Вероника попыталась еще раз вякнуть про «люблю». В ответ услышала, что ее любовь – детская, глупая, наивная – будет выжжена каленым железом, растоптана сапогами, развеяна по ветру. Вплоть до трепанации черепа, пообещал Павел. Вероника скорчила недоверчивую гримаску, чем вызвала новый взрыв негодования брата. Он не употреблял нецензурных слов, но и тех, что произносил, хватило с лихвой, чтобы Вероника разрыдалась.

Павел орал, что она повела себя как продажная девка, потаскуха, дешевка. А уж «дура» было повторено десяток раз: дура влюбленная, дура малолетняя, дура мечтательная, дура непроходимая, дура глупая… Как будто существуют умные дуры!

Сначала Вероника плакала зло и гневно, потом по-девичьи горько, наконец – по-детски отчаянно. Первые две стадии Павел во внимание не принимал. Плачет, и правильно – есть причина. Он чувствовал себя отцом неразумной дочери. Отец должен воспитывать, без наказания воспитательного процесса не бывает. Сейчас горько, а на будущее – полезно, тяжело в учении… Но когда Вероникин плач стал напоминать скулеж маленькой раненой собачонки, в Павле проснулась-таки жалость. Он потоптался растерянно на месте, пробормотал хриплым после ора голосом:

– Ну, хватит! Будет! Развела мокроту. Вероника ответила протяжным писком со скачками икоты.

Павел подошел к ней, вытащил из кресла, сел сам и устроил сестру на коленях, обнял ее, прижимая рукой голову к своему плечу. Тихонько укачивал.

– Успокойся! Ты же понимаешь, что я о тебе пекусь? Разве я могу видеть, как тебя несет по кривой дорожке, и молчать? Ты будешь вести себя как хорошая, умная девочка?

Ни слова Вероника произнести не могла, только икала. Павел задавал вопросы и домысливал ответы. Очень надеялся, что эти ответы демонстрируют начавшийся, пусть очень болезненно, процесс выздоровления сестренки. Болезнь называлась «глупая влюбленность». Способ лечения отеческий. Павел баюкал Веронику, гладил по голове и по плечу, приговаривал ласковые слова, оправдывался и объяснял свой гнев братской любовью.

Через несколько минут, еще не справившись окончательно с икотой, шмыгая носом, Вероника пробормотала:

– Ведь-ик можешь-ик, как человек-ик спокойно ик-ик, говорить! Чего-ик, орал? Как ик-ик припадочный. Ик!

«Кнут и пряник, – подумал Павел. – Не обязательно быть тираном, чтобы бессознательно пользоваться этими орудиями. Достаточно любить по-отцовски, по-братски. А вот с Ириной розги и ласка не пройдут. А что пройдет? Не знаю. Заноза! Не жена у меня, а заноза!»

Почувствовав свою власть, Вероника потребовала, чтобы братик уложил ее спать, посидел рядом с кроваткой, как возле больной, подогрел молочка и принес. Павел безропотно за ней ухаживал, только что песенку не спел и сказку не рассказал. Но, собравшись уходить, ласково и беспрекословно заявил, что отныне берет на контроль каждый шаг Вероники. То есть она обязана ежедневно, каждые три часа выходить на связь и сообщать, где, с кем находится, какие планы имеет.

Поцеловал в лобик и вздохнул:

– Когда-нибудь за мой братский подвиг ты оторвешь от своей счастливой семьи деньги и на них поставишь мне памятник. Надеюсь, прижизненный.

– Павлик, ты думаешь, Данила ко мне ничего… ни капельки, ничуточки?..

– С меньшим риском для психического здоровья ты могла бы влюбиться в Ди Каприо или какого-нибудь нашего артиста.

– В Безрукова? В Хабенского?

– Во вместе взятых.

* * *

Ирина закончила утюжку белья. Павел не приходил и не давал о себе знать. Она набрала номер телефона Данилы, разговор состоялся по меньшей мере странный.

– У тебя Павла не было? – спросила Ира.

– Был. Расквасил мне морду и ушел.

– Что сделал? – поразилась Ирина.

– Посоветуй, как врач. Глаз заплыл, поллица вздулось, завтра буду как косорылый баклажан.

– Приложи лед, заверни его в салфетку и полиэтиленовый пакет. Через два часа мазь. Какая у тебя есть в аптечке? Даня, что произошло?

На последний вопрос Данила не ответил, покопался в аптечке, достал тюбик, прочитал название.

– Не подходит, – забраковала Ирина. – Это от геморроя.

– Вся наша жизнь – сплошной геморрой. От меня жена ушла, ты в курсе?

– Нет. Какой кошмар! Тебя Павел побил из-за Лены?!

– Еще не хватало, чтобы из-за этой геморроидальной твари… Другая девушка замешана.

– Вы не поделили с Павлом девушку? – У Ирины вмиг сел голос.

– Не бери в голову! Детский крем подходит? Более ничего нет.

– Детский крем не подходит, – машинально проговорила Ира. – Даня, я тебя прошу…

– Передай своему мужу, что если он считает меня подлецом и ублюдком, то сам скотина! Пока!

Данила положил трубку. Ирина опустила на рычаг свою. Она смотрела на руки. Пальцы не дрожали, хотя волнения было через край. Еще в квартире матери Ирина предположила, что после нервной встряски их знакомства и теплого общения она навсегда избавилась от досадного недостатка. Так и есть. Хоть одна польза.

Тревога отогнала усталость, отодвинула желание немедленно свалиться спать. Но голова ясной не стала. У Ирины имелся безотказный метод привести себя в состояние активного бодрствования. Метод простой – стакан крепкого сладкого чая. Случалось, приползала едва не на четвереньках домой, где маленький сын, больной папа, хмурый муж, отсутствие ужина и чистых отутюженных сорочек для них троих на завтра. Ирина заваривала крепкий чай, выпивала и через пятнадцать минут становилась бодра, как олимпиец перед стартом. Готовила ужин, стирала, гладила, играла с Николенькой, выслушивала папу, дурачилась с мужем, накрывала на стол… Но у бодрильного средства имелся существенный недостаток – оно действовало до четырех утра. До этого времени заснуть не удавалось. Полстакана чая не действовали вообще, а после целого глаз не сомкнешь до первых петухов. Три часа отдыха не восстанавливали силы, и вечером приходилось снова прибегать к допингу. Два года назад благодаря чаю, который действовал на нее как наркотик, Ирина довела себя до нервного истощения. Пришла в соседний кабинет, к коллеге, опытному доктору.

– Я совершенно здорова, – сообщила Ирина. – И у меня нет сил, чтобы жить.

Мудрая доктор выписала ей больничный и велела хорошенько выспаться.

Кажется, мать говорила, что тоже не может спать после крепкого чая. Значит, по наследству передалось. Игры с допингом Ирина поневоле прекратила, но сегодня особый случай. Она заварила чай и выпила его как лекарство.

Чем займемся на волне нового прилива жизнедеятельности? Разгуляться есть где – надо починить белье, пришить недостающие пуговицы на сорочках, отдраить кухонную плиту, вымыть туалет и ванну, весь кафель до потолка… Когда-то в школе на уроке математики Ирина не могла постичь понятие «бесконечность», обозначавшееся упавшей восьмеркой. Если что-то существует без конца, то как оно выглядит в финале? Объяснить можно было бы просто. Домашняя работа – это бесконечность…

Переделав множество дел, утомившись физически, пройдя все стадии волнения о муже: от – где ты, бессовестный, до – только бы живой остался, не поддаваясь отчаянию – звонкам по моргам и больницам, Ирина решила предаться занятию психотерапевтическому – чтению. Славно, что в последнее время появился род литературы, точно соответствующий подобной потребности, – женские ироничные детективы. Внимание удерживают, напряженной работы мысли не требуют, веселят-щекочут нервишки. Через два дня не вспомнишь сюжета, но в момент чтения чувствуешь приятный расслабляющий массаж под черепной коробкой.

Ирина расстелила диван, приняла душ, надела ночную сорочку, легла в постель с книгой в яркой обложке.

6

Павел добрался до дому во втором часу ночи. Зверски хотелось есть, ведь не ужинал.

Заглянул в комнату – Ирина лежит в постели, с добропорядочным видом читает книжку с легкомысленной обложкой. Не здороваясь, не целуясь, не приветствуя, не говоря ни слова, словно жена в постели была не одушевленнее куклы, Павел подошел к серванту, открыл отделение бара, достал бутылку виски и отправился на кухню. Между прочим, оставил Даниле две бутылки водки. Мог бы их забрать и не пить сейчас буржуазный напиток, подаренный женушке-участковому врачу благодарными пациентами. Вытащил из холодильника котлеты, гречневую кашу, квашеную капусту – все температуры твердого жира, но разогревать лень, да и не утерпеть. Виски с квашеной капустой… Хоть скипидар! Столько часов мечтал ударить по мозгам спиртным!

Ирина смотрела в книгу и не видела написанное, будто читала свое: не поздоровался, не поцеловал, не объяснил своего отсутствия, как с чужой… Глаза сфокусировались на фразе: «В жизни каждого женатого мужчины была своя девушка». Девушка! Которую они не поделили с Даней! И подрались! Павел любит другую!

Это было как удар. Невозможный с физиологической точки зрения, но именно так ощущаемый – удар в каждую клеточку тела, которое онемело на несколько секунд, зависло на границе между жизнью и смертью, будто раздумывало, в какую сторону свалиться. Упало в жизнь, медленно и постепенно приходило в себя.

Когда сознание прояснилось, восстановило способность связно мыслить, Ирина поняла жуткую истину: она может все понять, простить, перетерпеть ради одного – чтобы Павел был рядом, не ушел, не бросил. И не было ни стыдно, ни унизительно от этого желания. Хотелось растечься, превратиться в лужу, в ручей смолы, куда Павел шагнет и навек увязнет. «Уж совсем гордость потеряла!» – возмутился внутренний, далекий, похожий тембром на голос матери, оппонент. Ирина велела ему заткнуться: мол, без подсказок разберусь.

«Сейчас ты откинешь одеяло, – приказывала она себе, – встанешь, гордая, серьезная и красиво неприступная! Пойдешь на кухню и прямо спросишь Павла о… о… на месте сформулируешь».

Она вскочила как подстреленная, сделала два шага… и увидела себя в зеркале шкафа. Какая там красиво неприступная! Жалкая взлохмаченная особа с панически просящим взглядом! На паперти с таким лицом побираться, а не соревноваться с молоденькими девушками-красавицами. Ирина сгорбилась, развернулась, доковыляла до постели, забралась в нее, натянула одеяло до подбородка.

Павел вошел в комнату. Повесил на стул пиджак, сверху галстук, снял брюки, поднял их кверху, совмещая швы на штанинах, аккуратно повесил поверх пиджака. Вышел. Сейчас он бросит в ванной сорочку в ящик для грязного белья, почистит зубы, вымоется. Того, что ванна отдраена, а кафель до потолка сверкает, Павел, как водится, не заметит.

Несколько минут передышки обрели для Ирины фантастические свойства. Это были часы паники и одновременно секунды трезвых самоукоров. В фантастике, во сне, в воспаленном сознании возможны чудеса. Моська побеждает слона, раб садится на царский трон, чай кислый, лимон сладкий, минуты дольше часов. «Ой, батюшки! – слегка испугалась Ирина. – Что-то нехорошо у меня с головой. Не дошло бы до беды! Помни! Что помни? Ты сильная, умная, гордая!»

Пришел муж, лег на край дивана, накрылся одеялом – все без слов. «Сильная, гордая, умная!» – еще раз напомнила себе Ирина.

– Тебе свет не мешает? – спросила она, не отрываясь от книги.

– Нет.

– Может, я тебе мешаю?

– Может.

«Несчастная, бедная, глупая!» – захлебнулась от паники Ирина. Книга выпала из рук.

– Павлик, ты меня разлюбил?

Он рывком сел на кровати, оставаясь спиной к жене:

– Вот только не надо перекладывать с больной головы на здоровую!

– Какие у тебя отношения с девушкой, из-за которой ты подрался с Данилой?

– Самые близкие.

– Что?.. А?.. О!.. Э!.. – Кроме междометий, Ирина ничего не могла произнести.

– Девушку зовут Вероника, моя сестра.

– Слава тебе господи! – перевела дух Ирина. Она знала о влюбленности Вероники и точно угадала, как обстояло дело. – Вероника пришла к Дане объясняться в чувствах?

– Да.

Ирина встала на колени, подползла к мужу, обняла его, поцеловала в макушку:

– Дорогой мой! Если бы ты знал, как я испугалась! Какой оркестр у меня в голове исполнял…

Павел расцепил ее руки, резко вскочил. Ирина не удержала равновесия и повалилась вперед, громко стукнулась головой об пол, свалилась на бок. Чуть не свернула шею.

– Что ты себе позволяешь? – воскликнула она, барахтаясь на полу.

Павел и не подумал помочь ей встать, отошел в сторону, тряс сжатыми кулаками в воздухе.

– Ненавижу притворство! – прошипел он. – Только попробуй утверждать, что чиста как ангел!

Ирина вскарабкалась на диван.

– Кто-то из нас сошел с ума, – пробормотала она, потирая ушибленный лоб. – В чем ты меня обвиняешь?

– Вот этими глазами, – Павел чуть ли не ткнул указательными пальцами себе в глаза, – я все видел!

– Что видел?

– Как к тебе приходил любовник, как вы под ручку вышли из поликлиники!

– Все?

– А вчера ты с ним поддавала! Пила! От тебя несло, как из кабака! Скажешь, это был не любовник?