— Ну мы же не знаем точно… Может, девочки в бухгалтерии не в курсе…

— Знаем. Это его деньги. — Маша презрительно скривилась. — И их надо вернуть. Мы же договорились, мама. Как же ты могла?..

— С чего ты взяла? Чьи? — Мама сделала изумленное лицо. — Я двадцать пять лет главным бухгалтером отработала… Я знаю, как это оформляется… Это в благодарность… за мои заслуги…

Она лепетала это с таким жалким выражением, что Маше стало стыдно. Она только рукой махнула.

— Ладно. Все равно уже потратила. Давай распаковывать.

В самом деле, зачем убеждать мать в том, что она состарилась и стала никому не нужной в этом СУ, которому отдала половину своей жизни? Зачем бередить рану? Мама — умный человек и сама все прекрасно понимает. Это просто старческое… игра такая, самообман. Раз эти покупки доставляют ей радость — пусть потешится. Она устала жить в нищете, считая каждую копейку.

И потом, может, это Маша занимается самообманом? С чего она взяла, что эти деньги прислал им Иоанн? С какой стати ему выбрасывать такие суммы ради первой встречной? И потом, если мыслить логически, если бы Иона действительно хотел ее «обольстить и купить», он бы не отрицал своего широкого жеста, а, напротив, поддержал с показной скромностью Машину версию.

Возомнила себя Данаей, на которую пролился золотой дождь… Она тряхнула головой и примирительно сказала:

— Ладно, хвастайся… — и подхватила часть пакетов.

Кроме чайника и пледа был еще белоснежный утюг с терморегулятором и отпаривателем, набор суперострых ножей, кружевная скатерть, высокие хрустальные бокалы, новые шторы для окон и целый ворох блузок и водолазок, которые мама по очереди прикладывала к себе, ожидая одобрения.

— Я хотела тебе купить… Такое красное платье… шелковое… Но побоялась…

— Правильно, — сказала Маша. — Красное я все равно не надену.

— Ну сейчас ведь модно яркое… — осторожно сказала мама. — Ты молодая… А носишь какое-то блеклое…

Маша знала, что цветовые пристрастия выдают ее с головой, но ничего не могла с собой поделать. Черно-белую гамму выбирают люди, которые и в жизни делят все на черное и белое, а лилово-сиреневые тона предпочитают те, у кого есть скрытый комплекс неуверенности в себе. Любой психолог, глянув на нее, тут же разложит все по полочкам. Однако Маша упорно придерживалась однажды избранного стиля — сначала от бедности и из-за скудности гардероба, а потом поняла, что комфортно чувствует себя только в привычном наряде.

— Мне ничего не надо, — сказала она. — Потрать на себя, это же твое пособие.

Даже если подозрения насчет Ионы верны, то она уже дала ему понять, что купить ее ему не удастся! Решительно, раз и навсегда! Вот он и пропал навсегда… Обиделся…

Две недели прошло с того памятного вечера, а словно два года. Так медленно тянутся дни, так мучительно знать, что никто не будет ждать ее вечером. А Маше хотелось опять наткнуться на обжигающий взгляд черных глаз, почувствовать на своих плечах его большую тяжелую ладонь…

Они пили с мамой чай из нового чайника с прошлогодним вареньем. Трехцветная красотка Пуся с урчанием терлась у ног, распушив свой роскошный хвост. Вопреки всем законам природы она тоже любила варенье. Маша зачерпнула из розетки полную ложку и положила ей в блюдце.

— Сегодня же пятница! — вдруг встрепенулась мама и пристально посмотрела на Машу. — Ты разве не едешь на дачу?

— Завтра… Сейчас электрички битком.

Как объяснить, что на даче еще тяжелее? Там все напоминает о нем. На этом диванчике он лежал, когда был без памяти… на этой ступеньке сидел… А в поле, покрытом люпинами, чудятся очертания его упавшего самолета.

— Мне еще купить надо… семена… Я быстро… — почему-то сказала Маша. Видимо, почувствовала, что сейчас разговор коснется запретной темы: а где же тот самый молодой человек?

Маму хлебом не корми — дай порассуждать о необходимости серьезного выбора спутника жизни. «Пуд соли съесть… На плечо опереться…» Все поучает и наставляет, словно Маша легкомысленная свистушка, а эти «спутники» так и вьются вокруг нее, как вокруг солнышка.

Вот и стремительный метеорит со странным именем Иоанн на короткое время залетел в зону действия ее притяжения и помчался дальше по своей орбите…


Спутники… метеориты… притяжение планет…

Маша брела по улице бесцельно, краем глаза поневоле отмечая, сколько улыбающихся пар встречается на ее пути. Кажется, с наступлением лета и тепла у людей, как и у птиц и зверей, начинается брачный сезон…

Ей почему-то стало стыдно, что она идет одна. И Маша сделала вид, что безумно торопится, побежала за троллейбусом и вскочила в него, даже не глянув на номер.

Она стояла, прижавшись лбом к стеклу, когда услышала в микрофоне хриплый голос водителя:

— Следующая остановка Планетарий.

Вот и отлично — послушаем, по каким же законам могут перекреститься орбиты небесных тел…


Лекция уже началась, когда Маша купила билет и в темноте заняла свое место в полукруглом зале под звездным куполом.

Несколько минут она не понимала, что именно говорит молодой человек с русой бородкой, тычущий указкой в светлый квадрат, на котором демонстрировались слайды. К астрономии это не имело ни малейшего отношения. Лектор почему-то рассуждал о египетских мифах, показывая картинку со странной парой — девушкой в длинных одеждах и мужчиной с рогатой головой шакала.

— Дева у нас с хлебным колосом — символом возникновения жизни. Она стоит недвижно, а значит, находится вне времени и пространства. Бог подземного царства Анубис, напротив, идет. Это означает, что смерть — явление преходящее и подчинено жизни, потому что он расположен позади Девы и размером меньше ее. — Тут лектор сменил картинку и одним махом перепрыгнул через несколько веков, взявшись за древнегреческую мифологию. — Эта же идея отражена в боге Меркурии, другими словами, Гермесе. Из всего Олимпа он единственный, кому позволено беспрепятственно проходить все три сферы: божественное, земное и подземное царство Аида. Потому и назвали его Гермесом Трисмегистом, трижды величайшим.

Какая-то женщина из зала тоненько спросила:

— А «герметичность» тоже от Гермеса?

Все засмеялись, но лектор обрадованно кивнул:

— Совершенно верно. Но это отдельная тема, мы не будем в нее углубляться. Скажу только, что весь наш мир построен по принципу герметичности. И рожденным под знаком Девы, которой управляет Меркурий, тоже передается эдакая самодостаточность, закрытость…

Маша закрыла глаза. Ей не нравился нудный менторский голос этого молодого зануды, но что-то помимо воли удерживало ее в кресле. Она обратила взор к черному куполу, на котором электрическими бликами светились россыпи звезд, и вдруг… Бархатный купол словно расширился, раздвинулся в пространстве. Неведомая сила подхватила Машу и потащила вверх… И она превратилась в маленькую пульсирующую точку и растворилась среди звезд.


Персефона… Кора… «Дева» по-гречески. Любимая дочь Зевса и Деметры… Римляне нарекли ее более грубым именем — Прозерпина. Но именно под ним она навеки нашла свое место среди астероидов, именно так называют не открытую астрономами предполагаемую десятую планету Солнечной системы, чья орбита пролегает позади Плутона…

Плутон… Аид… И опять она связана с ним навеки, видно, суждено ей неотрывно следовать за ним, быть всегда рядом…

Он налетел внезапно, как тать, когда она с подругами собирала на лугу цветы…

Как она любила медовый запах цветущего убранства земли, спелые колосья хлебов, пьянящий шелест травы под босыми ногами. Через много веков за ее окнами раскинется такой же луг, покрытый многоцветьем люпинов…

Тогда они плели венки, шептали на ушко друг другу первые девичьи тайны, как вдруг земля разверзлась под ногами, и из расщелины сверкнула золотая колесница. Такой ослепительный блеск, ярче, чем солнце…

Чьи-то руки крепко обхватили девушку, подняли на высокую колесницу и… она разом провалилась сквозь землю. Свет померк в глазах, непроглядная тьма вселяла в сердце непреодолимый ужас, а в ушах хрипло звучал довольный мужской бас:

— Ты моя отныне! Моя!

Как хорошо, что в темноте не виден был ее румянец, а похититель не мог разглядеть ее тело, с которого нетерпеливо срывал одежды… Он овладел ею грубо, по-хозяйски, да еще приговаривал, что сам отец, великий Зевс, отдал Персефону ему в жены. Ему, владыке подземного царства, которому чужды и непонятны ее вздохи и слезы по запаху трав и теплу напоенной солнцем пашни… по ее матери — земле.

Она лила жгучие слезы, которые пополняли воды реки, протекающей через царство теней, и их живая соль разъедала раны, которые не могли зажить в сердце Деметры, лишенной любимой дочери.

Мать Деметра тоже тосковала и от горя почернела и высохла вся. Глубокие сухие овраги покрыли ее тело, на корню завяли посевы, опустошающие ветры завывали над землей, стонали и звали:

— Пер-се-фона… Пс… Ф-фф… О-о-о!!!

Исступленный материнский плач был наполнен таким безысходным отчаянием, что даже небо застыло и вместо теплого дождя засыпало землю холодным колючим снегом.

— Ты с ума сошла! — обрушился на жену небесный владыка. — Все посевы погибли, люди умирают от голода и холода! Прекрати истерику, на то была моя воля!

— Верни мне дочь, — стонала несчастная.

— Не могу. Я дал слово Аиду. Она будет счастлива, ведь теперь твоя дочь — царица…

— Мертвых… — заливалась слезами мать. — А она так любит жизнь…

— Дуры женщины, — проскрежетал зубами Зевс, однако вызвал к себе Гермеса и велел отправляться за Персефоной.

Прощай, постылый муж! Прощай, ненавистное подземное царство! Все ликовало и пело внутри, когда она услышала радостную весть. И Аид-Плутон, кажется, смирился… Или сделал вид, что подчиняется воле ее отца, только пробурчал, что Владыка потакает женским капризам, то дает жену, то отнимает…

— Я ведь люблю тебя, — сказал он Персефоне. Не держи зла, отправляйся к отцу-матери. Давай в знак нашего примирения разломим пополам этот спелый гранат и съедим каждый свою половинку.

Наивная! Она была так счастлива, что не заподозрила подвоха и взяла из его рук свою половину. Всего одно гранатовое зернышко — и в девичьем сердце зародилось новое чувство: долг, ответственность… смирение… Она обнимала мать, радовалась тому, как на мертвой земле пробивается свежая зеленая травка, как покрывается цветами ее любимый луг… Но одна мысль точила изнутри — она должна! Она обязана вернуться к мужу, он тоже любит ее по-своему, тоже скучает. Раз уж ей судьбой суждено — придется испить до конца свою чашу.

— Что ты печалишься, милая? — спросила мать, когда нежным розовым цветом заневестились деревца гранатов. — Смотри, как хорошо теперь вокруг.

Персефона обхватила ее за шею и вздохнула, ощутив знакомый материнский запах спелой пшеницы.

— Не обижайся… Я погощу немного… Дождусь, когда уберут в полях рожь, а потом…

— Ты вернешься к нему? — ужаснулась мать.

Девушка печально кивнула и улыбнулась, как умудренная жизнью женщина:

— Я должна.

С тех пор она так и разрывается между мужем и матерью, полгода проводя в подземном мире, а на полгода появляясь на поверхности. И печальная осень, и лютая зима выдают отчаяние Деметры, а по весне расцветает она вместе с возвращением дочери. Только теперь та уже не наивная девчонка. Теперь Персефона-Прозерпина посвящена в тайны жизни и смерти, она может видеть целый мир в одной капле, а может раздробить на отдельные капли целый океан. Ничто не укроется от ее проницательного взгляда. С горечью замечает она ложь и коварство, тщательно маскируемые приветливыми речами, и с разочарованием покидает земной мир, мудро управляя царством мертвых, но неизбывно тоскуя по жизни.


Это ее орбита, ее замкнутый круг жизни… Далеко позади Плутона, с Земли не разглядеть даже в самый мощный телескоп. Слишком далеко от голубоватой дымки, окутавшей Землю. И смотрит она из космической дали на крохотную точку третьей от Солнца планеты. Где-то там, среди белых облаков, летит совершенно неразличимый отсюда, такой беззащитный, допотопный самолетик. И управляет им черноглазый летчик в очкастом шлеме, полагающий, что именно он является владыкой этого неба… Наивный!


Яркий свет ослепил глаза. Гулко захлопали крышки стульев. Маша удивленно огляделась. В зале планетария, кроме нее, были несколько теток, мающихся от безделья, да парочка экзальтированных девушек, бурно обменивающихся впечатлениями от лекции.

Маша невольно потрогала свое тело. Руки, ноги, лицо… Нормальный человек… Что это ей примерещилось? Или это мифический Гермес протащил ее разом через все три сферы бытия, а потом швырнул обратно на землю?