К ее ужасу, он вдруг обернулся, но, не сказав ей ни слова, ушел. Она долго ревела, стоя под душем и потом, в раздевалке, пока сушила волосы под феном, ревела от злости, обиды и страха.

Выйдя на улицу, она все еще не могла успокоиться, и слезы текли у нее в три ручья. Расставаться со спортом только потому, что к ним прислали какого-то дебила, который в тренерской работе ничего не смыслит, а она была настолько возмущена, что сказала правду о нем, — это казалось ей верхом несправедливости.

— Ты что, Наташа, обидел кто? — участливо спросил ее старичок-сторож, выходя вслед за ней, чтобы запереть дверь вестибюля.

— Да ну, дядя Коля, — пожаловалась она сторожу, стоя на крыльце, — у нас вместо Сергея Николаевича такой… — Она осеклась, заметив сквозь слезы, что дядя Коля делает ей какие-то знаки, указывая глазами на что-то за ее спиной.

Она резко обернулась, и внутри у нее все оборвалось. На крыльце, засунув руки в карманы модного кожаного плаща, стоял ее новый тренер. Первой ее мыслью было: «Он все слышал». Второй: «Что он здесь делает?». Третьей: «Если дядя Коля запер дверь, значит, во дворце никого не осталось, и ждет он меня». И тут ей стало совсем плохо: «Значит, он слышал то, что я сказала у дверей раздевалки, и ждет, чтобы выгнать меня из команды». А он все это время, пока она соображала, стоял как истукан и молча смотрел на нее, а потом достал из кармана платок и вытер ей слезы.

— Пройдемся, — сказал он.

И они шли по желтым осенним листьям, шуршащим у них под ногами. Она украдкой посматривала на его красивый профиль и думала, что в лучшем случае он предложит ей извиниться, а в худшем скажет, что больше не хочет видеть ее на тренировках. И она понимала, что ни за что на свете не сможет просить у него прощения, хотя и рискует расстаться со спортом. Может, потому, что, несмотря на возраст, он был очень интересным, и оттого его невнимание было особенно обидным. Поэтому она так себя и вела. Но разве это объяснишь? Она готовилась к резким жестким словам.

— Я ждал тебя, чтобы пригласить в ресторан, — наконец вымолвил он. — Но в ресторан идти ты не в состоянии. — Его слова звучали неожиданно мягко и тепло.

— А зачем в ресторан? — опешив, остановилась Наташа.

— Поговорить. — Он опять смутился.

— Но ведь я вам не понравилась, — Наташа решила, что он хочет обсудить с ней ее участие в первенстве.

— Этого я не говорил, — возразил он, помолчав, и вдруг предложил: — Может, пойдем ко мне?

— Да, — с радостью согласилась Наташа.

Похоже, ее переживания были необоснованны.

Его квартира ей очень понравилась и показалась верхом совершенства: вымпелы, кубки, медали были украшением интерьера. Пока она с восхищением рассматривала их, он подошел к ней.

— А я думала, что не заинтересовала вас, — весело призналась Наташа, повернувшись к нему.

— Наоборот, чересчур заинтересовала. — Он вдруг обнял ее.

Она от удивления вырвалась и отшатнулась. Они ведь шли разговаривать о первенстве.

— Иди ко мне, — властно сказал он.

К командам тренеров она привыкла с детства, и то, что их нужно исполнять, знала тоже и, конечно же, подошла к нему только поэтому. Когда он целовал ее, пол уходил из-под ее ног, и она отвечала на его поцелуи, убеждая себя, что делает это лишь потому, что тренерам нужно подчиняться беспрекословно. У нее был строптивый характер, и бывший тренер, старичок Сергей Николаевич, без конца говорил ей об этом. Правда, кроме спортивных достижений, он от нее ничего не требовал, да и она не особо ему подчинялась, как, впрочем, никогда не подчинялась никому, считая себя личностью, а не просто спортсменкой. И когда его руки, такие ласковые и умелые, раздевали ее, она тоже не сопротивлялась, объясняя это тем, что ради участия в первенстве можно принести и такую жертву. А когда они лежали в постели и она полностью растворялась в нем, переставая ощущать себя, и ее тело, независимо от нее самой, отдавалось ему, она больше ни о чем не думала, потому что ее самой как личности или как спортсменки уже не существовало. Была лишь женщина, которая самозабвенно любила мужчину и была полностью его и телом, и душой, и разумом. Впрочем, потом, когда все закончилось, а он, не выпуская ее из объятий, называл милой, любимой и самой лучшей из всех живущих на земле, она чувствовала себя счастливой, объясняя это лишь тем, что теперь первенство России ей обеспечено. И она была ужасно собой недовольна, когда очень скоро поняла, что странным образом начинает подпадать под власть этого человека не только в постели, но и вообще в жизни. Она теряла свое «я», зависела от его взгляда, от его слова. Ее это бесило, она всеми силами сопротивлялась этой зависимости, но ничего не могла с собой поделать. Она всегда была гордой, независимой и самостоятельной, и даже родители смирились с ее непокорностью: «Наташку все равно не переупрямить», — говорили они, и она делала, что хотела. С ней все всегда мучились: и учителя в школе, и прежний тренер. Ни криком, ни угрозами от нее ничего добиться было нельзя. А ему достаточно было посмотреть на нее и спокойно сказать, и ей хотелось исполнять любое его желание. Это было так унизительно, что она с превеликим трудом ему этого не показывала. И еще она привыкла чувствовать себя сильной. Она ведь была спортсменкой, и даже мальчишки в школе не могли с ней сладить. А с ним она чувствовала себя слабой, а главное, боялась, что он ее бросит. Боялась безумно, хоть и продолжала уверять саму себя, что спит с ним ради карьеры. Когда она прогорела на первенстве России и не вошла в сборную, ее больше всего расстроил не сам этот факт. Она думала, что теперь-то он ее бросит, потому что она далеко не самая лучшая. И была искренне удивлена, когда после этого он все же продолжал с ней встречаться. А потом она поняла, что беременна. Сказать ему об этом она не решалась, понимала, что не бросает он ее лишь из жалости, к тому же о браке он никогда не заговаривал. Сам он был неоднократным чемпионом России, и она знала: чтобы он ее любил, нужно тоже быть сильной, мужественной, непреклонной, чтобы побеждать. А она теряла одно за другим все эти качества. Конечно, она решила избавиться от ребенка. Собственно, из-за беременности она и проиграла первенство. Но для этого все же нужно было сказать ему. Во-первых, чтобы отпустил ее на две недели с тренировок, во-вторых, чтобы объяснить, почему она приплыла к финишу чуть ли не последней. В тот день, когда Наташа отважилась все-таки ему все сказать, он не пришел на тренировку, и она подумала, что это еще одно свидетельство его охлаждения. С ней занимался второй тренер, его заместитель. Но, когда она вышла, он ждал ее на улице. Он был не такой, как раньше, мрачный и суровый, и от этого она его любила еще сильнее. Ей так хотелось, чтобы он обнял ее, прижал к себе, но она из гордости старалась этого не показывать, а когда он взял ее под руку, высвободила руку.

— Пойдем ко мне, — предложил он.

— Лучше в ресторан.

Она знала, что в квартире разговора не получится, не до разговоров.

— Как знаешь. — Он стал еще мрачнее.

Когда они ехали в его «москвиче», он был таким неприступным, что она не смела и слова вымолвить. К тому же чувствовала себя не очень, и от этого особенно хотелось, чтобы он был с ней ласков. Она была так растерянна в связи с этой свалившейся на нее беременностью, ей так нужна была его сила, поддержка. Но когда он протянул руку, чтобы помочь ей выйти из машины, она сказала: «Я сама». Не хотела показывать, как сильно зависит от него. Так сильно, что сама даже не в состоянии принять решение. Если быть честной перед самой собой, то разговор затевался не только по тем причинам, в которых она себя убеждала.

— Неужели нельзя без фокусов? — сквозь зубы процедил он.

В ресторане было многолюдно, играла громкая музыка, за соседним столиком сидела шумная компания, и девушки беззастенчиво и оценивающе разглядывали ее красивого спутника. Разговора не получалось.

— Ты любишь детей? — Долго же она собиралась с духом, чтобы задать этот вопрос.

— Я их безумно люблю! Они такие забавные. — Он впервые за вечер улыбнулся.

Дальше нужно было говорить без обиняков и подтекста.

Но она так и не смогла решиться и говорила намеками. Он их не понимал или делал вид, что не понимает. Когда официант принес счет, он собирался расплатиться. Но она не могла этого допустить. Она сама затащила его сюда, сама заказала дорогостоящие блюда, и если он ее не любит, то и оплачивать ее ужин не должен. Она опередила его и протянула официанту деньги. И тут он ее ударил. От пощечины она чуть не слетела со стула, и только благодаря хорошей реакции успела удержаться за край стола.

— Чтобы этого никогда больше не было! — сердито сказал он.

— И не будет, — ответила она не менее сердито и встала. — Потому что я тебя больше знать не хочу.

На нее во все глаза, похихикивая, пялились девицы с соседнего столика, и ей нужно было показать им, да и ему тоже, что все случившееся ее совсем не волнует. Она подошла к первому попавшемуся парню и попросила у него сигарету, хоть и не курила никогда. Просто она знала, что ее любимый терпеть не может курящих женщин, а значит, надо ему показать, что ее больше не интересует его мнение. А когда парень пригласил ее танцевать, она согласилась, не стала даже возражать, когда он прижал ее к себе и его рука стала гладить ее по спине, опускаясь все ниже. Было противно, рука была холодной и влажной, она ощущала это даже сквозь ткань платья, но терпела. Щека все еще полыхала огнем, он ударил ее очень сильно. Но она испытывала непреодолимое желание подойти к нему и, прижавшись к ударившей ее руке, просить у него прощения. Это было невероятно, но это было так, потому она стала целоваться с пригласившим ее парнем, чтобы не сделать этого. Впрочем, это не помогло, и она уже хотела было поддаться своему желанию, но тут увидела, что на ее месте сидит наглая девица с соседнего столика и, кокетливо улыбаясь, говорит что-то ее любимому. Потом они встали и тоже пошли танцевать, и в сторону Наташи он даже не смотрел, обворожительно улыбаясь хорошенькой девушке. Девица так и прижалась к нему, буквально повисла у него на шее, чего Наташа не позволяла себе никогда. А потом у девушки сломался каблук, и он подхватил ее на руки. Как они смотрелись, и как он улыбался ей, а она ему! Видеть это было невыносимо.

— Пойдем к тебе, — как можно громче сказала она парню, заметив, что ее любимый находится совсем рядом и должен ее слышать.

— Пойдем, конечно, сейчас, — засуетился парень. Он, вероятно, был очень удивлен, когда на улице она сразу же бросила: «Пока!» — и покинула его.

— Что это значит? — заорал он, догнав ее и схватив за руку.

— Спокойной ночи, мне пора. — Она вырвала руку.

— Пошли со мной, тварь. — Он попробовал силой подтащить ее к своей «волге».

Он видел, как с ней обошелся ее спутник, и, вероятно, полагал, что и ему все дозволено. Но тут-то он и ошибся. Ей не составляло особого труда разделаться с ним, и он отключился после четвертого удара.

— Я же сказала, спокойной ночи, — спокойно произнесла Наташа и пошла домой.

После драки она слегка успокоилась и стала смотреть на все несколько иначе. Конечно же, ему не нужна эта пигалица, он пошел с ней танцевать лишь из ревности, а значит, он ее все-таки любит. Она все ему объяснит, извинится, и они поженятся. Она едва дождалась следующей тренировки, но он не пришел опять. Не приходил он и к ней.

Она решила оставить ребенка. Теперь ей почему-то очень этого хотелось. Кроме того, решиться на аборт без его согласия она не имела права… Он появился в бассейне лишь через месяц и общался с ней холодно и отстраненно. Она поняла, что теперь не сможет ему доказать, что беременна от него, что не была близка с другим. Но ничего. До девяти он считать умеет, а в том, что ребенок будет похож на него, она не сомневалась. Но сказать все же стоило. Она вышла из здания первая и направилась к его машине, решив его дождаться. В машине сидела девица из ресторана…

Наташа долго ревела по ночам, но от своей идеи не отказалась. Когда ребенок родится, он сам к ней придет. Через несколько дней до нее дошли слухи, что он женился, так и не узнай, что случилось с Наташей, потому что ушел с тренерской работы. Больше они никогда не встречались. Наташе оставалось только утешаться тем, что это она сама в погоне за женской независимостью бросила мужчину. Теперь-то Наташа, вернее, Наталья Сергеевна, знала, что в ее чувствах к любимому не было ничего позорного и сверхнеобычного, то же самое испытывает любая женщина. Так Господь наказал их прародительницу Еву за непослушание. «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рожать детей; и к мужу твоему влечение твое, и будет он господствовать над тобой», — повелел он, прогоняя ее и Адама из рая. Вот и Наташа в болезни родила свою дочь, а любимый человек не стал ее мужем, потому что она пошла против женского естества. Власть мужчины провозглашена Богом, заложена природой, а она старалась не признавать ее. Поэтому она несчастна. Попытки обрести счастье с другими были неудачными. Однажды она даже собиралась выйти замуж, тот человек жил у нее, но несмотря на то, что он хорошо относился к ее дочери, они расстались. Что-то было не то в их отношениях. Вероятно, потому, что все эти годы, и даже сейчас, четырнадцать лет спустя, она все еще не могла забыть своего первого мужчину и по-прежнему любила его. Интересно, а как же эти светские женщины, матери ее учеников, господствующие над своими мужьями? Впрочем, кто сказал, что они счастливы? Их мужья живут с ними не потому, что любят, а ради комфортной жизни, ради карьеры. А страдают дети. Как сейчас Алик Горшков, как потом будет страдать Лолита, потому что и на них распространяется проклятие за грехи родителей. И, вероятно, их мужьям тоже непросто. «В поте лица своего будешь добывать хлеб свой» — такими словами напутствовал Бог Адама, а в его лице и всех мужчин. И они должны нести свой крест так же, как и женщины. А те, кто нарушает эту заповедь, вроде Роберта Сафронова-Вершинина, расплачиваются за это своим унижением. Это была еще одна причина, по которой Наталья Сергеевна хотела встретиться с ним — посмотреть, счастлив ли человек, живущий под властью женщины, или ему так же плохо, как ей самой.