Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

И тут ей почудилось, что кто-то тихо позвал ее по фамилии: «Колосова!» Такой еле слышный шепот…

Но нет, это просто шумят дождевые струи…

…«И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию…»

Откуда это? Ах да, из Библии. Странно, что я помню это. Никогда не был книжным червем и уж тем более не заучивал священные тексты наизусть. Мои стремительные самолеты я люблю куда больше, нежели тихое шуршание книжных страниц.

Но как болит ребро! «Одно из ребр его»? О Боже… Да, помню, помню, кто-то водил рукой по этому месту, и прикосновения были божественны… ласка, смешанная с болью…

Похоже, схожу с ума. Или уже сошел.

И опять наплывает, вспоминается.

«И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей: она будет называться женою, ибо взята от мужа».

И была она белокура, с длинной светлой косой и карими глазами. Маленького роста и с нежными розовыми пальцами. А на щеках у нее — ямочки. Она выглядела такой напуганной, но я точно знаю, что это она спасла меня…

Это — тоже из Ветхого завета? Нет, я что-то путаю, там было иначе. Да, иначе: «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились».

Да, я видел ее обнаженной. Она сбросила халатик, перепачканный глиной.

Неужели той самою глиной, из которой Бог создал меня, человека? Но мое имя не Адам, а Иоанн. Тоже, впрочем, библейское. Отец постарался, он у меня склонен к патетике… Я — Иоанн Алексеевич Соколов.

Я живу в конце двадцатого века, и мне тридцать лет.

Или я — первый на Земле человек и создан через семь дней после сотворения мира? Потому что если это не так, то кто же та девушка, которая была рядом со мной?

Почему-то я раздет. А, ну это естественно. Сказано же: оба были наги.

А потом она накинула цветастый сарафан с пышными оборками. Но ее хрупкие плечики остались неприкрытыми. Она склонялась надо мной, и кожу мою щекотал кончик золотистой косы, похожей на спелый пшеничный колос.

Какое странное тут освещение. Откуда-то проникают лучи всех цветов радуги. Так это действительно рай? Вот уж не считал себя столь безгрешным, чтобы после смерти попасть сюда.

Какой такой смерти? Меня ведь только что сотворили. И ее — тоже. Доказательство — мое сломанное ребро: вот же, я ощупываю это место и убеждаюсь, что прав.

Так кто же я?

И кто она?

И где она?

— Где ты? Вернись, ты нужна мне!

Неужели опять провалюсь в темноту, так и не дождавшись ее? Да, проваливаюсь…

— Ба, Мери собственной персоной! Милости просим, всегда рады!

Антон Белецкий, потирая от удовольствия костлявые руки, поднялся ей навстречу.

— Извини, — сказала Маша, — я стучалась, но, наверное, из-за грома не было слышно.

— Ничего-ничего, так даже интереснее. Раздевайся скорее, в этой клеенке ты напоминаешь трупик из морга. Там их, холодненьких, таким вот целлофанчиком укрывают. А я, признаться, отнюдь не некрофил. Предпочитаю, знаешь ли, живое женское тело.

— Ой, Антон, перестань, — поморщилась она. — Я по делу.

— Дело — тело. Стихи, а? Рифма. Мери, ты моя муза. Вдохновляешь.

— Мне нужно срочно позвонить.

— Надеюсь, мамочке? Не любовнику?

— В «скорую».

— Мы заболели? У нас сопельки?

Антон преграждал ей путь к телефонному аппарату, облаченный в роскошный махровый халат, который еще сильнее подчеркивал его неестественную худобу.

Маша разозлилась: она теряла драгоценное время. Сухо произнесла:

— Нет, у нас не сопельки. У нас СПИДик. Так что не прикасайся ко мне, пожалуйста, ради твоей же безопасности. И трубку после меня продезинфицируй.

— Ах какой пассаж! Мери у нас вирусоноситель! Мери имела дело с африканцами! Ну и как впечатление?

— Экстаз, — отрезала она и, поскольку Белецкий так и не посторонился, пронырнула у него под локтем.

Схватила телефонную трубку. Гудка не было. Она несколько раз наудачу набирала «03», потом била по рычажкам, потом снова набирала — безуспешно.

Белецкий скептически наблюдал за ее бесплодными усилиями, явно получая от этого удовольствие. Наконец хмыкнул:

— Да линия с утра не работает. Видно, грозой повредило кабель.

— Что ж ты сразу не сказал?

— А ты спрашивала?

Что теперь делать? Маша была в отчаянии. А впрочем, Антон… он хоть и не врач, но биолог все же. Должен знать, как устроен человеческий организм. Может, осмотрев больного, поймет, где и что у него не в порядке.

— Антон. — Изо всех сил она старалась подавить в себе враждебность к этому человеку. — Помоги мне, пожалуйста.

— Скоротать часы одиночества? — тут же с готовностью отозвался он. — Буду счастлив, даже несмотря на вирус иммунодефицита.

— Я вполне серьезно. Прошу тебя, хоть на время оставь свои шуточки. Это очень важно, правда. У меня там лежит человек, и ему совсем плохо.

Белецкий присвистнул:

— Человек мужского пола?

— Ну мужского. Какая разница? Он болен.

— Заразился?!

— Ранен.

Маша с трудом сдерживалась. Антон же изгалялся: безошибочно почувствовал, что сейчас имеет полную власть над ней.

— Я вижу, тебя всю трясет, Мери. Неравнодушна к нему, да? Признайся.

— Мы с ним не знакомы.

— Ха-ха-ха, рассказывай! Мария Николаевна Колосова — и чтоб с незнакомцем, с первым встречным? Это на вас не похоже. Вы же у нас тургеневская девушка, вас не тронь!

— Идем же скорее!

— А что мне за это обломится? Я человек корыстный. Иными словами — деловой. Только, чур, сразу оговорюсь: деньги меня не интересуют.

«Подлец, подонок, тварь, задушила бы его собственными руками! — Как жаль, что сейчас нельзя было высказать эти мысли вслух. — Желает унизить меня. Никогда бы не стерпела этого, но… человеческая жизнь дороже».

— Хочешь, на колени перед тобой встану?

— На колени… Гм, это мысль. Только не встанешь, а сядешь. Усядешься ко мне на коленки прямо при этом твоем… с которым, как ты уверяешь, не знакома.

«Досчитать до десяти, чтобы не вцепиться в него. Раз… Нет, некогда. И так сдержусь».

— Хорошо, согласна. Одевайся.

— Э нет. Идти, так уж прямо в халате. Весь смак в том, чтоб ты, недотрога, села мне на голые колени. Го-лы-е. А теперь — пусти меня под свой мертвецкий целлофанчик. Мокнуть под дождем не в кайф.

Бегом, не разбирая дороги, пересекли они два неосвоенных участка, разделявшие их дачи. Ввалились в горницу обнявшись. Со стороны могли бы показаться влюбленными. Сбросили на пол мокрый целлофан.

Их встретил направленный в упор пронзительный взгляд жгучих черных глаз.

Маша даже вскрикнула от неожиданности: незнакомец, приподнявшись на локте, прихлебывал травяной отвар, который она оставила на примусе, на водяной бане. Сам достал кружку с напитком! Вот тебе и агония…

Антон ухмыльнулся:

— Уверяю тебя, Мери, он вовсе не африканец. Просто очень загорелый. Так что, может, насчет вируса ты и ошиблась. Но все же советую пользоваться контрацептивами.

— Не смей! — вспыхнула было Мария, но вовремя закусила губу. — Так ты его осмотришь?

— Простите, — тихо сказал раненый. — Я тут похозяйничал без спросу. Взял попить. Ничего?

— Замечательно, — ответила Маша. — Для вас и варила.

— Антон, — представился Белецкий, протягивая гостю свою костлявую кисть с узловатыми пальцами.

— Иоанн. — Летчик попытался ответить на рукопожатие, но, едва приподняв крупную сильную руку, застонал и вынужден был вернуться в прежнее положение.

Маша успела метнуться к нему и придержать кружку, чтобы он ее не уронил.

— Иоанн, говорите, — прищурился Белецкий. — А фамилия случайно не Грозный?

— Нет, — через силу улыбнулся тот. — Соколов. Не беспокойтесь, я скоро поднимусь и уйду.

— Посмотрим еще, можно ли вам вставать. — Антон подсел к нему и начал осмотр.

— Все равно поднимусь, — упрямо повторил Соколов. — Не люблю залеживаться. И так достаточно хлопот доставил вашей жене.

— Да я не… — возразила было Мария, но в этот самый момент Антон с силой нажал на место перелома. Больной застонал и вновь потерял сознание.

— Осторожней! — вскрикнула Маша.

— Ты тоже осторожней, — язвительно парировал Антон. — Меня вполне устраивает, что нас считают супругами. Так что попридержи язычок.

— Не много ли себе позволяешь?

— О! Осмелела! Думаешь, он самостоятельно кружечку в руки взял, — значит, и опасности никакой? И я, выходит, больше тут не требуюсь? Ошибаешься, Мери. Еще очень даже возможен летальный исход.

— Ох…

— Ты ведь знаешь, что значит «летальный»? Живет человек, а потом — тю-тю! — улетает. В миры иные.

— Это правда или… шантаж?

— Не веришь? Зря. Я, конечно, привык иметь дело больше с крысками да кроликами, но одно могу утверждать наверняка: сотрясение мозга он получил неплохое. Чем это ты его так? Поленом небось?

— Нет, он сам, — сказала вконец растерявшаяся Маша.

— Да не пугайся ты, Мери, я тебя не выдам. Если, конечно, не выведешь меня из терпения.

— Это уж точно шантаж.

— Скажешь, он с крыши свалился?

— Нет. С неба.

— М-м-м. Остроумно. Пришелец? Может, падший ангел?

— Летчик.

— А, понял. «Мама, я летчика люблю». Отгадай загадку: почему в поезде стоп-кран красный, а в самолете голубой?

— Антон, хватит, как тебе не надоест! Что делать-то? Ведь его надо в больницу.

— Да, не помешало бы.

— А у тебя есть машина.

— Ну и?

— Давай его отвезем, Антон, милый, пожалуйста! Сам же говоришь, возможен этот… ну…

— Летальный исход. Вполне возможен.

— Вот видишь!

— Ах как мы взволнованы. Понимаю. Он и вправду ничего: этакий бычок-производитель. А ты у нас девушка впечатлительная… Нет, дорогуша, не повезу.

— Ну Антон!

— Категорически. Дороги размыты. Не собираюсь гробить свой скромный автомобильчик ради твоего хахаля.

— Да говорю же: он не хахаль мне!

Больной опять дернулся, бессвязно забормотал что-то. Маша, прервав спор, склонилась над ним. Пыталась разобрать слова: может, назовет свой адрес или даст еще какую-то зацепку — кто он, откуда? А вдруг его жена живет где-то неподалеку, и тогда Маша оставит Антона подежурить, а сама свяжется с ней.

Скорее всего, он летчик сельскохозяйственной авиации, а его разбитый самолет был «кукурузником», опыляющим поля. Значит, их служба должна быть расположена поблизости, в этом же районе.

Но он шептал что-то отрывочное, непонятное. Про какой-то седьмой день и какое-то творение, а потом сразу про свое больное ребро. Вот вроде бы упомянул женское имя — Ева. Маша наклонилась ниже, к самому его лицу:

— Кто это — Ева? Ваша жена? Дочка? Ну же!

Она нетерпеливо тряхнула головой, тяжелая коса упала ему на щеку, и летчик вздрогнул, будто был в сознании и мог почувствовать это. Губы его расслабились, исчезла напряженная морщинка между бровями, и он отчетливо произнес с улыбкой:

— Ко-лос…

И затих.

Антон, закинув ногу на ногу, хихикал:

— Ага, так вы с ним не знакомы? Однако фамилию твою, Мери, он знает: Колосова. Телепат, что ли?

— Наверно, — вздохнула Маша. Она очень устала, и не было у нее больше сил на пререкания. А также и на расследование — кто он, откуда и что именно о ней узнал.

Сколько сейчас времени? Небо целый день черное, и не понять: зашло солнце или еще нет. Редко случается такая долгая гроза.

Наручные часики остановились от влаги во время ее необычного утреннего путешествия. Пожалуй, сейчас около пяти часов пополудни. А клонит ко сну так, будто уже ночь.

— Ну, я пошел, — неожиданно сказал Антон. — Не маленький, понимаю: третий лишний.

— Как?! Уйдешь? — испугалась Мария. — А вдруг он тут без тебя…

— Загнется? Да нет, вряд ли. Если честно — преувеличил я насчет летального-то. Хотел увидеть твою реакцию: насколько этот пришелец дорог твоему сердцу… и другим твоим жизненно важным органам. Убедился: сердечко трепещет. Успокойся: жить будет. И даже сможет тебя удовлетворять…

— Господи, Антон, сколько можно!

— Но не сразу, Мери, не сразу. Единственное, что ему сейчас нужно, — это покой. Так что не соблазняй его пока своими голыми плечиками.

Белецкий, хихикнув напоследок, вышел.