Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

Остальные — люди как люди, и только у нее в жизни все шиворот-навыворот. Урод, мутант, вот кто она такая! Лягушка с хвостом!

Голое предплечье вдруг ощутило прикосновение теплого металла.

Даже не успев испугаться, Маша подняла заплаканные, припухшие от слез глаза: прямо над ней нависал блестящий бампер автомобиля.

Какой-то псих, лихач, шутник, а может, и просто нетрезвый водитель остановился вплотную к человеку! А если б тормоза подвели!

Но как ему удалось подкрасться так неслышно? Или Маша совсем отключилась, выпала из действительности?

Автомобиль мелодично посигналил.

Вот наглец! Он же еще и требует освободить дорогу! Пешеход, впрочем, вынужден подчиниться: весовые категории машины и человека слишком неравны.

Маша тяжело поднялась на ноги и шагнула на обочину, совсем позабыв о крапиве. Злая трава не замедлила обжечь икры, и от этого стало еще обиднее.

Она хотела прокричать водителю что-то резкое, хлесткое, но увидела не лицо человека, сидящего за рулем, а только свое собственное отражение. У автомобиля были тонированные, непрозрачные с внешней стороны стекла.

Машина казалась необычной для здешнего запустения. Сверкающий серебристый «мерседес» совершенно не вязался с сельской местностью. Заблудился он, что ли? Это немудрено, если шофер на самом деле в подпитии.

Иномарка тронулась с места и бесшумно миновала Марию. Казалось, она вовсе не касалась земли, а парила, плыла над нею. Точно мираж. Непонятно, согласно каким законам физики осуществлялось столь плавное движение по окаменевшим буграм проселка. Точно серый призрак, она исчезла вдали.

И тут Мария спохватилась, обругала себя: «Дуреха! Надо было попросить, чтоб он меня подбросил… Хотя — он направлялся в противоположную сторону!»

Она побрела дальше, всхлипывая, переваливаясь по-утиному, припадая на обе ноги сразу.

Вот и люпиновое поле. Уже выстрелили к небу сотни, тысячи свечек. Но пока это были еще бутоны нежно-салатового цвета. А скоро они распушатся лиловым и розовым — и тогда совсем не отыскать под их густым ковром того места, где упал старый самолет по имени «детройт». Сейчас оно еще заметно — там растения тоже поднялись, но они слегка разрежены.

Но как долго еще тащиться через поле до дачи, от дачи до станции, потом по эстакаде… Как это говорится в сказке: семь пар железных сапог успеешь сносить, пока дойдешь. Но у нее нет железных сапог, а есть только пара измученных нижних конечностей, и они не железные… Они так ноют и так припухли, что их и ногами-то назвать язык не поворачивается. Костыли: не гнутся совсем.

Что-то мягко подтолкнуло ее сзади.

Господи, опять тот же серебристый «мерседес»! Он вернулся, он преследует ее!

Теперь уже не было и мысли попросить подвезти ее, хотя он направлялся на этот раз в требуемом направлении. Теперь явилось другое желание — бежать!

Интересно, как можно бежать, если ноги и идти-то отказываются? И вообще, что за глупость тягаться в скорости с быстроходной иномаркой?

«Мерседес» вильнул в сторону и обогнул девушку, которая на сей раз с дороги не сошла. Она устала. Ей было все равно.

Обогнав ее всего на полкорпуса, автомобиль снова встал. Передняя дверца распахнулась. Сильная мужская рука ухватила Машу за запястье и втянула в салон.

Ослепительно сверкнули в улыбке белоснежные крепкие зубы: Иоанн веселился от души.

А Маша погрузилась в мягкое комфортабельное сиденье, на котором ей никогда не приходилось сидеть. Сразу стало так спокойно, так хорошо…

Она вдруг начисто забыла, по какой причине разыскивала Иону, из головы вылетели все обвинения и упреки. Важно было только одно: он отыскался.

— Я добилась своего! — по-детски хвастливо сказала она. — Хотела тебя найти — и вот нашла! Я всегда добиваюсь своего!

Он расхохотался:

— Ты? Нашла меня? По-моему, совсем наоборот.

— Я! Я!

Она яростно настаивала на своем, эта скромная Дева, которая до сих пор никогда в жизни себя не выпячивала, для которой всегда было аксиомой, что «Я» — последняя буква алфавита.

Соколов почувствовал, что почему-то — какая разница почему? — это для нее жизненно важно.

— Ты, ты, хорошо, — ласково сказал он. — Ты у меня Шерлок Холмс.

Она пробормотала, еще пытаясь хоть в чем-то ему противостоять:

— Что это за «у меня»! Я — сама по себе.

— Как скажешь. Пусть будет «сама по себе Шерлок Холмс».

— Скорее, мисс Марпл.

— Вы блестяще закончили свое следствие, очаровательная мисс Марпл.

Глаза у Маши слипались, язык еле шевелился, но она все еще не сдавалась:

— Она не очаровательная. Она старуха.

— А ты — нет, — подытожил он, и на этом спор прекратился. Маша задремала на мягком сиденье серебристого «мерседеса».

Теплый летний вечер был напоен запахами мяты и жасмина. Дневные птицы уже смолкли, а соловьи не пробудились еще для своих песен о любви. И только легкий закатный ветерок, казалось, мурлыкал себе под нос какой-то тихий лирический мотив — в скрипичном ключе, ключе соль.

Божественный Гелиос направил свою колесницу вниз, к линии горизонта, и его квадрига была сейчас не золотой, а нежно-алой. Бог Солнца собирался пересесть с нее в огромную ладью, которая проплывет за ночь по темным зеркальным водам обратно, к месту восхода.

И все начнется сначала, ведь в жизни все циклично, все повторяется.

Но в тот момент Маша, против обыкновения, не жалела об этом. Пусть то, что происходит, повторяется вновь и вновь. До бесконечности!

А происходила очень простая вещь. Девушка сидела на ступеньках своего резного крыльца со ступнями, опущенными в цинковый таз, а Иоанн, стоя рядом с ней на коленях, собственноручно мыл ей опухшие ноги. Он бережно перебирал пальчик за пальчиком, массировал подошвы, ополаскивал щиколотки.

Маша немного смущалась, что это происходит на глазах у всего поселка, но и гордилась в то же время. Ведь они не совершали ничего постыдного, запретного. Не целовались и не обнимались. Разве кто-нибудь может осудить обыкновенное мытье ног?

Иоанн, наверное, предпочел бы назвать этот процесс не мытьем, а омовением: ему казалось, что он допущен к совершению некоего священного обряда. Для него такое тоже было впервые. Ему случалось посещать вместе с женщинами и дорогие бассейны, и самые лучшие сауны, и нырять на пляжах многих теплых европейских морей.

Но вот оказалось, что старый цинковый таз с двумя ушками по бокам превосходит все водоемы мира. Это — священный сосуд, в котором хранится волшебная жидкость, называемая нежностью.

Вода колыхалась, прикрывая маленькие розовые ножки. Какой размер? Тридцать четвертый? Как у Золушки.

Наверное, взрослой обуви не выпускают для такой ступни. Может быть, поэтому Маша и носит туфли на низком каблучке, детского фасона?

Или… или это все по той же проклятой причине, которую он наконец понял: в «Детском мире» покупать дешевле?

Как бы то ни было, он обязательно разыщет самого лучшего сапожника, чтобы изготовил Золушке туфельки на заказ. Пусть они будут мягкими и удобными и не натирают до мозолей нежную, как шелк, кожу.

Он растроганно думал о том, что Машенька натрудила ноги, разыскивая его.

— Вот ведь куда надумала идти! — упрекнул он, но совсем не сердито. — В зараженную зону!

— А почему ты мне сразу не сказал, что твой самолет — не «кукурузник» и ты не опыляешь поля?

— Разве ты спрашивала?

— Все равно. Ты водил меня за нос. Мог бы сразу рассказать о себе.

— А когда? Ты постоянно пряталась от меня в подъезде. Даже кофе не пригласила попить.

— Ох, кофе! В Москве целая упаковка осталась. А здесь у меня нет.

— А ты завари мне травок, как тогда, помнишь? В жизни не пил ничего вкуснее.

— Но теперь ты не больной.

— Нет, больной. Я болен тобой! Знаешь, порой доходит до бреда.

Маша размягченно засмеялась:

— Как сказала бы наша Вера Петровна — губительный весенний авитаминоз.

— Как сказал бы Карлсон — паранойя и навязчивая идея. И еще — маниакально-депрессивный психоз.

— Кто такой Карлсон?

— Мужчина в самом расцвете лет.

— Он живет на крыше?

— Нет, на крыше живет солнечная королева.

— Я забрала шахматы.

— Надеюсь, ты не всучишь мне их обратно?

— Ладно, пусть остаются.

— Ага! Выходит, я добился своего?

— Ну, в этой маленькой частности — да.

— А в чем-то другом — нет?

Маша помрачнела. Она до сих пор не заводила разговора о маминых деньгах. Но вовсе не потому, что решила их присвоить.

Просто ей было жалко поломать эту милую болтовню, разрушить очарование розового вечера… Даже просто — вынуть ноги из ушастого таза, вода в котором уже нагрелась от их с Ионой общего тепла.

А выяснение отношений, упреки, требования, отказы и возмущение — все это так не вязалось с тихим вечерним счастьем!

Она замечала, что женщины из соседних домов время от времени проходят мимо ее участка как бы по делу, на самом же деле — чтобы хоть краешком глаза полюбоваться через жерди штакетника на идиллическую процедуру омовения. И чтобы позавидовать белой завистью дочке профессора Колосова, этой милой доброй девушке с толстой пшеничной косой.

Никаких других дел не могло у них быть в этой стороне поселка в вечерний час, ведь резной пряничный домик — крайний и за ним простираются лишь пустынные поля.

Это было так приятно!

Пусть бы весь мир собрался сейчас за штакетником и стал свидетелем Машиного триумфа!

Пусть бы увидели это и недруги! Например, однокурсники Илья, Мишка и Виталий. А также — навязчивый сосед Антон Белецкий…

Говорят, не поминай черта к ночи.

Антон оказался легок на помине, как тот самый черт. Одной породы существа, Кощеевой.

Вон его «Москвич» пылит по поселковой аллее. Ах да, сегодня же пятница, у биолога впереди уик-энд в гамаке-паутине.

Вот он вышел из автомобиля. Эй, глянь же сюда, премудрый кандидат наук! Осознай свое сокрушительное поражение!

Однако Антон был не в силах смотреть на людей. Он не мог отвести глаз от серебристого «мерседеса». И во взгляде его читалась зависть совсем не белая, а черная-пречерная, как печная сажа. Казалось, он готов был проколоть шины дорогой иномарке только потому, что она принадлежала не ему.

Место парковки «мерседеса» — возле Машиной калитки — тоже приводило его в бешенство.

Не обращаясь ни к кому конкретно, биолог произнес достаточно громко, чтобы услышали все:

— До чего же все бабы продажны!

И зашагал к себе на своих тощих ногах-ходулях, похожий на недокормленного журавля из зоопарка. По дороге он громко и скрипуче напевал песенку из старой комедии:

Мери верит в чуде-са!

Мери едет в не-бе-са!

Машу, обычно столь чувствительную к словам, на этот раз его грязные высказывания даже ничуточки не задели. Она действительно пребывала на седьмом небе.

Скрипнула калитка. По дорожке к двоим влюбленным важно шагал пацан — вожак садовников, нанятых по контракту. Он тащил тяжелую наполненную лейку.

— Привет, — сказала Мария. — Ты на ночь глядя решил грядки полить? Вам что, за ночные работы платят вдвойне?

— Не! — разулыбался мальчишка. — Это вам. Просто так. Для ополаскивания! Хотите, тетенька, я вам полью, как из душа?

Маша, смеясь, подняла ступни на воздух, и на них выплеснулись из лейки освежающие, лечебные водяные струйки. Даже простая вода из колонки становится целебной, если приносят ее от чистого сердца.

Иоанн обернул ноги любимой мягким махровым полотенцем…

Маша не рассчитывала остаться в «Солнечном» на ночь, а потому не взяла с собой еды. Иона порывался сгонять на станцию или к себе в клуб, на «мерседесе» это не заняло бы много времени. Однако девушка не хотела расставаться с ним ни на минуту.

Ей казалось: стоит прервать это общение, и волшебство рассеется.

— Так поедем вместе! Познакомишься с живым Карлсоном!

Делить свою радость с какими-то незнакомыми людьми? Нет, нет! Во всяком случае, не сегодня.

Потом она вдруг засомневалась, не эгоистично ли это с ее стороны? Иоанн, наверное, привык к роскошным трапезам, ведь теперь совершенно ясно, что он очень богат.

— Скажи, ты совсем не признаешь простой еды?

— Я? — Он удивился. — Да я ничего, кроме самой простой, не признаю.

— Тогда пошли, покажу тебе свое подземелье.