающе сдвинув брови. Она не ожидала, что дочь ослушается и притащит на юбилей своего сожителя. Если бы хоть человек порядочный был, а то…

Родственники, на время оставив разговоры, пристально изучали новое лицо. Юрий услышал, как одна из надменно глядевших на него дам проговорила другой:

– Да какой-то сотрудник заштатного НИИ. Не думаю, что у него есть на что содержать Ингу.

И они посмотрели на него, как на записного альфонса. Он оскорбленно пожал плечами. Ничего не поделаешь. В этом обществе вес измерялся кругленькой суммой в кошельке, а не званиями. И его кандидатство здесь роли не играло.

Поглядывая на него с полупрезрительной усмешкой, мать прощебетала:

– Дочка, как хорошо, что ты приехала! – подразумевалось, что было бы гораздо лучше, если бы она приехала одна. – К сожалению, нам оставили только три места рядом с именинником. Мне, тебе и папе. Он еще не подъехал, у него важная встреча, но он скоро будет. А твоему гостю, – она даже не потрудилась назвать Юрия по имени, – придется сесть немного подальше.

Юрий засмеялся про себя. Хорошо его ткнули носом. Не в свои сани не садись.

Но Инга свела на нет все попытки матери их разлучить.

– Не волнуйся, мама, мы вместе сядем подальше.

Уцепившись за локоть спутника и оставив раздосадованную мать в одиночестве, Инга повлекла Юрия к свободным местам в самом конце зала.

Он насмешливо посмотрел на нее. Распрямив плечи и вздернув подбородок, та несла себя на костер, как борец за идею. Вольготно устроившись за столом, осмотрел пренебрежительно отворачивающиеся от него лица. Изгой. Немного побледневшая от такого отношения Инга мужественно пыталась вести себя как ни в чем ни бывало, но он прекрасно видел, что ей не по себе.

Время от времени она многозначительно взглядывала на него, и он ясно читал в ее мученическом взоре: видишь, что я ради тебя терплю! Подразумевалось: цени это!

Вдруг именинник вскочил и бросился к входу: там появился немолодой импозантный мужчина, быстрыми шагами шедший ему навстречу. Инга обреченно прошептала: "Папа!" – и постаралась скрыться за широкими плечами Юрия. Хозяин и гость обнялись, гулко постукивая друг друга по спинам. Наконец обряд поздравлений был закончен и они оба вернулись к столу.

Отец не сел рядом с матерью, а спросил, где дочь. Потом повернулся и направился к ней, заранее сурово хмуря брови. Юрий решил, что сейчас непокорная дочь будет быстро и эффективно призвана к порядку и приготовился с достоинством удалиться, чтобы не вызвать скандала в благородном семействе.

Но всё оказалось гораздо хуже.

Подойдя к ним, отец вдруг замер и изобразил потрясенное лицо. Потом кинулся вперед и стал излишне горячо жать Юрию руку.

– Мой дорогой! Как я рад, что вы здесь, с моей дочерью! И почему вы сидите здесь, на самой камчатке?! Вы для нас почетнейший гость! – и повлек его к главному столу.

Юрий вспомнил, что это Авраам Иосифович, довольно часто мелькавший в окружении отца и даже пару раз бывавший у них дома.

Подойдя к свояку, отец гордо провозгласил:

– Дорогой, позволь тебе представить друга моей дочери, единственного сына небезызвестного нам всем Евгения Георгиевича Боброва!

По залу пронесся быстрый пораженный шорох, и Юрий краем глаза заметил вытянувшееся лицо Анастасии Геннадьевны. Инга тоже не могла опомниться от изумления. Место им, конечно, тут же нашлось, лишь только выяснилось, что он не неизвестно где подобранный альфонс, а молодой человек из весьма и весьма приличной семьи.

Сидя рядом с ним расцветшая от всеобщего одобрения Инга шепотом спросила:

– Почему ты мне ничего не говорил?

Он в упор посмотрел на ее разрумянившееся лицо:

– Это что-то меняет?

Она ответила:

– Для меня – нет. Но вот для моих родителей…

И указала осторожным взмахом ресниц на восторженную мать и довольного отца. Ему стало не то чтобы противно, но близко к тому. Он всю жизнь добивался, чтобы быть значимым самим по себе, и вот очередной облом. Видя, как одно имя твоего отца кардинально меняет отношение к тебе, невольно ощущаешь себя бледным ничтожеством.

Потом были танцы, где ему пришлось изображать внимательного кавалера. Танцевал он хорошо, и Инга цвела от счастья. Тетушки, для которых он уже стал членом семьи, одобрительно улыбались. Мать несколько раз принималась о чем-то шептаться с дочерью, поглядывая на него, и он догадывался, что речь шла о прочности их отношений, а вообще-то всё сводилось к одному вопросу: когда же свадьба?

Он вспомнил, что ему уже тридцать и подумал: а почему бы нет? Мать точно будет довольна: Инга должна понравиться ей по всем статьям. Они одного круга, что, по мнению матери, в браке главное.

Потом они ехали домой, и Инга дотошно расспрашивала его о семье, о родне. Он не сказал, что отец ушел от матери, предположительно, к его бывшей свекрови. Зачем портить добродетельный образ семьи? Развод родителей – пятно на детях. Потом она начала деликатно выяснять его дела.

– Почему ты не купил квартиру?

На это ответить было легко.

– Не хотел покупать плохонькую, а на хорошую денег не хватало. Я ведь не прошу денег у родителей, живу на свои.

Она уважительно примолкла, как бы полностью одобряя его стиль жизни, потом продолжила:

– Ты оставил свою квартиру жене?

Он честно признал:

– Ничего я ей не оставлял. Квартира была отцова. Насколько я знаю, он ее переписал на ее имя.

Еще немного помолчав, Инга задала убийственный вопрос:

– Ты ее любил?

Он растерялся. Раньше, еще год назад, он точно знал, что никогда Сашку не любил, так, подвернулась не вовремя, но сейчас уже ничего не знал наверняка. И какая теперь разница – любил, не любил? Ничего не вернешь.

Он не ответил, и Инга разочарованно отвернулась к окну, прекратив однобокий разговор. Он не прерывал молчание, быстро ведя машину. Почему-то захотелось курить. Хотя он принципиально не курил с тех самых пор, как прочитал в Вестнике ВОЗ, что табак – это вид наркотика и что Россия – страна бытовых наркоманов.

Быть как все не хотел, поэтому курить бросил. Ему тогда было лет девятнадцать. Может, просто не втянулся еще как следует, потому что это удалось ему как-то подозрительно легко.

Зайдя в квартиру, решил сгладить впечатление от своей недавней холодности. Притянув Ингу к себе, одним длинным рывком расстегнул молнию на спине, и платье серебристым облаком скользнуло к ее ногам, оставив на его обозрение стройные ноги в тонких чулках с кружевными подвязками, полупрозрачные трусики и туго зашнурованный корсет, поддерживающий красивую упругую грудь. Зрелище было впечатляющим, и он охотно впечатлился.

Уже потом, поглаживая влажноватую от чувственных содроганий кожу лежащей рядом с ним девушки, рассеянно подумал: почему он чувствует всё ту же пустоту в душе? Да что ж это такое?! Почему ему, по большому счету, совершенно всё равно, что за женщина рядом с ним?

Он недовольно сжал губы и решил больше не рыпаться – какая разница, с кем жить, если со всеми он чувствует одно и то же. Был, правда, один момент, когда ему было очень хорошо с Сашей, но стоило ли из-за этого сомнительного, а возможно, и померещившегося ему мгновения пытаться возобновлять с ней отношения? К тому же она гордая особа и вряд ли согласится на ни к чему не обязывающие встречи, а на большее не согласен он.

Упрямо закрыл глаза и приказал себе спать, но, несмотря на усталость, возбуждение мешало успокоиться и уснуть. Он взглянул на белеющее в темноте лицо лежавшей рядом с ним девушки. Оно было очень привлекательным, но чужим.

Попытался вспомнить, казалось ли ему чужим лицо Саши. Определенно – нет. Чужим оно не было никогда. Понимая, что играет с огнем и вот-вот откуда-то изнутри нахлынет сожаление, он выключил сознание, как лампочку, назло себе притиснул поближе ненужную женщину и постарался уснуть.

Засыпая, Инга думала только об изумленном лице матери, которая, узнав, что Юрия уважает ее собственный муж, тотчас прониклась к нему благожелательностью и несколько раз пыталась топорно выяснить, намечается ли свадьба. Инге казалось, что свадьба будет, вопрос только во времени. Уже одно то, что Юрия признал ее отец, давало ей статус почти официальной жены. Ну, а дальше дело терпения.

Надо быть милой, даже очаровательной, чтобы Юрий понял, что лучше ее ему никого не найти. Ее несколько смутило молчание, последовавшее за ее вопросом о первой жене, и она решила быть осторожнее. Ни к чему ворошить старые раны. Стала припоминать, кто же еще знает семью Юрия и может рассказать о ней больше, чем любовник, тщательно просеивающий выдаваемую ей информацию через мелкое сито.

Утром он проснулся раньше, и они снова занимались любовью, хотя оба уже опаздывали – она в университет, а он на работу. Пообещав друг другу постараться прийти домой пораньше, разбежались каждый по своим делам.

Боясь, что его появление в ресторане с Ингой донесется до ушей матери окольными путями и та станет обижаться, решил сообщить ей об этом первым. Набрал номер городского телефона, но она не брала трубку, и тогда он позвонил ей на сотовый. Ее голос доносился как из преисподней: в трубке что-то шипело, пыхтело и бренчало. Он удивился:

– Ты где, мама?

Она глухо отозвалась:

В ресторане у Гомишвили.

– Он не сразу вспомнил, что сам пару недель порекомендовал матери посмотреть, как идут дела в большом ресторане.

– А!.. ну и как ты?

Лариса Львовна отошла в сторонку от огромной чугунной сковороды, в которой тушилось мясо, и горько констатировала:

– Да никак. Смотрю вот, как готовят.