Но хуже всего была шляпа! Старая, мятая, как будто ею играли в футбол. Неужели нельзя было хоть раз изменить своим привычкам? Начиная с тринадцати лет он не носил других шляп, только такие, мягкие, быстро мнущиеся, со свисавшими вниз полями.

Некоторые утверждали, что он и спит в шляпе. А одна его старая подружка, Анджи из парикмахерской, как-то клялась, что он не снимает шляпу даже в самые интимные моменты.

– Вы ничего не забыли, мистер Уокер? – холодно спросил Сьюэлл, глядя на медленно приближающегося мужчину.

– А что? Вроде ничего, – прикинулся дурачком мистер Уокер.

– Когда вы обращаетесь к суду, извольте соблюдать общепринятые правила, – сказал Сьюэлл тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Используйте почаще слово «сэр».

– Хорошо, – без споров согласился Билли Боб, лениво цедя слова, – … «сэр».

– Где ваш адвокат?

– Кто?

– Ваш защитник. Юрист.

– А-а-а, вы имеете в виду парня типа Дж. К.? – спокойно уточнил Билли Боб. – Увы, Бад успел к нему первым, так что я обойдусь без адвоката.

– Значит, вы будете защищать себя сам. Ну что ж, тогда вам некого будет винить… – сказал Сьюэлл, и что-то похожее на удовлетворение промелькнуло в его голосе. – Мистер Грин, приведите стороны к присяге.

Оглашение обстоятельств дела не заняло много времени и не добавило ничего нового. Драка из-за женщины – это было естественное, по мнению большинства, состояние Билли Боба, необходимое ему так же, как сон или еда.

Адвокат начал сразу с существа дела.

– Ваша честь, мой клиент готов доказать суду, что Билли Боб начал драку в его клубе, «Кантри Пэлис», и…

– … В «клубе»? – прервал адвоката судья с ноткой презрения в голосе. – Вы имеете в виду ту самую грязную развалюху на окраине города, из которой вечно разносятся дикие вопли?

– Почему это… – запротестовал Бад, привставая, но Дж. К. быстро усадил его на место.

– Да-да, именно ту самую, ваша честь, – согласно покивал адвокат. – Во всяком случае, Билли Боб нанес ущерб, если сказать точно… – Дж. К. заглянул в записную книжку, – две тысячи четыреста тридцать один доллар шестьдесят четыре цента. Мой клиент требует возместить ему эту сумму и плюс еще пятьсот долларов за телесное повреждение, то есть перелом двух пальцев во время драки. Билли Боб наступил моему подзащитному на руку.

В зале засмеялись, а Той отделился от стены и сказал:

– Все это вранье, ваша честь. Он сам напросился. Боб просто отбил у него девчонку, которую тот хотел затащить в постель, вот и все! А ему обидно стало. Что, разве не так, Бад?

Смех стал громче, Виния густо покраснела, Бад – тоже, хотя у него и без того было румяное лицо.

– Ну, знаешь, Той, – рассердился Бад. – Ты… Заткнись, понял?

Судья Сьюэлл с размаху стукнул молоточком по столу и закричал, перекрывая гул голосов:

– Все! На сегодня хватит! Больше я не потерплю!

Когда волнение полностью улеглось, он сказал более спокойным тоном:

– Той Бейкер, вы можете покинуть зал суда, я вас не задерживаю.

– Но, сэр, это один из свидетелей Бада, – вмешался Дж. К.

– Хорошо, тогда пусть остается, – согласился судья. – Пусть ни у кого не останется сомнений, что я выполнил свой долг и довел это дурацкое дело до конца, каких бы усилий мне это ни стоило.

– «Дурацкое»? – удивленно посмотрел подзащитный на адвоката, который опять предостерегающе толкнул его локтем в бок.

– Ничего, Бад! Не вздумай возражать!

Той получил возможность высказаться, и для восхищенного описания драки он не пожалел ярких красок и сильных выражений.

Бад вертелся во все стороны, по ходу повествования показывая синяки и демонстрируя руку в гипсе.

Дж. К. представил суду медицинскую справку и справку об ущербе.

На протяжении всей сцены судья сохранял на лице каменное выражение.

– Ну что ж, мистер Уокер, – сказал он, когда одна из сторон процесса исчерпала свои аргументы. – Теперь послушаем вас. Вы, наверное, докажете свою невиновность за пару минут. Иначе, зачем вам отказываться от адвоката?

Билли Боб поднялся во весь свой немалый рост. Сьюэлл грозно наставил на него молоточек, словно пистолет.

– Снимите шляпу.

Билли подчинился, тряхнув копной светлых волос.

– Да я, собственно говоря, ничего не хочу доказывать, – миролюбиво произнес он.

После такого заявления повисла новая пауза.

– Не соблаговолите ли вы тогда объяснить суду, зачем вы пришли на заседание? – с явной угрозой в голосе спросил Сьюэлл.

– Да понимаете, мне просто хотелось поближе познакомиться с вами, – серьезно ответил Билли.

Публика раскрыла рты; лицо судьи исказилось от бешенства.

– Ну что ж, если вам нечего сказать…

– Ах да, – Билли вышел из-за стола; держа в руках свою шляпу. – Да, забыл сказать, что я не наступал Баду на пальцы. Я просто ударил его, а он свалился на руку и сломал пальцы. И еще: драку затеял не я, а он, когда его девчонка сказала, что предпочитает меня.

– Врешь, гад! – неожиданно взорвался Бад. – Ты ей проходу не давал, а ведь я тебя предупреждал, что если ты еще хоть раз начнешь приставать к моим девочкам…

– Молчать! – рассвирепел судья.

Бад тут же затих и сел на место, невнятно бормоча что-то себе под нос.

– Никто – слышите меня?! – никто еще не осмеливался разыгрывать здесь комедию, превращать судебное заседание в ярмарочный балаган! – в бешенстве проговорил судья. – И я не желаю больше вникать в подробности этого дела.

Светло-голубые глаза судьи снова встретились с синими глазами стоявшего перед ним молодого человека.

– Сколько вам лет, мистер Уокер?

Билли Боб вскинул подбородок, но на лице у него впервые за все время появились признаки удивления и беспокойства.

– Да вы же знаете, – помолчав, сказал он.

– Если бы я знал, то не спрашивал бы, верно? Итак, сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– Всего лишь? А я думал вам уже больше ста, – деланно удивился судья. – Вы совершили столько неподобающих приличному человеку поступков, что этого с лихвой хватило бы на четырех молодых людей вашего возраста.

– Весьма польщен, – коротко поклонился Билли Боб.

– Сколько драк вы почтили своим участием? Попробуйте припомнить, начиная хотя бы с вашего шестнадцатилетия, – со злорадством продолжал допрос судья.

– Всего не упомнишь.

– Конечно. Я так и полагал. Но ваша репутация известна в суде. Вы стали знаменитым в среде моих коллег-судей. Ваше имя постоянно на слуху во Дворце правосудия.

Билли Боб пожал плечами.

– Ну что ж, мне доставляет большое удовольствие, что вы следите за моими успехами… ваша честь.

– За вами следит полиция, молодой человек, а не я. – Сьюэлл покраснел. – И вам, как мне кажется, очень это нравится. Вы купаетесь в своей скандальной славе. И еще больше распоясываетесь! Вам уже тесно в рамках закона!

Билли Боб тоже покраснел, но голос его звучал спокойно и ровно.

– Вы ничего обо мне не знаете, – возразил он. – И не вам, судья, говорить мне о приличиях…

– Замолчите! И не раскрывайте рта, пока я вам не разрешу, иначе будет плохо!.. Я объявляю свое решение. Вы заплатите истцу то, что он требует, до последнего цента, плюс судебные издержки.

Билли Боб стоял прямой, как столб, стиснув зубы.

– И это… все? – раздельно произнося слова, спросил он после некоторого молчания.

Каждое слово наглеца звучало как пощечина судье.

– Нет, не все. Я приговариваю вас к пятнадцати суткам заключения в городской тюрьме за нарушение общественного спокойствия и драку в общественном месте.

– Ваша честь, – привстав, запротестовал адвокат Бада, – мы не требовали заключения Билли Боба в тюрьму.

– Сядьте, Дж. К. Я рассмотрел дело и вынес свой приговор. Чего вы еще хотите?

– Однако это… – начал Билли Боб, но с видимым усилием заставил себя замолчать. Краска заливала теперь не только его щеки, но и шею.

– Вы хотите еще что-то сказать? – торжествовал Сьюэлл. Он тоже поднялся и оказался теперь выше Билли Боба на целую голову, поскольку кресло судьи располагалось на некотором возвышении. Теперь уже судья бросал вызов Билли. Тот, нервно сглотнув, не отвел, тем не менее, взгляда.

– Нет, – выдавил, наконец, Билли Боб, нервно теребя поля своей шляпы. – Действительно… чего от вас еще ждать?

Судья Роберт Сьюэлл, в конце концов, потерял самообладание. Он сказал хрипло, цедя слова:

– Что вы сказали?

И Билли Боб нанес завершающий удар.

– Я знал, что в вас нет милосердия, судья. Мама мне не раз об этом говорила. Вы должны помнить ее, правда? Ее зовут Эллен Уокер.

– Еще пятнадцать суток, – прохрипел судья, побледнев как смерть. – Пятнадцать суток или штраф пятьсот долларов – за неуважение к суду. И если вы скажете еще хоть одно слово, я вас сгною в тюрьме!

После секундного замешательства Билли нахлобучил свою шляпу на голову и засунул подрагивающие руки в карманы джинсов.

– Да… сэр.

Противники подошли вплотную друг к другу и застыли, как две статуи, и никто теперь не смог бы оспорить явное сходство их черт. Одинаковые прямые носы, волевые подбородки, твердая линия рта.

Оказавшись за дверями зала суда, гудевшего, как потревоженный улей, Бад растерянно сказал адвокату:

– Ну и дела! Я, конечно, зол на Билли, но зачем его в тюрьму-то сажать, черт возьми? Это все ты меня подбил;

– Мы не виноваты – Билли Боб сам напрашивался, разве не видел? Он запросто мог попасть к другому судье, стоило ему одно только слово сказать. Он сам захотел именно к Сьюэллу. Внимания его, видите ли, возжелал. Ну и получил. По заслугам. – Дж. К. не верил в угрызения совести; это шло вразрез с его профессией. Он поправил галстук и снисходительно потрепал клиента по плечу. – Да ладно тебе, Бад. Хватай деньги и беги, пока не отобрали. Но сначала расплатись со мной. А потом забудь все это как страшный сон. То, что произошло, тебя совершенно не касается. Это их семейное дело.

Глава 2

Солнце светило все также ярко, когда на восточной стороне площади, у знака с надписью «стоп», приостановился блестящий темно-вишневый «Порше». Автомобиль резко стартовал с места, как будто одним махом хотел проскочить через весь город, но тут же с визгом затормозил и свернул на узкую улочку, на противоположных сторонах которой расположились аптека Бойда и банк.

Трое пожилых мужчин следили за лихачом, который был вынужден снизить скорость из-за недостатка пространства для маневра. Нечасто случаются такие происшествия, скрашивающие долгие часы посиделок на скамейке около суда.

– Сорвиголова, а не девчонка, – заметил Коттон Джонс.

Он сидел и широким острым ножом строгал толстую ветку орешника, постепенно превращая ее в гору стружки. К концу дня гора обещала полностью скрыть из виду его грубые рабочие ботинки.

Один из мужчин, высокий, с небольшим брюшком, судя по форме и значку, местный служитель закона, со злобой взглянул на Джонса.

– Хороша девка! Разве нет? – небрежно продолжил Коттон и своим красивым ножом с костяной ручкой легко снял тонкую и длинную-предлинную – во всю длину палки – стружку. – Вся в отца, – добавил он. – Откуда что взялось, спрашивается? Всегда она была тихая, как мышка.

– Ты, видно, ничего не знаешь про нее? – лениво осведомился его сосед, сидящий с банкой кока-колы в руке. – Моя внучка Мария, – продолжил любитель газировки, – которая тут работает… – Он кивнул в сторону дома с белыми колоннами, на кирпичном фасаде которого красовались балкон в новоорлеанском стиле и вывеска с массивными позолоченными буквами: «Народный банк Суитуотера». – Ну, так она рассказала, Сэм, что Пеннингтон отправил дочь служить простым кассиром в маленьком филиале – в Довере, кажется – и держит там, пока не решит, что с нее довольно.

Собеседники подождали, не добавит ли чего-нибудь блюститель закона. Но тот промолчал.

– Зачем он ее посылал в тот колледж? – сказал Коттон, обращаясь ко второму старику, которого звали Джексон. – Курам на смех! Обязательно в Теннесси надо учиться, а от Миссисипи они нос, видите ли, воротят. Да… ничего он для нее не жалел: ни машины, ни платьев, а хорошую работу не дал. Почему? Может, она сама не захотела?

– Отстал бы он лучше от нее, вот что! – Шериф, наконец, не выдержал и высказался со всей определенностью. Шерифа звали Томми Фарли. Он знал, что говорил, потому что приходился троюродным дядей той, что сидела за рулем вишневого «Порше».

– А что ему от нее нужно сейчас? – не отрывая глаз от ветки, спросил Коттон.

– То же, что и всегда.

Томми отвернулся от банка и стал смотреть на четырехэтажный Дворец правосудия, очень похожий на огромного неподвижного Будду, усевшегося прямо в самом центре городка посреди деревьев. Пришла весна. Зеленела трава, по краям дорожек распустились пестрые цветы, недавно посаженные чьей-то заботливой рукой. Цветы росли и в тени старой магнолии, под которой и стояла облюбованная троицей скамейка со спинкой, сделанная неизвестно кем в незапамятные времена.