Луиза Бэгшоу - Высокие маки

Работа, которую ей предложили, годилась для начинающих. «Проктор энд Гэмбл», программа научной подготовки. «Джонсон энд Джонсон», курсы маркетинга. В общем, она получила пять или шесть предложений такого рода и все отвергла. Принять их означало годы работы на пути вверх, изнуряющую борьбу, чтобы продвинуться вперед и добиться признания. Это означало начать все с нуля.

С этим Нина не могла смириться. Она собиралась найти другой путь.

Элизабет заморгала, пытаясь прогнать головокружение. Разум пытался пробиться сквозь боль и усталость.

Ей отчаянно хотелось пить, мучила страшная боль в левой лодыжке. Тело чувствовало себя непривычно. Его как будто развинтили на части.

— Она приходит в себя, — сказали по-английски, и седовласый доктор наклонился над кроватью.

— Леди Элизабет, вы знаете, где вы?

Элизабет прошептала:

— Больно. Воды.

Хирург поднес к ее губам поилку и сделал знак медсестре.

— Дайте ей петедрин. — Он дежурно улыбнулся. — Я доктор Джоплинг, один из постоянных консультантов вашего отца, он отправил меня сюда наблюдать за вами.

После несчастного случая. Сейчас вы в клинике «Королева Екатерина», недалеко от Женевы, и полетите домой, как только сможете перенести полет.

Медсестра молча сделала укол.

Элизабет посмотрела на доктора, пытаясь вникнуть в его слова. Какие-то образы нахлынули на нее. Гонка, падение, агония, кровь…

— Я упала.

— Боюсь, что так. Произошел очень серьезный несчастный случай, вы перенесли несколько операций» но сейчас вы в порядке.

— Нет, — покачала головой Элизабет. Петедрин уже действовал и приятное тепло охватило тело, смывая боль, но все равно что-то было не так.

Лицо доктора Джоплинга обрело профессионально-ободряющее выражение.

— Мы можем обо всем поговорить позднее, когда вы адаптируетесь. Я позвоню вашей семье, они ждут, когда вы придете в себя. Я уверен, вы захотите с ними увидеться…

— Доктор… — голос Элизабет звучал слабо, он казался каким-то надтреснутым, — я хочу знать, что случилось. Пожалуйста, скажите мне сразу.

— Очень хорошо. — Джоплинг подошел ближе к кровати. Похоже, он хотел взять ее за руку, но потом решил не допускать подобной фамильярности. — У вас было очень серьезное падение, вы получили внутренние и внешние повреждения, включая кровотечение, переломы и трещины. Но самое худшее с левой ступней. Она сломалась при падении, потом правая лыжа ободрала ее до кости. Ботинок раздавил значительную часть ступни. — Он помолчал.

Возможности смягчить удар нет. — Мы предприняли все усилия, чтобы спасти ногу, но нервные окончания настолько сильно разорваны, что не было возможности соединить их.

Мне очень жаль, что я должен это сказать, но мы вынуждены были ампутировать ногу от лодыжки.

Кровь отхлынула от лица Элизабет. Она посмотрела в конец кровати. Казалось, под одеялом торчали две ноги.

Но она ощущала, между прочим, только правую.

— Это протез, — пояснил хирург. — Из пластика, он присоединен к ноге металлическим каркасом. В месте соединения шар, благодаря которому ваша походка будет нормальной. Это лучшее, что есть на рынке, и ваш отец на этом настоял.

Элизабет тихо сказала:

— Спасибо, доктор.

— Вы не будете хромать, леди Элизабет. Чтобы прийти в себя, понадобится время, но вы в конце концов сможете ходить обычным шагом.

Повисло мертвое молчание.

— Я никогда больше не смогу кататься на лыжах?

— Боюсь, что нет. — Джоплинг говорил сдержанно, но тон его был таким, каким выносят приговор. — Ни бег, ни лыжи. Ну разве что спокойное плавание. И никаких занятий активными видами спорта.

Он притворился, что не замечает слез в глазах девушки.

Почувствовав, что взяла себя в руки, Элизабет нажала кнопку вызова доктора.

— Я хотела бы увидеть герра Ганса Вольфа, — сказала она.

Имя, казалось, ошарашило Джоплинга. Лицо его слегка поморщилось.

— Герру Вольфу отказано видеть вас.

— Отказано? Вы разве не знаете, что он мой тренер?

— Конечно, леди Элизабет. Именно потому, что он ваш тренер. Его появление растревожит вас.

— Ганс не имеет к этому никакого отношения. Мы каждый раз рискуем, пристегивая лыжи. — Девушка приподнялась на локтях и раздраженно посмотрела Джоплингу в глаза. — А кто ему запретил? Вы?

— Вовсе нет, миледи, — поспешно ответил доктор. — Лорд Кэрхейвен. Он контролирует здесь все.

Еще бы, конечно, контролирует, подумала Элизабет.

— О'кей, доктор Джоплинг. Позвоните, пожалуйста, Гансу и попросите его навестить меня.

Джоплинг кивнул.

— Я думаю, герр Вольф еще в городе. Несмотря на запрет вашего отца, он отказался уехать. Он звонил каждый день, узнавал о вашем состоянии.

Элизабет расплакалась, не в силах сдержаться. Потом смахнула слезы.

— А кто-нибудь еще звонил?

Доктор развел руками.

— Да сотни звонили. Официальные лица, британские тренеры, члены вашей команды. Многие другие участники соревнований. Ну и пресса… Моя комната завалена цветами для вас. Все ждут, когда вы оправитесь.

«Разве я оправлюсь?»

— А… мистер Джек Тэйлор просил разрешения навестить меня?

— Он звонил, спрашивал о вашем состоянии и послал цветы, но разрешения на посещение — нет, не просил.

— Понятно, — мрачно сказала Элизабет.

— Так вы хотите, чтобы я принес цветы?

Она покачала головой.

— Не надо, у меня нет настроения. Отдайте их в другие палаты.

— Конечно, леди Элизабет. И я позвоню герру Вольфу.

— Спасибо. Доктор, а кто получил медали?

Джоплинг посмотрел на нее с сожалением.

— Луиза Левьер взяла золото, Кристи Лэнш — серебро и Хейди Лоуфен — бронзу.

— А Джек Тэйлор получил золото?

— Конечно, — рассеянно ответил Джоплинг, осматривая ее ногу. — В этом не могло быть никаких сомнений.

Ровно в три часа дня открылась дверь, и Элизабет села в постели, надеясь увидеть Ганса, но это был отец.

Тони поблагодарил медсестру и подождал, когда она выйдет и закроет за собой дверь. Потом подошел к Элизабет с большим букетом в руке, положил его на столик возле кровати. Белые розы, похоронные цветы.

Элизабет откинулась на подушки. Она знала, что разочарование написано у нее на лице, но не было сил беспокоиться об этом.

— Дорогая, ты выглядишь прекрасно. Как ты себя чувствуешь?

— Я потеряла ногу. Я никогда не смогу кататься на лыжах, — сказала Элизабет без всякого выражения. — Я потеряла олимпийскую корону, которая была уже явно моей.

— Не известно, была бы она твоей или нет. Тебе еще предстояло кататься.

— Я говорю тебе, она должна была стать моей, — повторила Элизабет.

— Ну ладно. — Граф сел на край кровати. — Теперь это не важно. Я пришел поговорить о твоем будущем.

Ясно, ты уже не можешь кататься на лыжах, и я думаю, мистер Тэйлор не просматривается на картине твоего будущего.

— От кого ты узнал? От своей любовницы?

— У меня нет любовницы, Элизабет, если ты имеешь в виду Нину Рот. Она уволена. За несоблюдение субординации.

— Ну ты прямо разбиваешь мое сердце, — сказала Элизабет. — Тем не менее ты хорошо информирован.

Джека никогда не было на картине моего будущего, так что я вернусь в «Дракон».

— Да. — Тони подался вперед и тихо сказал:

— Я подумал об этом. У меня есть потрясающее предложение для тебя.

Он полез в карман пиджака и протянул Элизабет лист бумаги. Она быстро пробежала его глазами, потом удивленно посмотрела на него.

— Ты, должно быть, шутишь? Прием гостей, организация мероприятий, литература по продвижению продукции. А почему бы тебе сразу не предложить мне печатать на машинке?

— А ты разве умеешь печатать? — вежливо поинтересовался Тони.

— Я не шучу, отец! — закричала Элизабет. Рука под одеялом сжалась в кулак. — У меня нога, между прочим, из пластика! Я знаю, ты очень на меня рассердился из-за «Золота Дракона», поскольку я без твоего разрешения…

— Рассердился? Да, я был сердит. Ты одного никак не можешь понять: «Дракон» — моя компания. Никто ничего не может в ней делать без моего одобрения. Никто не может выставить меня дураком, Элизабет. В первую очередь ты.

— Но я не стану делать эту портняжную работу!

— Тогда я выделю тебе небольшое денежное пособие, если ты будешь себя хорошо вести и держаться от меня подальше. Не рассчитывай ни на какой третий вариант, его никогда и не существовало. — Улыбка Тони была полна злорадства. — Ты знаешь, я как раз подумал о тебе вчера. Мы разговаривали с Дином Брэдманом в сиднейском офисе, и он рассказал мне одну замечательную австралийскую пословицу: «Высокие маки надо срезать». А ты как раз была высоким маком, Элизабет. Ты и Нина. Обе.

Элизабет посмотрела ему прямо в глаза. Невозможно было поверить: она лежит здесь с оторванной ногой, а он говорит ей такое.

— Я…

Тони поднял руку.

— Не порти ничего, Элизабет. У тебя больше нет силы, способной смутить меня. Ты уже не национальная героиня. Между прочим, пресса винит тебя в безответственном катании, тебя явно не любят в команде… Это, конечно, неофициальная точка зрения. Слухи. Кое-что публиковалось. Конечно, прессе нельзя доверять. Но запомни: никто не будет пылать страстью напечатать обо мне какие-нибудь разоблачающие материалы, учитывая источник, из которого они исходят.

— Но ты обязан, — горячо сказала Элизабет. — Я твоя дочь. Разве ты не обязан хотя бы в память о моей матери?

Граф выпрямился, словно его укололи в спину. Он снова посмотрел на нее, более внимательно, на лице отразилась борьба мыслей.

— Ты очень похожа на нее, — сказал, помедлив, Тони. — Что ж, таковы мои предложения, Элизабет. Соглашайся или отвергай. Честно говоря, мне все равно, что ты выберешь. — Он похлопал ладонью по бумаге. — Фактически, Элизабет, это я делаю только в память о твоей матери.

Элизабет нечего было сказать. Она просто смотрела ему вслед, когда он выходил из комнаты.

«Он ненавидит меня, — подумала она. — Боже мой, как он на самом деле ненавидит меня!»

Ганс пришел навестить ее. Было заметно, как сильно он расстроен. Свет, казалось, ушел из ясных голубых глаз.

Элизабет поклялась себе ни за что не плакать, но печаль Ганса Вольфа по контрасту с намеренной жестокостью Тони открыла шлюзы.

— Это несправедливо… — забормотал он на своем швейцарско-немецком языке, проклиная горы, дистанцию, погоду — вообще все на свете. — Это я должен был оказаться на твоем месте, я уже старый человек, но…

— Вы можете ходить на лыжах. Все произошло так, как должно быть. Вы жили ради снега еще задолго до моего появления на свет. И будете жить ради этого до конца дней. Это я вела себя безответственно.

Ганс схватил ее за руку костлявыми старческими пальцами.

— Не говори так, Элизабет. Я никогда не видел, чтобы ты так каталась. У тебя были крылья. Ты парила, как орел. Золото уже лежало у тебя в кармане. — Он щелкнул пальцами. — Мадемуазель Левьер — доярка рядом с тобой.

— Раньше ничего такого вы мне не говорили.

— Дорогая, ты ведь знаешь своего старого Ганса. Я старался быть осторожным…

— Хотела бы и я быть такой осторожной, — ответила Элизабет, с трудом сохраняя спокойное лицо, хотя отчаяние сдавило сердце.

Каждый день она забывалась, засыпая с помощью лекарств, а когда просыпалась, несколько секунд не понимала ничего, а потом весь ужас происшедшего наваливался с новой силой. Ее протез был умно сделан и хорошо подходил к лодыжке — он стоил денег, заплаченных за него.

Толстый металлический манжет закрывал место соединения плоти и пластика. Но оставалось непоправимое. Она стала калекой. Силы быстро уходили. Мускулы размягчались, по мере того как она теряла аппетит и не могла делать упражнения, запасы энергии истощались, пульс учащался, но какое все это имеет значение, если тебе никогда не понадобится снова быть в спортивной форме?

Воспоминания мучили ее. Падение на дистанции.

Сверхмерная, неограниченная самоуверенность. Элизабет просто умирала от стыда, вспоминая слова, сказанные Гансу и, что еще хуже, Карен, Кейт и Джеку Тэйлору.

С ними она спорила. Она думала, что золото у нее в кармане. Ну что ж, зато сейчас ее враги могут вволю посмеяться над ней.

— Осторожные лыжники? Для них есть место, — сказал Ганс. — Учить детей тормозить «плугом» на учебных склонах. Еще не было женщины, которая каталась бы на лыжах так, как ты.

Элизабет отвела взгляд, прежде чем слезы потекут снова. Ужасно было то, что она и сама думала точно так же.

Глубоко в душе она считала себя величайшей лыжницей, женским вариантом Франца Кламмера. Но теперь все забудут ее. Не сию минуту, но скоро. Одна победа на Кубке мира не делает лыжника легендой. Луиза Левьер — золотая олимпийская медалистка, так что вся история скоро перепишется. Сэвидж была на волосок от мирового титула.