Водится за ним такой грех, чистая правда, гневлив нешуточно. В детстве слыл отчаянным драчуном, первым бил обидчиков, кулак летел вперед, опережая мысль и разум. С годами научился сдерживаться, давить вспышки гнева. Но сегодня, пять минут назад, до судороги в руке хотелось вмазать «ухажеру», впечатать ему газету в расквашенное лицо. Но устроить драку с любовником жены в коридоре поликлиники! Это уже слишком!

Возможность того, что он потеряет Ирину, разрушится их семья, была настолько кошмарна, что не поддавалась осмыслению. Все равно как представлять в деталях свою предсмертную агонию. Думать – невозможно, кипеть от ярости – легко.

А что делать? Как он должен поступить прямо сейчас? Купить водки и поехать к Даниле, пусть принимает в свой клуб обманутых мужей! Решение не оригинальное, но другого не имеется.

4

Верочка и Ирина вместе вышли из кабинета. Верочка держала стопку медицинских карточек, Ирина закрывала дверь на ключ. К ним шагнул мужчина, посмотрел на одну, на вторую, выбрал Верочку:

– Добрый вечер! Позвольте задержать вас на несколько минут?

– Чей-то? Прием окончен!

– Убедительно вас прошу!

– Нет, ну что за люди! – продолжала возмущаться Верочка.

– Ирина… Ирина Николаевна! Я друг вашей мамы, мне обязательно нужно с вами поговорить.

– Разве у вас есть мама? – удивленно посмотрела на Ирину медсестра.

– Теоретически у каждого есть мать. До свидания, Верочка! До завтра.

– Ага! Я пошла. – Вывернув шею, продолжая рассматривать мужчину, Верочка медленно двигалась по коридору.

– Простите, обознался! – вслед произнес мужчина.

Ирина откровенно и молча его рассматривала. Сколько, мать говорила, ее любовнику? Двадцать семь. Выглядит на все сорок, изрядно потрепанный. Но совершенно не похож на душегуба или убийцу. Впрочем, с преступниками Ирина никогда дела не имела, неизвестно, под какой личиной они прячутся. Этого она скорее отнесла бы к породе тихих интеллигентных неудачников, чья карьера в институте не поднимается выше старшего преподавателя, а на предприятии – ведущего инженера. Заведующим кафедрой или начальником цеха такому никогда не стать.

– Меня зовут Толик… то есть Анатолий… Витальевич.

Он заметно стушевался под оценивающим, далеким от дружелюбия взглядом Ирины.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Я друг вашей мамы, – повторил Толик Витальевич. – До недавнего времени близкий… до сегодняшнего дня… Маруся меня прогнала.

Он никак не мог взять правильный тон, смущался и заикался. Ирина была спокойна и тверда как скала. Только любовника матери ей не хватало!

– Обязательно посвящать меня в подробности ваших отношений?

– Нет, простите, Ирина… Николаевна.

– Анатолий Витальевич! Чего вы от меня хотите? Надеюсь, не выступить ходатаем в примирении с Марией Петровной Степановой?

В коридоре появилась уборщица с ведром и шваброй. Ирина пошла на выход, Анатолий Витальевич засеменил следом. Быстро заговорил, обращаясь к затылку Ирины:

– Возможно, вы не знаете… Маруся очень скрытный человек, хотя с первого взгляда может показаться, что очень открытый… Я не подозревал, например, о вашем существовании, извините. Маруся никогда не говорила, что у нее есть дети… дочь, такая… взрослая.

Не случайно он принял Верочку за Ирину.

– Постарше вас буду.

– Разве? Мне сорок, то есть тридцать семь. Мать в своем репертуаре! Врет на каждом шагу! Ради эффекта скинула любовнику десять лет. Правда, произведенный на Ирину эффект оказался противоположного свойства. Да и… пятьдесят четыре минус тридцать семь – семнадцать лет – вызывающая, если не сказать пошлая, разница в возрасте. Хотя, с другой стороны, вынуждена была признать Ирина, мать отлично выглядит и рядом с Толиком не смотрелась бы старшей сестрой.

Они спускались по лестнице. Анатолий Витальевич обогнал Ирину и преградил ей путь:

– Вы не знаете, но Маруся тяжело больна! Она похоронила мужа, очень переживала. Это глубочайшие терзания: любить человека и ждать его смерти как избавления от унизительного существования, недостойного его прежнего. Я уговорил Марусю поехать на юг, мы провели прекрасный месяц на Черном море! Из-за солнечной радиации, мне знакомый врач говорил, наверное, и случилось. В поликлинике Марусе сделали УЗИ щитовидки, обнаружили узел, взяли биопсию. Вы знаете, что такое биопсия? Конечно же! Простите за глупый вопрос.

Процедура не сложнее взятия анализа крови. Ирина прекрасно представляла, как под контролем УЗИ матери ввели в опухоль иголку, надетую на пустой шприц, движением поршня отсосали часть содержимого, размазали его затем по стеклу. На следующий день цитолог посмотрел стекло под микроскопом и дал заключение.

– Рак! У нее рак! – панически восклицал Анатолий Витальевич.

Обычно в такие подробности – биопсию, диагноз – посвящают только близких больного. Их знают те, кто крайне заинтересован в жизни человека. Или в его смерти?

– Да, рак, – спокойно кивнула Ирина. – Ну и что?

– Как «что»? Вас это… это… не тревожит?

– Пойдемте, сейчас поликлинику будут на ночь закрывать.

На первом этаже Ирина попрощалась с охранником. Вышли на улицу, спустились с крыльца. Разбойничий ветер носился с громким свистом. Чтобы его перекричать, приходилось повышать голос. Асфальт был скользким и блестящим, точно из земли выступила влага и превратилась в пленку льда. Ирина поскользнулась, Анатолий Витальевич подхватил ее под локоть.

Они не заметили темную фигуру у дерева. Фигурой был Павел. Он дождался, чего хотел, удостоверился: Ирина вышла под ручку с ухажером. Если бы Павел проследил и дальше за женой и «ухажером», то услышал бы много интересного и, главное, успокаивающего. Но Павел быстро пошел в сторону магазина.

Ирине не доставляло удовольствия то, что Толик держит ее под руку. Но голеностоп еще ощутимо болел, и посторонняя поддержка на катке, в который превратился асфальт, была не лишней.

– Давайте не будем лукавить друг перед другом, – сказала Ирина. – Характер вашего интереса к моей матери ни для кого не секрет. Поэтому ваша притворная забота о ее самочувствии выглядит по меньшей мере кощунственно.

– Я вас не понимаю, – растерянно пробормотал Анатолий.

– Да будет вам! Неужели из-за коллекции монет стоит так интриговать? Что вы хотели от меня услышать? Подтверждения, что мать умрет? Что ее дни сочтены? И не надейтесь! Поищите другую богатенькую старушку!

– Старушку? Коллекция? При чем здесь коллекция? К вашему сведению, последние пять лет, продавая Марусины монеты, я приплачивал ей, завышал стоимость, чтобы она, Маруся, не нуждалась!

Анатолий отдернул руку, возмущенно взмахнул ею и чуть не упал. Ирине пришлось схватить его за обшлаг куртки, чтобы спасти от падения.

– У нее рак! Как вы не поймете! Маруся не хочет делать операцию! Я в отчаянии! А вы! Коллекция! Да я свою отдам, лишь бы Маруся…

– Тише! Не кричите!

– Вы просто… холодная, бесчувственная особа!

– Перестаньте верещать! Как баба, честное слово! На нас уже оглядываются. Пойдемте!

Ирина сама взяла его под руку и слегка подтолкнула, призывая к движению. Она спросила о том, что еще несколько минут назад отказывалась знать:

– Как вы относитесь к моей матери? В чем ваш интерес?

– Ничего материального, уверяю вас! Маруся… она сделала из меня мужчину. В этом, наверное, стыдно признаваться давно не юноше, но это правда! – горячо заверил Анатолий. – Маруся… в ней столько искреннего участия и нежности!

Назвать вновь обретенную мать нежной Ирине никогда бы не пришло в голову. Наверное, нерастраченное материнство было пущено на воспитание таких вот сорокалетних юношей, им достались нежность и участие. А дочери – кукиш!

Они подошли к Ирининому подъезду. Анатолий все рассказывал, какая Маруся удивительная, замечательная и прекрасная. У Ирины даже закрались сомнения: об одном и том же человеке речь?

Слишком уж разные, полярные взгляды были у них на Марию Петровну Степанову.

– Вас послушать, – не выдержала Ирина, – она ангел с крыльями. А по-моему, скорее черт в юбке.

Анатолий почему-то решил, что Ирина сказала комплимент матери, радостно закивал:

– Да, да! Гремучая смесь дьявольского темперамента и ангельской души! Почему мы остановились?

– Потому что я здесь живу. И в гости вас, уж извините, приглашать не намерена.

– Конечно, конечно! Я ценю вашу прямолинейность, она напоминает мне искренность Маруси. Теперь я вижу – вы действительно ее дочь.

– Отнюдь не горжусь этим фактом. Скажите, Анатолий, неужели вы никогда не испытывали дискомфорта из-за вашей почти двадцатилетней разницы в возрасте? Можете не отвечать, если не хотите, вопрос продиктован праздным любопытством.

– Конечно, испытывал… что там «дискомфорт»! Страдал и мучился! Всегда знал, что недостоин Маруси, что рано или поздно она меня бросит, что я в сравнении с ней пигмей, что она из жалости меня пригрела…

– Да вы ей в сыновья годитесь!

– А в мужья не гожусь! В этом вся трагедия! «Господи! Какой недотепа! – подумала Ирина. – И разговор наш странный. На холодном ветру фрейдистские страсти».

– Неужели вы, Ирина, думаете, что человеческие чувства, как программа средней школы, делятся по классам и должны соответствовать возрасту учеников? У Маруси есть подруга, француженка Марлиз…

– Про Марлиз я уже слышала и не собираюсь здесь и сейчас развивать эту тему. Чего вы от меня хотите? – Ирина решила подвести черту под ненужной беседой.

– Понимаю, что моя излишняя для первого знакомства откровенность произвела на вас неблагоприятное впечатление. Простите! Вы могли ошибочно понять, что я хлопочу о каких-то благах для себя. Уверяю вас, нет! Главная моя забота – здоровье Маруси.

– Но я-то тут при чем?

– Вы дочь! Вы врач!

– Как врач я обязана дать направление в больницу и объяснить пациенту возможные последствия отказа от лечения. Что я и сделала. Как дочь я не желаю и пальцем пошевелить для этой особы.

– Что вы такое говорите!

– Правду.

– Чудовищная жестокость!

– Для информации. Ваша распрекрасная Маруся бросила меня сразу после рождения, отказалась от меня. Понимаете?

– Нет, не понимаю, – обескураженно проговорил Анатолий.

– Примите как данность.

– Вы… вы желаете отомстить своей маме?

Анатолий очень волновался, нервно сглатывал. Почему-то его шея, подставленная ветру, и дергающийся кадык вызвали у Ирины чувства, близкие к жалости или умилению. Даже захотелось утешить, как маленького, успокоить этого мужчину-ребенка. Очевидно, схожие чувства испытывала и мать. И хотя Ирина решительно не желала походить на нее в заботе об инфантильных переростках или недоростках, сказала примирительно:

– Никому я не собираюсь мстить. Укутайте шею, простудитесь! – Сняла перчатки, протянула руки, поддернула Анатолию шарф и закрыла ему горло. – Не переживайте! Куда ваша Маруся денется? Прооперируем как миленькую. Все будет хорошо!

– Спасибо! – Анатолий схватил ее за руки и стал осыпать поцелуями ладошки. – Спасибо! Огромное! Я вам верю! Спасибо!

– Будет вам! Что вы, право, такой…

– Жалкий? – невесело усмехнулся Анатолий.

Ирина не ответила, попрощалась:

– До свидания!

– Можно мне к вам еще заглянуть, чтобы узнать, как обстоят дела? Или позвонить?

Ирина кивнула.

– Пожалуйста, не думайте, что я совершенный размазня. У меня второй разряд по дзюдо, между прочим.

– Запомню.

– Глупо прозвучало, да? Вырвалось.

– Прощайте!

На звонок Ирины открыл папа. Шепотом сообщил, что Павел еще не пришел, а ее, Ирину, дожидается неприятная гостья – Мария Петровна, бывшая медсестра с участка. Сидит на кухне, в комнату пройти отказывается.

«Только сегодня о ней вспоминала, – подумала Ирина. – Закон совпадений. Что ей нужно?»

Они не виделись пять лет, за которые Мария Петровна постарела на добрых двадцать.

Морщинистое лицо, трясущиеся старческие руки, затравленный, подобострастный взгляд. От прежней самоуверенной халды не осталось и следа. Мария Петровна принялась плакать, привычно и безысходно, только они поздоровались. И рассказала печальную историю. Про внучку-наркоманку, от которой отказались родители, отчаявшиеся вылечить ее, обозленные воровством денег и вещей. Только бабушка не теряла надежды спасти внучку, не гнала из дома.

– Непутевая, но ведь родная! – сморкалась в платок Мария Петровна. – Не знаю, к кому бежать, у кого совета, помощи просить. Три раза лечила, все мои сбережения, что на смерть были, прахом пошли. Ой, горечко! Денег нет, а без денег кто поможет? Вот к вам пришла. Вспомнила, как мы душа в душу жили-работали. А вы-то врач, каких поискать…

Странная, избирательная память у стариков. Назвать их совместную работу «душа в душу» можно было только в насмешку. Чего стоят докладные, которые Ирина на медсестру регулярно строчила! Стыдно сейчас, глядя на эту убитую горем женщину, вспоминать. Да и способов излечения от наркомании, неопробованных, неизвестных Марии Петровне, не существовало. Ирина была бессильна. Единственное – выслушать, пожалеть, посочувствовать. Что она и делала добрых два часа.