— Случилось что? — с любопытством спросила бабуля-вахтерша.

— Мужик от меня ушел, — Таня, увидев интерес, от жалости к себе расплакалась навзрыд. — Не понимаю, что сделала не так.

— Привет, тетя Таня! — Сверху по лестнице спустилась Власта.

Увидев, что Таня плачет, она подбежала и обняла ее.

— Ты из-за этого гада, да? — Она сочувственно стала гладить Таню по голове.

— Он с женой помирился, Власта, — сквозь рыдания сказала Таня. — Так что не женится теперь. Сказал, что будет заходить. За что? Правильно ты была против него.

Власта, ничего не отвечая, продолжала утешать ее. Тане было хорошо оттого, что она хоть кому-то нужна.

— Ты давай собирайся домой, — сказала она племяннице. — Его теперь нет. Будем вдвоем, как раньше.

— Нет, я останусь здесь, — замотала головой девочка. — Я не пойду.

— Да ты что, обиделась, что ли? Ну, прости меня, дуру, — Таня опять заплакала.

— Нет, мне здесь просто нравится, — Власту уже не трогали ее слезы.

«Нет», — на все уговоры твердила она, даже не соблазнясь новыми туфлями.

— У меня ведь никого, кроме тебя, — рыдала Таня. Но Власта встала и не оглядываясь поднялась по лестнице и скрылась.

— Вот так-то, милая, — вздохнула вахтерша.


Юные балерины шумной стайкой высыпали из училища. Все худенькие, стройные, с волосами, уложенными на затылке, они шли, по-балетному ставя ступни длинных ножек.

— А это последнее па, как она красиво нам показала. — Одна из девочек остановилась посреди тротуара, бросила портфель на землю и, поставив руки полукругом, так, что они соединились пальцами, несколько раз подпрыгнула.

— Неправильно, — закричала Власта. — Вот смотри, как нужно.

Она легко взлетела, оторвавшись от земли, и сделала изящное движение руками. У нее было на редкость хорошее настроение, хотя тетю было жаль.

— Еще, покажи еще раз, — загалдели девочки.

Прохожие оглядывались на светловолосую девочку в школьном форменном платьице, элегантно и без напряжения выполнявшую на улице сложное движение танца, и останавливались, не в силах оторвать глаз. Власта лишь улыбалась, видя их интерес, но вдруг улыбка сбежала с ее лица, и она так и осталась стоять в позиции перед прыжком.

— Здравствуй, дорогая. — К ней подошел один из зрителей и поцеловал в щеку. — Пойдем, я за тобой.

— Я не пойду, мы с девочками идем делать уроки, — воспротивилась Власта.

— Опять все сначала? — улыбнулся мужчина. — Ты забыла наш разговор в машине? Возьми свою сумку и пошли.

— Это кто? — шепотом спросила подружка, державшая Властин портфель.

— Ухажер моей тети, — ответила Власта.

— Красавчик — ухажер твоей тети, — подмигнула ей девочка, и подруги направились в сторону интерната, оставив Власту с мужчиной.

— Я снял квартиру, чтобы встречаться с тобой, — сказал мужчина. — Если ты будешь себя хорошо вести, я ее куплю для тебя.

— Нужна мне ваша квартира, — передернула плечами Власта. — Я буду жить в интернате.

— Ты когда-нибудь вырастешь, — возразил мужчина. — А что бы ты хотела сейчас?

Детские желания боролись в девочке с отвращением. Поняв, что ей все равно придется сделать то, что он хочет, она решила удовлетворить и свои желания.

— Сейчас я бы хотела мороженое «Сникерс», — сказала она.

Ее спутник, усмехнувшись, подошел к лотку и протянул ей пакетик.

— А еще «Баунти», и вот это, в вафельном стаканчике, и «Лакомку», — желания сыпались одно за другим.

Если она терпит, пусть он платит, раз уж это неизбежно.

— Хватит, горло заболит, — прервал ее он.

Власта окинула его злобным взглядом: «Ну и хорошо».

— Балерины не бывают толстые, а от сладкого толстеют, — сказал он. — А у тебя, дорогая, помимо наследственности еще и склонность к полноте. Посмотри на свою тетю.

— Тогда купите мне золотые сережки, — капризно сказала девочка. — У наших в классе у всех золотые, а у меня позолоченные.

— Ладно, — согласился он. — Завтра придешь ко мне сама и получишь их. Мне некогда ежедневно прохлаждаться у твоего училища. И придешь ровно в два, у меня в это время обеденный перерыв.

Синий автомобиль помчал их к новой квартире.

Тринадцатый день рождения детей взрослые решили объединить в один торжественный праздник и отметить его в ресторане Дома творчества. Детям впервые разрешили официально выпить шампанского, хотя никто не сомневался, что они уже давно попробовали запретное спиртное. Пожалуй, впервые пила его только Лолита, но она выпила шипучий напиток залпом и даже не ощутила его вкуса. Она продолжала всматриваться в проем стеклянной двери, ведущей в вестибюль. Алик Горшков вчера сказал ей, что у них был ее отец и просил передать, что непременно зайдет ее поздравить. Если бы не это, она бы вообще не пришла. Ей было не до веселья. За этот год она превратилась из живой, задорной, самоуверенной девчушки в замкнутого подростка с бледным неулыбающимся личиком, на котором явственнее проступили веснушки. Она неожиданно почувствовала, что ей трудно общаться со сверстниками. Даже с Данилой она не могла болтать запросто, как раньше, а на шумных праздниках, где всем было смешно и весело, ей становилось особенно тоскливо. Вот и сейчас она ощущала эту отчужденность от всех, кто смеялся и поздравлял ее и троих ее одноклассников. Данила, немного подросший за год, но не утративший ни своего обаяния, ни учтивых манер, встал, как взрослый, держа в руке бокал шампанского, и сообщил, что хочет произнести ответный тост. Алик Горшков, который по случаю дня рождения выглядел более-менее прилично, хмыкнул и явно хотел уже съязвить, но Дина, специально севшая рядом, чтобы защищать брата, толкнула его под столом ногой и показала кулак. Хотя она и была ростом меньше мальчика сантиметров на пять, она его не боялась. Она теперь занималась карате и не сомневалась, что в случае чего сможет с ним потягаться.

Лолита едва не вскочила, прервав красивую благодарственную «оду» одноклассника, обращенную ко взрослым, потому что за дверью появился ее отец. Она не видела его целый год. Лолита не верила тем гадостям, о которых слышала от мамы и от друзей их семьи. Вовремя же она сдержалась! Он вошел в зал… с девочкой. Лолита сразу определила, что девочка либо ее ровесница, либо чуть постарше, хоть и выглядит взрослее. Она смотрела на нее во все глаза, девочка казалась ей верхом совершенства и красоты, потому что была выше ее больше чем на голову. Лолита в свои тринадцать выглядела на десять, и от этого очень страдала.

— Моя дочь, — сказал Роберт и с каким-то испугом посмотрел на девочку.

Та усмехнулась и иронично подняла красиво очерченную бровь. Совсем как взрослая. Лолита так не умела.

— Да уж, — едва слышно пробормотала девочка, но Лолита это услышала, вернее, прочла по ее губам.

Отец с девочкой заняли свободное место за столом далеко от Лолиты, и он хоть и посматривал в ту сторону, где сидели Лолита с матерью, но дочери даже не улыбнулся. Лолите стало совсем одиноко. Взрослые с преувеличенной пылкостью стали восхвалять достоинства Данилы и восхищаться его речью, — всем было не по себе от появления Роберта, год назад неожиданно покинувшего бомонд.

Как это обычно бывает, когда за столом собираются разные поколения, после совместной части торжества все разбились на кучки. Старушки сели посплетничать, женщины помоложе — поговорить о своих проблемах, старичков потянуло в бильярдную, где работал телевизор и можно было послушать новости, мужчины вышли покурить, а дети сбились в кучку и что-то болтали о колледже, кажется, обсуждая новую каверзную задумку Алика. Лолита как бы присоединилась к ним, но не слушала их разговоры, непрестанно глядя на сидящего в отдалении отца. Он не курил, поэтому не ушел с мужчинами, дамы бомонда его явно игнорировали. Так что вокруг него и девочки быстро образовалось пустое пространство. Бабушка Лолиты с неодобрением поглядывала на своего бывшего зятя и что-то шептала на ухо своей подруге, бабушке близнецов.

— Привел с собой чужую девчонку, — громким шепотом сообщала Елизавета Сафронова, почти не изменившаяся за эти девять лет, Тамаре Евстафьевой.

— Громче говори, громче, ты ведь знаешь, я плохо слышу. — Голова у бывшей писательницы-юмористки заметно сотрясалась.

— Говорит, она ему дочь, — повысила голос подруга. — Как он может возиться с чужой, а свою бросить?! И знаешь, с ее матерью он так и не живет, говорят. Если правда, то что-то здесь не так. Мне он всегда не нравился, и Роксане я сразу сказала, как только его увидела, чтобы она с ним порвала. Твой муж тоже долго был против их знакомства.

— Мне, например, все ясно, — Тамара Евстафьева что-то зашептала на ухо Елизавете.

— Не может быть, — ахнула та.

— Вполне, — сказала Тамара. — А дети сами по себе его никогда и не интересовали. Если бы он не об этом думал, он бы и сына любил, а он все эти годы даже не признавал его, и сейчас не признает.

Молоденькая официантка, пухленькая и хорошенькая, разносила мороженое. Полгода назад она заменила другую официантку и очень старалась. Работа ей нравилась. Она тоже была в курсе жизни тех, кого обслуживала, и старалась побольше крутиться около Роберта, который ушел от жены, но пока что жил один. «Если год живет один и не сходится с матерью девочки, значит, что-то у них не ладится, — думала она. — И значит, я имею шанс».

Она принесла мороженое Роберту и девочке и, улыбаясь, остановилась рядом. «Вот старые трещотки», — обругала она мысленно старушек, чей чрезмерно громкий шепот наверняка доносился до края стола, где сидел этот мужчина. Ей было наплевать на то, что они говорят. Ее беспокоило лишь то, что он их слышит, а значит, разозлится и ему уже будет не до ее прелестей. Ему и точно было не до нее. Девочка, которая тоже все слышала, хмурилась. Он, улыбаясь, протянул ей мороженое, но она резким движением оттолкнула вазочку, отчего содержимое вывалилось на его красивый серый костюм. Наблюдающая сцену Лолита ахнула. Эта девочка так обращалась с ее отцом! Ей очень хотелось, чтобы он за это закричал на нее или прогнал, но он лишь невозмутимо улыбнулся и что-то сказал официантке. Та стремительно убежала и вернулась через несколько секунд с новой вазочкой. Отец просто поставил ее на стол, не протягивая этой нахалке, а потом встал и вышел из зала. Девочка, проводив его взглядом, нагло усмехнулась и принялась за мороженое. Лолита тоже встала и отправилась ждать отца, скрывшегося за дверью мужского туалета. Она хотела сказать ему, что по-прежнему любит его. И узнать, почему он ее разлюбил. И еще сказать, что никогда не станет бросать в него мороженым, если он вернется к ней, потому что она гораздо лучше, чем эта девчонка.

Роберт подошел к раковине и включил воду, чтобы отчистить костюм. Из курилки доносились голоса его друзей.

— Это совершенно точно, Виктор, — говорил Владимир. — Он маньяк. Посмотри, все сходится. На матери девочки он не женился, если купил себе отдельную квартиру и живет один. Ты уверяешь, что он к ней приходит. Но это наверняка для отвода глаз. Ему нужна только девочка. А она, видимо, вертит им, как хочет, потому что он боится ее. Ведь если она расскажет кому-нибудь, он окажется либо в тюрьме лет на пять, либо в психиатричке. А знаешь, год назад он спрашивал, не знаю ли я хорошего психиатра. Значит, сам понимает, что болен. А может, это ему нужно как прикрытие в случае, если девочка вздумает поделиться с подружками. Лучше ведь отлежаться в больнице, чем отсидеть в тюрьме. Диагноз все же лучше судимости.

— У тебя бурная писательская фантазия, — засмеялся Виктор. — Привык писать романы. В жизни-то все проще. Он любит ее мать, вот и возится с девочкой, чтобы та к нему привыкла. Семья без проблем. Как и я мечтал когда-то. Девочке ведь около четырнадцати лет.

— Нет, уверяю тебя, она его любовница, — сказал Владимир. — Думаешь, такое только в романах бывает, а в жизни нет?

— В жизни разное бывает, — опять засмеялся Виктор. — Но ты не прав.

— Он, между прочим, всегда любил Набокова и даже дочь Лолитой назвал, — не унимался Владимир. — И Роксану бросил, как только она располнела и перестала быть похожей на… — Он замолчал, густо покраснев, потому что увидел стремительно приближающегося Роберта.

«Разболтался, как старая сплетница», — обругал он себя. Все думают так же, как он, и Виктор не исключение, но у того хватает ума держать язык за зубами. Он с тоской готовился получить по морде, понимая, что Виктор ему не помощник. Не с его хилыми мускулами связываться с Робертом. А у него самого вряд ли хватит сил долго противостоять Роберту. Он с ужасом смотрел на огромные сжатые кулаки.

— Роберт, мордобой — не средство объяснения, — неожиданно дорогу разъяренному Роберту перегородил Виктор.

К удивлению Владимира, Роберт остановился и, выдав в адрес Владимира и всего бомонда длинную непечатную фразу, которую тот меньше всего ожидал от него услышать, вышел. Постоять за себя Роберт мог, но так материться… Владимир механически перевел его слова на литературный русский и, несмотря на только что пережитый страх, засмеялся. На порядочном языке она звучала очень забавно из-за обилия упоминания мужских и женских гениталий и уверений, что он имел половую связь с его матерью и всеми обитателями бомонда. Владимир достал блокнот и стал все еще дрожащей рукой записывать сказанное Робертом, переводя фразу обратно на жаргон, чтобы при случае втиснуть ее в роман. Потом, засунув блокнот и ручку в карман, он бросился благодарить Виктора за спасение, впервые за все время их знакомства испытывая к нему теплые чувства.