Глядя на худющих плоских балерин, появляющихся на сцене, Джин понял, что опять даром тратит время. Если бы он выпустил такую девушку к себе на сцену и она продемонстрировала бы эти выступающие ребра и ключицы, номер провалился бы с треском. Он не понимал, зачем вообще пришел сюда, но это был тот случай, когда к делу подключилась его интуиция, заставившая его сидеть, не уходить и разглядывать девушек, совершенно не подходивших для пикант-шоу. И вот его сердце впервые дрогнуло, когда на сцену выпорхнула одна из выпускниц, и она была такая же худенькая и изящная, как и ее однокурсницы, но в том, как она легко выбежала из-за кулис, в каждом движении обязательных па, должных продемонстрировать уровень мастерства, в повороте головы, да и во всем ее облике было нечто, отличающее ее от других девушек, одетых, как и она, в легкие, взлетающие от танца полупрозрачные белые одежды. В ней, пожалуй, была та самая эротика, которую он искал. И он вдруг не на шутку испугался, когда один из зрителей встал со своего места и подошел к ряду, где сидела комиссия. Представившись помощником режиссера балетной труппы Псковского театра, он осведомился, не подписан ли у этой балерины с кем-нибудь контракт. Помреж удивился и обрадовался, услышав отрицательный ответ, так же удивился этому и Джим. Обычно выпускниц, которые чего-то стоят, помрежи и администраторы разбирали заранее, еще на зимней сессии, и к выпускным экзаменам будущие звезды провинциального балета уже имели подписанные контракты.

Когда закончились одиночные показательные выступления и курс стал показывать «Жизель», Джим понял, почему девушка, которая произвела на него и на псковского режиссера такое впечатление, оказалась не занятой. Она танцевала в массовке, у нее, несмотря на прирожденные танцевальные данные, не было даже собственной роли. Но и в массовых сценах, где внимание на себя оттягивали партии главных героев, была заметна ее профессиональная, вдруг обнаружившаяся несостоятельность. В руках партнера она теряла всю грацию, была напряженной и неумелой. Псковский помреж тут же потерял к ней всякий интерес и стал расспрашивать одного из членов комиссии о другой балерине, а Джим до окончания спектакля вышел на улицу и пошел пообедать в ближайший ресторанчик. У него неожиданно оказалось много свободного времени. Он пообедал и, довольный и успокоившийся, вернулся в училище к тому моменту, когда дипломная комиссия, совещавшаяся в пустом зрительном зале, впустила толпящихся под дверью волнующихся дипломников.

Джим вошел вместе с ними Председатель комиссии объявлял выпускникам оценки, поздравляя их с успешным или отличным окончанием училища. С девушкой, которая его заинтересовала, все произошло примерно так, как он и предполагал, сидя в ресторане.

Когда все оценки были объявлены и довольные выпускники покинули зал, она, удивленно глядя на председателя, сказала:

— Вы пропустили мою фамилию.

— С вами, Ракитина, разговор особый, — произнес председатель, и с лица его разом соскочила приятная торжественная улыбка, с которой он обращался к ее однокурсникам. — Комиссия, посовещавшись, пришла к выводу, что диплом мы вам выдать не сможем. Мы не имеем права оценить ваше мастерство даже удовлетворительно. У вас будет обычный аттестат об окончании средней школы и справка об окончании хореографического училища.

Джим видел, как дрогнули губы девушки и как председатель, которому говорить этим безразличным канцелярским тоном удавалось с трудом, вытер платком пот с лица.

— Не расстраивайтесь, деточка, не вы первая, не вы последняя, — мягко сказал он. — Искусство жестоко, оно не признает жалости. Советую вам серьезно подумать о другой профессии. Ни балериной, ни даже танцовщицей в захудалом танцевальном коллективе вы не будете никогда. — Он встал и, не глядя на нее, вышел из зала.

Она продолжала стоять не двигаясь, и Джим понял, что нужно дать ей время осознать свое положение, чтобы она согласилась работать в его клубе. Он вышел в коридор и, зайдя в преподавательскую, где еще теснились члены комиссии, бегло их оглядев, подошел к самому молодому и отозвал его для разговора. В людях он, благодаря своей работе, разбираться умел, и выбранный им педагог охотно рассказал об этой выпускнице все, что ему было нужно. Оказывается, с ней долго мучились балетмейстеры, и последние два года постоянно возникал вопрос о ее отчислении. Не отчисляли ее лишь потому, что в одиночных танцах она превосходила всех своих подруг. Но стоило ей оказаться в руках партнера, как она забывала все движения и буквально деревенела. Надеялись, что это со временем пройдет, но чем старше она становилась, тем дело обстояло хуже. «Она не подходит для балета, — заключил молодой человек. — В балете очень мало сцен, где балерина могла бы танцевать одна, без партнера. У этой девушки проблема явно психологического плана, но мы-то не психологи и не психиатры и ничем помочь не можем». Он рассказал о жизни девочки, о ее семье, и тут Джин понял, откуда знакома ее фамилия. Когда-то давно, лет пятнадцать назад, он нашел в одном пивном баре девушку, которую пригласил работать в ресторане их дачного поселка. Ему показалось, что это будет именно то, что нужно. Ведь он искал не просто официантку. Девушка, которую он хотел видеть в этой должности, должна была обладать соблазнительной наружностью и милым покладистым характером, чтобы нравиться посетителям ресторана, и особенно мужчинам, а при случае удовлетворять их сексуальные запросы. От спокойствия отдыхающих зависела тогда общая атмосфера в поселке, и безошибочно выбранная им тогда девятнадцатилетняя девушка успешно играла ту роль, на которую он ее пригласил, даже не догадываясь об этом. Он знал, что благодаря ей мужчины разрешали свои личные проблемы, сохраняя относительный покой в своих семьях. Когда же она по возрасту больше не могла соответствовать этой своей функции, он уволил ее без сожаления, а на ее место взял другую, столь же наивную и не менее обольстительную и доступную. И вот теперь Бог послал ему встречу с ее племянницей, и он был убежден, что и эта девушка прекрасно подойдет для той роли, которую он ей предназначил. Она была великолепна в одиночном выступлении, а именно это и требовалось. Стриптиз с партнером отдает порнографией, да и она будет менее возбуждать мужчин, если будет выступать с партнером. Она нужна ему одна, и помимо всего прочего, он надеялся, что ей передалась хоть толика доступности ее тети. Тогда он мог бы зарабатывать на ней дополнительно, получая комиссионные от богатых клиентов.

Вернувшись в зал, он увидел, что девушка сидит и тихо плачет, и понял, что момент наступил. Он подошел к ней, обнял за плечи, отчего она отпрянула как ужаленная. Он представился и начал описывать прелести работы в ночном клубе, заманивая ее крупным заработком, тем, что работать придется не каждую ночь, а все дни у нее вообще будут свободными.

— Мне нужно подумать, хотя бы несколько дней. — Она была в полной растерянности.

Он не отставал, играя на ее тяжелом материальном положении, отсутствии родителей и тете, работающей за гроши на вокзале. Через десять минут она, как он и ожидал, дала согласие.

— Выступать начнешь в сентябре, когда откроется новый сезон, — сказал он. — А пока у нас два месяца впереди, займемся тобой.

Он заставил ее встать и критически осмотрел.

— Я должна буду спать с вами? — напрямик спросила она.

— Мне есть с кем спать, — с усмешкой заверил он. — Ты меня интересуешь только как будущая звезда стриптиза.

— Я должна буду спать с теми, кому вы меня предложите?

Да, у этой девочки потрясающее знание жизни. Но чего еще ждать от интернатской сироты.

Он сделал рукой неопределенный жест.

— Ладно, я согласна работать у вас, только с одним условием. Я не лягу с тем, с кем не захочу, — сказала она.

Он вынужден был согласиться, тем более что на первой же пробе, когда они репетировали номер, она превзошла его ожидания.

— У меня к тебе тоже одно условие, — сказал он. — Ты должна больше есть, чтобы поправиться, хотя бы килограммов на пять.

Он сам водил ее по ресторанам, выбирал меню, и к началу сезона она выглядела на все сто. Он не сомневался, что условие, поставленное ею, ничего не значит. Просто ломается, как все девицы ее возраста, и наверняка не устоит от первого же предложения клиента, который хорошо ей заплатит или сделает богатый подарок.


Четверо друзей собрались за столиком ночного клуба «Элита», открытого при Доме творчества, встретившись после летних каникул. Дискотека, которую ди-джей обычно открывал после полуночи, еще не началась, и на сцене, вделанной в стену в виде грота, шла новая развлекательная программа.

— Нашего менеджера пора уволить, — недовольно произнес Берт Романовский, красивый широкоплечий парень в распахнутой на груди голубой джинсовой рубашке и точно таких же джинсах, сидевший слегка развалясь на стуле и закинув ногу на ногу. — И зачем он пригласил в клуб эту блеклую девочку? — Он кивнул в сторону певицы.

С превеликим трудом можно было узнать в этом парне прежнего хулигана и неряху Алика Горшкова. Безупречный вкус Берта был признан всеми, и если только он хотел, то по части манер мог заткнуть за пояс самого воспитанного и манерного представителя «золотой молодежи», Даниила Дегтярева, но обычно он этого не делал. Легкая нарочитая небрежность как в обращении с людьми, так и в подборе гардероба была отличительной чертой его стиля, но удачно сочеталась с его мужественной внешностью. Настоящий синеглазый ковбой из американских вестернов. Так, во всяком случае, считали девушки из художественного училища, где он учился. С ними была не согласна лишь одна, та, что сейчас сидела рядом и, как обычно, не сводила с него настороженного взгляда. Его однокурсница, сестра его друга, Диана Дегтярева. То, что в художественное училище поступила Диана, не удивило никого. Она училась в художественной школе и успешно ее закончила. Но то, что туда же поступил Альберт, нигде специально не обучавшийся, да к тому же, в отличие от Дианы, получивший по живописи «хор», а все вступительные экзамены сдавший на пятерки, было сенсацией. А следующей сенсацией было то, что при получении паспорта он изменил фамилию. С тех пор прошло три года, они учились на третьем курсе, и сейчас тот факт, что профессор, преподающий в училище, собирался отправить его для дальнейшего обучения в Москву, а потом в Италию, как самого одаренного студента, уже не так сильно шокировал местный бомонд. К сюрпризам, преподносимым этим парнем, привыкли.

— Наоборот, Джим позаботился о тех, кто получает кайф от хорошего пения. У этой певицы абсолютный слух и приятный голос, — возразил Даниил Дегтярев, студент второго курса филфака, начинающий писатель, печатающий свои рассказы, полные любви и романтики, не только в университетской газете, но и в городских газетах и журналах. Везде, не только в ночных клубах и барах, а даже на лекциях в университете, он неизменно появлялся в отглаженном костюме, белоснежной рубашке и при галстуке. Несмотря на то, что по природной конституции он мало уступал своему другу, он с первого взгляда напоминал херувима с рождественской открытки, благодаря русым кудрям до плеч, огромным, несколько наивным голубым глазам и застенчиво улыбающимся губам с трогательной детской припухлостью.

— Для этого, беби, существуют другие места, например, филармония, консерватория и опера, — с изрядной долей иронии и некоторого покровительства сообщил ему Берт. — А я пришел в ночной клуб, и, как нормальный мужчина, предпочитаю смотреть в ночное время на красивые женские лица и фигуры. Это тебя, мальчик мой, до сих пор не интересует прекрасный пол, и ты не понимаешь, зачем вообще нужны красивые женщины. Ты согласна со мной, Лолита? — обратился он к девушке с высокой женской прической, выглядевшей нелепо на ее детском личике. Так же смешно смотрелось на ней дорогое вечернее платье с декольте, которое болталось на ней как на вешалке, открывая худенькие плечики, острые ключицы и подчеркивая почти плоскую грудь. Из-за этого столь явного стремления соответствовать некоему образу терялась ее миловидность, стройность и изящество, которые могли бы составлять ее шарм, если бы девушка с внешностью подростка не выходила бы из себя, чтобы походить на взрослую даму.

От вопроса парня она покраснела, и ее взгляд уперся в бокал с коктейлем, который она держала в руке.

— Его, кроме творчества, вообще ничего не интересует. Он пишет о любви и не знает ее. Он не мужчина, он писатель. — Она через силу пыталась шутить, и от того, что ее усилие было всем заметно, шутка не удалась.

— При чем тут творчество? — пожал плечами Берт. — Я тоже не слесарь. Просто наш беби никак не может забыть наказы старой девы гувернантки, называющей отношения между мужчиной и женщиной развратом.

— Может, ему стоит обратиться к врачу или сменить пол? — опять глупо пошутила Лолита.