– Жуть какая-то, – пробурчала Джанет, глядя на охапку газет, которые она держала в руках. – Только что пришел факс с сообщением, что твое интервью для «Тин Вог» отменено. Как им удалось это сделать? – Она раздраженно потрясла головой и взглянула на дочь. – А еще сегодня утром я получила письмо по электронке от благотворительного фонда по борьбе с раком толстой кишки. Они пишут, что рассчитывают на твое участие в их благотворительном мероприятии в следующем году. А ты должна была выступать у них через две недели. Складывается впечатление, что они попросту выкинули тебя, чтобы заменить кем-то другим. Якобы выступать будет Шарон Осборн. Может быть, они посчитали, что ты слишком молода? Как бы то ни было, не сиди дома, а поднимай свою задницу и начинай двигаться, детка. Ты знаешь, что все это значит? Это значит, что они начинают тебя забывать, а ты пробыла на гастролях всего ничего. Пора показаться – и чтобы о тебе написали в прессе. – Она улыбнулась Мелани, лежа на ее кровати и глядя в телевизор. Мелани все это время думала о том, что ей взять с собой в Мексику. Много не надо. На кровати лежали книги о Мексике, которых ее мать чудесным образом не заметила. Подходящий ли сейчас момент, чтобы поговорить с ней? Но дальше откладывать некуда. Эх, была не была…

– А… видишь ли, мам, – громко сказала Мелани, когда ее мать уже выходила из комнаты, – это я отменила две эти встречи… и еще несколько других… Я… я устала… Я подумала, что мне стоит на какое-то время уехать… на несколько недель. – Она все еще не решила, сказать ли матери определенно, на какой срок она собирается ехать, или сделает это позже, когда уедет. Джанет застыла на месте и повернулась, чтобы царапнуть дочь хмурым взглядом.

– О чем это ты говоришь, Мел? Какие еще «несколько недель»? – Она смотрела на нее такими глазами, словно Мелани только что сообщила ей, что у нее выросли рога или отросли крылья.

– Ну, ты понимаешь… моя лодыжка… она ведь еще болит… я просто подумала… ты знаешь… будет хорошо, если я отдохну.

– Ты отменила встречи, не спросив меня? – Джанет начала заводиться. Надвигался скандал.

– Я собиралась сказать тебе, мам, но я не хотела тебя беспокоить. Доктор сказал, что моей ноге нужен отдых.

– Это идея Тома? – немигающим взглядом Джанет смотрела на дочь, пытаясь выяснить, кто был источником вредного влияния – отменить два мероприятия! Предварительно не обсудив это с ней! Она чуяла чьи-то происки… Чьи же? Эта крошка, лежащая сейчас на розовом шелке покрывала своей мягкой постельки, – что она понимает в жизни? Да представляет ли она себе, что это такое – остаться в жизни одной, без всякой поддержки, всеми забытой, с кучей болячек и незаживающими душевными ранами, которые приходится скрывать и разыгрывать из себя энергичную веселую бабенку с твердой хваткой, напролом устремленной к успеху? Кто позволил ей опрокинуть вверх днищем корабль, не ее стараниями спущенный на воду и несущийся на всех парусах по крутым волнам с жемчугом пены к берегу, где блестят переливчатые огни и слышится радостный смех, где всегда царит праздник и сверкает фейерверк удовольствий? Знает ли эта крошка, как непросто и трудно держать в руках штурвал этого корабля, чтобы он не отклонялся от курса и не налетал на подводные рифы? Да что она знает о жизни, ее милая крошка Мелани… Просто она еще не повзрослела настолько, чтобы сказать ей спасибо. Но все еще впереди, она – мать, и она ее образумит. Ведь не для себя она только старается, а для нее, выстраивает ей карьеру – в то время как ей, Джанет, когда-то никто не помог пробиться, зато она обрела неоценимый опыт, который щедро бросила теперь к ногам дочери, чтобы та легко взбежала по ступеням успеха к вершине славы. Джанет стояла, окаменев и онемев от того, что сейчас между ними происходило.

– Нет. Мама, это не идея Тома. Он здесь вообще ни при чем. Не возводи на него напраслину. Он этого недостоин. Этого хочу я сама. Я устала после гастролей. Я не хотела принимать участие в этом благотворительном вечере, а дать интервью «Тин Вог» можно в любое другое время, когда я захочу. Они постоянно нас просят об этом, попросят еще.

– Речь не об этом, Мелани, – Джанет шагнула к кровати. Остановилась. Мелани не могла понять, почему мать не кричит, а словно бы замерла от укуса неизвестного ей насекомого. – Ты не отменяешь взятые на себя обязательства. Ты говоришь мне, а отменяю я. И ты не можешь просто исчезнуть из поля зрения только лишь потому, что устала. Ты должна показывать свое лицо здесь. – Она говорила тихо, и потому сказанное ею будто проникало в кровь Мелани и разогревало ее до критических градусов.

– Мое лицо на миллионе обложек моих дисков, мам. Никто не забудет меня, если я уеду на несколько недель и не выступлю на благотворительном вечере в помощь больных раком толстой кишки. Просто мне надо на некоторое время уехать, – глядя в какую-то точку перед собой, отвечала матери Мелани.

– Да какого черта, что происходит? – взорвалась наконец Джанет и вновь стала похожа сама на себя. – Это точно проделки Тома. Я вижу, как он сидит в засаде. Он, скорее всего, хочет, чтобы ты стала его собственностью. Он завидует тебе. Он не понимает, как и ты, что требуется для того, чтобы построить успешную карьеру и удержаться на самом верху. Ты не можешь просто валяться в постели, трахаться и смотреть телевизор или сидеть, засунув нос в книжки. Ты должна быть на виду, Мел. Я не знаю, куда ты собралась ехать на несколько недель, но ты отменишь этот план прямо сейчас. Когда я решу, что тебе надо уехать, я сообщу тебе. С тобой все в порядке. Так что поднимай свою ленивую задницу и перестань жалеть себя из-за какой-то там щиколотки. Ну, ушиблась. Смотри, куда прыгаешь! Там всего лишь небольшая трещинка, господи прости, и прошло уже четыре месяца. Вставай и начинай двигаться, Мел. Я позвоню в «Тин Вог» и заново договорюсь об интервью. Что касается благотворительного вечера, то я не буду настаивать на твоем участии, просто потому что не хочу злить Шарон. Но упаси тебя господь, если ты еще когда-нибудь отменишь хоть какое-то мероприятие! Ты меня слышишь? – Ее затрясло. Мелани тоже. Ей было противно слушать свою мать. Какие бы ни были у той намерения, эгоистические или альтруистические, добрые или дурные, Мелани чувствовала, что тотальный контроль с ее стороны рано или поздно разрушит ее жизнь, если она будет продолжать позволять ей это.

– Я тебя слышу, мам, – тихо отвечала она, – и я очень сожалею, что ты это так воспринимаешь. Но мне необходимо это сделать для себя же самой. – Она сдержала удар и пошла до конца: – Я собираюсь уехать в Мексику и пробыть там до Дня благодарения. И уезжаю я в понедельник. – Она чуть было не грохнулась в обморок, сказав это, но овладела собой. У них и раньше бывали стычки, когда Мелани пыталась принимать самостоятельные решения или проявлять независимость, но сейчас это было их самое ужасное из всех столкновение.

– Ты что?.. Рехнулась? У тебя миллион заявок на бронирование билетов на это время. Ты никуда не поедешь, Мелани, пока я не разрешу тебе. Даже не смей мне говорить о своих планах. Не забывай, кто привел тебя на эту вершину. – Ее собственный голос и помощь матери. Да. Но отвечать на слова Джанет грубостью Мелани не хотела. Впервые она противилась воле матери таким возмутительным образом. И это было ужасно. Мелани хотелось с головой забраться под одеяло и там расплакаться, в розовой шелковой полумгле, но она не сделала этого. Она не отступала. Она знала, что не отступит. Она не делала ничего плохого. Она отказалась позволить матери заставить себя чувствовать виноватой в том, что ей захотелось слегка отдохнуть.

– Я отменила заявки на бронь, мам, – призналась она.

– Кто это сделал?

– Я. – Она не хотела вмешивать сюда своих агента и менеджера, поэтому взяла «вину» на себя, да и какая же это вина – они просто выполнили ее просьбу. – Мне нужен этот перерыв, мам. Сожалею, что тебя это расстраивает, но для меня это очень и очень важно.

– Кто едет с тобой? – холодно спросила Джанет. Она все еще искала виновника, человека, который украл у нее власть, не понимая, что на самом деле решающую роль сыграло время. Мелани наконец выросла и захотела сама контролировать свою жизнь. Она долго шла к этому. И вот пришла. Не исключено, что любовь Тома помогла ей.

– Никто. Я еду одна, мам. Я собираюсь работать в католической миссии, которая помогает детям. Я хочу этим заниматься. Обещаю, что я вернусь и буду работать как лошадь. Просто разреши мне сделать это и не сходи с ума.

– Я не собираюсь сходить с ума. Это ты рехнулась, – сверкнула на нее сердитым взглядом Джанет. Мелани еще ни разу не разговаривала с ней на повышенных тонах, и этот решающий их разговор не стал исключением. – Если ты хочешь позаниматься этим несколько дней, мы можем привлечь интерес прессы, – с надеждой попробовала мать новый заход, – но ты не можешь болтаться в Мексике целых три недели. Бога ради, Мелани, о чем ты думала? – И тут ее осенило: – За всем этим стоит та маленькая монашка из Сан-Франциско? Мне сразу показалось, что эта штучка себе на уме. Рыжая бестия, прости господи! Держись подальше от таких людей, Мелани. Дойдет до того, что она уговорит тебя уйти в монастырь. Можешь сказать ей, что если это ее задумка, то это произойдет только через мой труп. – Несмотря на драматичность всей ситуации, Мелани улыбнулась при упоминании Мэгги. Как мать проницательна!

– Нет, я уже здесь ездила на встречу к одному священнику. – Разумеется, она не сказала, что его координаты ей дала Мэгги. – Он руководит этой большой миссией в Мексике. Я просто хочу поехать туда и успокоиться. Потом я вернусь и буду работать так много, как ты пожелаешь. Обещаю тебе.

– Ты так говоришь, словно я тебя эксплуатирую, силы небесные, не оставьте меня… – прошептала Джанет, плюхнулась на кровать и горько расплакалась, содрогаясь всем телом. Мелани обняла ее.

– Мамочка, милая, я люблю тебя. Я благодарна тебе за все, что ты сделала для моей… для моей… карьеры. Просто сейчас я хочу чего-то большего, чем все это. Ну пойми же меня, моя дорогая…

– Это землетрясение, – глухо выдавила Джанет. – У тебя посттравматический стресс. – Она вдруг выпрямилась и утерла ладонью слезы. – Господи, да из этого можно было бы сделать отличный материал для «Пипл», тебе не приходит в голову? – Мелани рассмеялась, глядя на нее. Ее мать была своим собственным карикатурным изображением. У нее было доброе сердце, но она могла думать только об известности дочери и о том, как сделать ее карьеру еще более яркой, что было уже довольно-таки затруднительно, ибо Мелани добилась всего, чего только можно было добиться за этот срок.

– Мама, тебе тоже следует съездить куда-нибудь. Подумай – спа или что-либо в этом роде. Или в Лондон с друзьями, или в Париж. Нельзя же все время думать лишь обо мне. Это вредно для здоровья. Вредно для нас обеих.

– Я люблю тебя, – причитала Джанет. – Ты не представляешь, чем я поступилась ради тебя. Я могла бы сама добиться успеха, но все бросила ради тебя… все, что я делала, я делала, чтобы тебе было хорошо. – Такие разговоры обычно растягивались на два, а то и на три часа. Мелани не раз их слышала, поэтому на этот раз решила пресечь их в самом начале:

– Я знаю, мам. Я тоже тебя люблю. Просто разреши мне сделать это. Обещаю, что после поездки я буду в полном порядке. Но ты должна дать мне возможность самой принимать решения и обдумывать свои дела. Я больше не ребенок. Мне двадцать лет.

– Ты – маленький ребенок, – сердито сказала Джанет. Она была до смерти напугана.

– Я – взрослая, – твердо сказала Мелани.

Оставшиеся несколько дней Джанет провела в рыданиях, жалобах и обвинениях, которые попеременно сыпались на голову дочери. Ее бросало из горя в гнев. Она чувствовала первые признаки ускользающей от нее власти и была в полном разладе с самой собой. Она даже попыталась привлечь на свою сторону Тома, чтобы он отговорил Мелани от поездки, но тот дипломатично вывернулся, сказав, что эта поездка пойдет Мелани только на пользу и что со стороны Джанет было бы весьма благородно ее отпустить. Это еще больше взбесило Джанет. Последние дни были сплошным кошмаром, и Мелани не могла дождаться, когда она улетит в понедельник. После того как она провела выходные с Томом у себя дома, ночь перед отъездом она провела у него. Она не хотела встречаться с матерью и приехала домой в три утра, чтобы немного поспать. Том отпросился с работы и должен был заехать за ней в десять утра, чтобы отвезти в аэропорт. Она не хотела ехать туда на лимузине, чтобы не привлекать внимания, но мать настаивала на этом, уж коли ее дочь своего добилась. Мелани отказалась. Джанет наверняка позвонила бы во все газеты и урвала бы кусок удовольствия растрезвонить о важном событии. В то, что она так не сделает, верилось мало.

Сцена прощания с матерью походила на сцену из мыльной оперы. Джанет у дверей судорожно обнимала дочь и навзрыд плакала, бормоча при этом, что может не дождаться ее приезда, так как после того, как Мелани сообщила ей об отъезде, у нее появились боли в груди. Мелани ее заверила, что все будет хорошо, и пообещала часто звонить. Она оставила все, какие только возможно, номера телефонов для связи и выскочила за дверь. С собой у нее были рюкзак и большая спортивная сумка, ничего больше. Когда она вломилась к Тому в машину и плюхнулась на сиденье, вид у нее был такой, словно она беглянка, бежит из тюрьмы, а за ней несется охрана.