Все у него, Павла, складывается в жизни отлично, и на работе, и в семье. Если бы не сегодняшний приступ ревности! Если бы не Данила с его печальным опытом! Умные люди, как известно, учатся на чужих ошибках.

Погода на улице была под стать настроению Павла. Сильный ветер по-разбойничьи свистел, гонял снежный песок, закручивал его в спирали и воронки. Обрамленная городским пейзажем, в тусклом свете от фонарей у подъездов и из окон дома бушевала стихия.

Несколько минут Павел прогуливался у подъезда, замерз и спрятался от ветра за высоким крыльцом. Ожидание его было бессмысленным — какая разница, в домашнем тепле или здесь, на холодном ветру, томиться? Бессмысленность добавляла раздражения.

Он не сразу узнал Ирину в кособокой фигуре. Поднятый воротник шубы, оттягивающая сумка на плече, прихрамывает, бредет боком, защищаясь от ветра. Только в трех метрах он узнал жену и шагнул навстречу.

— Ты? — удивилась Ирина. — Что тут делаешь?

— Тебя встречаю.

— Зачем?

Не дожидаясь ответа, Ирина отдала ему тяжелую сумку и открыла дверь парадного.

Их короткий диалог опустил в копилку подозрений Павла большой взнос — от Ирины отчетливо пахло спиртным. В лифте ехали молча. Павла подмывало с места в карьер устроить разбор полетов. Останавливало только профессиональное правило юриста: без подготовки любое, даже самое элементарное дело легко проиграть. Аргументы должны быть весомыми, доводы неопровержимыми, формулировка вопросов не допускающая уклончивых ответов. Павел подбирал слова. Ирина не замечала настроения мужа. Она выглядела очень усталой. От каких трудов?

4

Часы показывали десятый час вечера, а они еще не ужинали. Это Ирина выяснила, заглянув в комнату к сыну, которого укладывал дедушка. Могли бы и не ждать ее! Валится с ног, но придется хлопотать на кухне. Ирина поцеловала Николеньку, пожелала доброй ночи. Проходя через вторую комнату, попросила мужа:

— Не поможешь мне?

Павел сидел в кресле перед телевизором.

— Нет! — отрезал он, не поворачивая головы.

— Прекрасно! — обиделась Ирина. — Большое спасибо! Тронута вашим участием!

В другом настроении она обязательно подошла бы к мужу, выяснила, отчего такое недовольство. Ведь все семейные ссоры начинаются с того, что один другому не ТО или — чаще — не ТЕМ тоном сказал. Другой ответил (как она сейчас) — и пошла писать губерния.

Но сегодня для мудрого поведения сил у Ирины не осталось. Позвонил Тимур Рафаилович со своей кардиограммой. Ирина разогревала мясо и гарнир, делала овощной салат и одновременно говорила по телефону. Не вслушиваясь, поддакивала, пока на том конце провода не повисло недоуменное молчание. Тимур Рафаилович задавал вопросы, а Ирина твердила: «Да, да, так, так». Она сосредоточилась, попросила повторить вопрос, ответила и распрощалась. Положила трубку и выдернула телефонную вилку из розетки.

Ирина редко давала номер своего домашнего телефона пациентам — лишь тем, кто реально и периодически нуждался в помощи. Как правило — в психологической. Но и этих «редких» набралось десятка полтора, минимум пять звонков за вечер. Только не сегодня! Совесть Ирину не мучила — все пациенты имели четкую инструкцию вызывать «скорую» в случае резкого ухудшения самочувствия.

Больше всего Ирине хотелось поставить две тарелки с антрекотами и рисом на стол, а самой, с проходом через ванную, рухнуть в постель. Но так поступить нельзя. Папа и Павел ждали ее, наверняка волновались, муж вышел на улицу встречать, надулся от обиды. И надутый вполне мог бы резать хлеб и овощи! Стоп! Не будем раскачивать лодку! Против насупленного Павла есть только одно оружие — ласковое внимание. И где, спрашивается, ласковость сейчас взять?

Во время ужина Николай Сергеевич, желая смягчить напряженность, которая отчетливо просматривалась в отношениях Павла и Ирочки, рассказывал о «комментариях» Николеньки к сказке про Аленушку и братца Иванушку. Обычно родители внимали с интересом, расспрашивали, смеялись, и ужин проходил в прекрасной семейной атмосфере. Сегодня Николая Сергеевича едва слушали. Павел столовым ножом отрезал от большого куска мяса маленькие с чрезмерной силой, нож неприятно скрежетал по тарелке. Ирина задумчиво пила чай.

— Ты не голодна? — спросил Николай Сергеевич, потому что дочь ничего не положила себе в тарелку.

— Нет, — коротко ответила Ирина.

— Накормили, надо полагать. — Нож Павла снова ожесточенно царапнул тарелку. — И напоили.

Выработанные стратегия и тактика пошли насмарку. Павел не удержался от упреков. Пусть! Николай Сергеевич не чужой человек. Пусть кается в присутствии отца и мужа! Тесть никогда не одобрит шашней и амуров на стороне, значит, их будет двое против одной заблудшей дамочки.

Ирина не собиралась делать из сегодняшнего визита тайну. Просто у нее не было сил на рассказ и объяснения, на восприятие эмоций мужа и отца. Но делать нечего.

— Сегодня я была у своей матери. Николай Сергеевич и Павел застыли, замерли со столовыми приборами в руках.

— На том свете побывала? — первым пришел в себя Павел.

— Маруся! — пробормотал Николай Сергеевич. — Она жива? Приехала?

— Моя мать, — Ирина повернулась к мужу, — бросила меня сразу после рождения. Поэтому я всегда считала, что она для меня умерла. Папа! — Ирина обратилась к отцу. — Пожалуйста, не нервничай!

— И зачем ты к ней поперлась? — спросил муж.

— Маруся… мама нашла тебя? — спросим отец. Оба вопрошали одновременно, и отвечать можно обоим сразу:

— Я давно знала, что она живет в доме на моем участке. Но она лечилась до недавнего времени в ведомственной поликлинике. Потом я менялась с коллегами, чтобы они к ней ходили на вызовы. Но она всех достала, пришлось идти самой.

«Она», «к ней» — отметили Павел и Николай Сергеевич. Употребление этих местоимений указывало на недружеские чувства Ирины.

— Ты представилась?

Вопрос интересовал обоих, но задал его Павел.

— Не сразу… сначала обварила кипятком.

— Ирочка! — воскликнул Николай Сергеевич.

— Нечаянно. Сама же лечила.

— А потом раскололась? — уточнил Павел.

— Да.

— И что?

— И все.

— Сколько времени ты у нее провела? — продолжал допрашивать Павел.

— Часа три.

— Нас интересуют подробности. «И все» не подходит.

— Подробности душераздирающие. Включите телевизор и посмотрите мыльную оперу. Я зверски устала, давайте перенесем разговор на завтра?

— Доченька, — попросил Николай Сергеевич, — скажи только, как Маруся… вообще.

— Живет одна, выглядит прекрасно, характер мерзкий. У нее рак.

— Умирает? — ахнул Николай Сергеевич. — Дни сочтены?

— Если в ближайшее время сделает операцию, все будет в порядке.

— Но есть проблема? — Павел уловил недоговоренность в словах Ирины.

— Она не хочет оперироваться.

— Почему? — хором воскликнули мужчины.

— Потому что у нее заскок! Шизофрения и паранойя, вместе взятые!

— Я ничего не понимаю, — признался Николай Сергеевич.

— Боится она операций, — пояснила Ирина. — До ступора боится из-за предыдущего тяжелого опыта. В качестве параноидального объекта ужаса выступает бестеневая лампа.

— Какая? — переспросил Павел.

— Круглый светильник над хирургическим столом называется бестеневой лампой.

— При чем здесь лампа?

— Повторяю: у моей биологической матери сдвиг но фазе. Она панически боится смерти, не еще больше боится оказаться на операционном столе под бестеневой лампой.

— Маруся всегда была очень смелой девушкой, — тихо проговорил Николай Сергеевич.

— Она и сейчас скандалистка, каких поискать. Ругается, точно портовый грузчик.

— Да, было такое… Но ведь Маруся выросла в деревне…

— Знаю, — перебила Ирина. — Свою биографию она мне выложила.

— Ирочка, как Маруся… твоя мама отнеслась к тебе? — затаив дыхание спросил Николай Сергеевич.

— Кроме всего прочего, сказала, что у меня внешность человека без высшего образования, а также назвала меня макакой.

— Что?! — воскликнул Павел

— После того, как я сравнила ее с шимпанзе, — успокоила Ирина мужа.

— Вы… вы обсуждали приматов? — верный своим принципам гасить конфликт в зародыше, предположил Николай Сергеевич.

— В том числе и приматов.

— И что ты собираешься делать дальше? — спросил Павел.

— У нее квартира отличная. Помрет — нам достанется. Несказанно улучшим жилищные условия.

Николай Сергеевич и Павел вытаращили глаза. Это заявление не лезло ни в какие ворота и совершено не вязалось с характером Ирины.

— Ты что же? — оторопело выдавил Павел. — Так прямо и сказала матери?

— А чего с ней миндальничать? Она со мной не церемонилась. На этой оптимистической ноте, — поднялась Ирина, — я вас покину.

Она вышла из кухни. Некоторое время Павел и Николай Сергеевич переваривали услышанное.

— Николай Сергеевич, не сочтете за труд просветить меня на предмет ваших страшных семейных тайн? Или по-прежнему не достоин? — церемонно поинтересовался Павел.

— Не суди нас строго. Это было так давно, тридцать лет прошло… Но я помню Марусю как вчера… Был влюблен сокрушительно и страстно. Хотя мы не очень подходили друг другу. Маруся — активная, целеустремленная, а я — тихий книжный червь. Моя мама, Маргарита Ильинична, и Маруся совсем… по правде сказать, никак не ладили. Маруся… не была создана для материнства.

— Это ваше мнение или Маргариты Ильиничны?

— Не думаете ли вы, — от внезапного волнения Николай Сергеевич перешел на «вы», — что моя мама как-то повлияла на решение Маруси? Нет, нет, нет! — замахал руками. — Маруся сама, еще до рождения Ирочки, решила оставить нам ребенка, уйти, развестись со мной.

Память Николая Сергеевича к семидесяти годам стала избирательной, в ней держались только приятные воспоминания. Он искренне забыл, как ездил на свидания к бывшей жене в общежитие, как она пыталась (не очень настойчиво) вернуть ребенка.

— Ирина очень страдала оттого, что ее бросила мать?

— Совершенно не страдала! Бабушка заменила Ирочке мать, мы жили душа в душу. Ирочка и не вспоминала никогда про Марусю, не задавала вопросов. Уверяю вас, у моей дочери было счастливое детство!

Хотя Николай Сергеевич заверял очень горячо, у Павла остались сомнения. Но одно бесспорно:

— Биологическая мать Ирины — мерзкое чудовище!

— Ты ошибаешься, милый! Кроме того… Маруся очень помогала нам материально. Ее работа была, очевидно, связана с разъездами. Из разных уголков страны нам ежемесячно приходили крупные денежные переводы. Мой заработок в архиве, мамина пенсия — не густо… так сказать, алименты были ох как кстати.

— Откупилась, значит.

— Ax, — осуждающе покачал головой Николай Сергеевич, — как вы, молодые, бываете прямолинейны и даже, извини, грубы. Вот и Ирочка! Неужели прямо сказала Марусе, что хочет присвоить квартиру?

— Ира пошутила. — Павел вовсе не был уверен, только хотел успокоить тестя.

— Ты полагаешь? Странный юмор.

— Обычный, черный.

— Хочу с тобой посоветоваться. Не будет ли бесцеремонно или назойливо, если я увижусь с Марусей? Меня взволновал ее отказ от операции. Если Маруся нездорова душевно, следует обратиться к специалистам соответствующего профиля.

— Давайте оставим медицинские нюансы Ирине.

— Ты прав, мне не следует вмешиваться. И видеться нам незачем… столько лет прошло… быльем заросло.

У Николая Сергеевича на лице была написана детская обида: так умный ребенок сам объясняет, почему родители не должны покупать ему замечательную игрушку.

— Вы меня не поняли, Николай Сергеевич! Вы вольны поступать, как находите нужным, как вам хочется. Но я, со своей стороны, если Маруся… Мария… как ее?

— Мария Петровна.

— Так вот. Если Мария Петровна вздумает налаживать отношения, а Ирина воспротивится, я всячески поддержу свою жену. Эта кукушка нам не нужна.

— Но, Павел, у Маруси страшный недуг!

— Пусть лечится! Сначала голову поправит, потом рак вырежет. Но я не желаю видеть, как Мария Петровна играет на нервах моей жены!

— Маруся — человек прекрасный, добрый и деликатный… то есть не очень деликатный… была, — запутался Николай Сергеевич.

— Если этот прекрасный человек — женщина с атрофированным чувством материнства, психически повернутая, сядет на шею Ирине, отравит нам жизнь, я буду первым, кто затолкает ее в психушку!

— Но после их сегодняшней… первой встречи… уже не может быть по-старому. Ирочка не бросит умирающую мать, как бы та ни поступила в прошлом.

— Этого я и опасаюсь, — закончил разговор Павел.

Он все время ждал, что в коридорчике появится Ирина, переодетая в халатик, мелькнет на пути в ванную. Но Ирина не проходила.

Павел обнаружил ее свернувшуюся клубочком, спящую в одежде на диване. У нее не хватило сил разложить диван, постелить постель. Павел перенес жену в кресло. Постелил белье, раздел Ирину, натянул ей через голову ночнушку, ворчал: