Но больше всего ей хотелось снова танцевать с ним. Она вспоминала, как он великолепно танцует и как ей почудилось, будто его глаза горели каким-то особым огнем, когда в городском саду они при свете фонарей кружились в вальсе под звуки шумного, веселого оркестра.

В тот момент он казался совсем молодым, а она по глупости испортила весь вечер, солгав ему, будто многие мужчины на балу пытались поцеловать ее. Бина знала, как герцогу не нравится, когда она преувеличивает, но сделала это лишь потому, что была задета его равнодушием к ее внешности. В тот вечер он казался совсем не таким, как обычно, а она глупой выходкой рассердила его, и он снова стал холодным и неприступным.

«Сегодня я должна быть очень осторожной», — сказала она себе.

Наконец она закончила свой туалет и взглянула на себя в зеркало. Как сильно она отличалась теперь от той растрепанной, плохо одетой девчонки, которая навязалась ему в попутчицы в Шотландии!

Оценит ли он, что теперь она держится с большим достоинством, стала рассудительнее и, как она надеялась, гораздо привлекательнее? Ответ на этот вопрос, как она полагала, оказался бы неутешительным.

Очень медленно Бина спустилась по резной дубовой лестнице и пересекла холл, стены которого были обшиты панелями, а в центре находился открытый средневековый очаг.

Ливрейный лакей отворил перед ней дверь, и она вошла в прелестную гостиную с большими окнами, выходившими прямо в сад. На стенах висели картины, повсюду стояли канделябры со множеством зажженных свечей, бросавших отблески на позолоту, украшавшую мебель со светло-бирюзовой обивкой.

Но Бина смотрела только на герцога, расположившегося в дальнем конце комнаты возле камина. При ее появлении он обернулся, и она снова увидела его таким, как тогда, в Париже.

Даже в позаимствованной у кузена одежде герцог выглядел таким же модным и элегантным, как и в тот вечер, после того как расстался со своим мрачным черным костюмом. Галстук казался ослепительно-белым по сравнению с его загорелым, обветренным лицом, кончики воротника доходили ему до подбородка. Синий атласный фрак подчеркивал цвет его глаз, а светлые панталоны цвета шампанского сидели на нем как влитые.

— О, я так надеялась хотя бы еще один раз увидеть вас таким! — непроизвольно вырвалось у Бины.

Герцог улыбнулся и поднес ее руку к губам.

— Позвольте мне также поздравить вас с переменой туалета, — сказал он.

— Ваш кузен и его жена в свое отсутствие проявили большую щедрость, — заметила Бина.

— Они поступили бы точно так же, если бы были здесь, — ответил герцог. — Вы отдохнули?

— Я проспала почти девять часов! — призналась Бина.

— Я тоже отлично выспался, — сказал герцог. — А теперь я так голоден, что готов есть что угодно и где угодно! Но я рад, что нам не придется ни готовить, ни подавать на стол.

Бина рассмеялась, но, прежде чем она успела ответить, вошел Бэйтман и объявил, что обед подан. Еда была восхитительной, и герцог отведал каждое блюдо, которое им подавали.

Бина, однако, проглотив несколько кусочков, обнаружила, что от волнения и от сознания того, что находится наедине с герцогом, она совсем лишилась аппетита.

Беседовать на личные темы в присутствии слуг и дворецкого было невозможно, поэтому герцог принялся обсуждать с ней угрозу, которую представляют собой контрабандисты, поставляющие золото Наполеону. Он рассказал ей о том, что некоторые банды контрабандистов отличаются особой свирепостью и их опасаются не только местные жители, но и сами таможенники. Он также сообщил ей о тех мерах, которые придется принять правительству, чтобы прекратить эту незаконную торговлю, подрывающую экономику Англии.

Бина внимательно слушала его, но в то же время постоянно возвращалась мыслями к собственным проблемам. Ей очень хотелось сосредоточиться на том, что говорил герцог. Однако она все время думала лишь об одном: а вдруг это последний вечер, который они проведут вместе? Кроме того, ее беспокоило, что герцог решит делать дальше.

Когда убрали десерт, Бэйтман налил герцогу бокал портвейна.

— Может быть, вы хотите, чтобы я оставила вас? — с тревогой спросила Бина. — Я знаю, что так принято.

— Я могу предложить вам гораздо лучшее решение этой проблемы, — улыбнулся герцог. — Я захвачу портвейн с собой в гостиную, и мы сможем спокойно сесть и поговорить.

— Я отнесу ваш портвейн, — предупредительно сказал Бэйтман. Он поставил графин и бокал на серебряный поднос и вслед за герцогом и Биной направился по коридору в сторону гостиной.

Пока они обедали, шторы на окнах задернули, и лишь одно окно, выходившее на террасу, оставили открытым. Легкий ветерок доносил из сада благоухание роз, и Бина увидела, что на темном вечернем небе зажглись первые звезды.

Она вспомнила, как прошлой ночью эти звезды освещали им путь вдоль реки к шлюпке контрабандистов.

Бэйтман подал герцогу бокал с портвейном, поставил графин на боковой столик и вышел из гостиной, закрыв за собой дверь.

Герцог, стоя спиной к камину, смотрел на Бину, но она не осмеливалась встретиться с ним взглядом.

— Я думаю, нам пора поговорить о том, что мы будем делать дальше, — тихо произнес он.

— Да… вы правы.

Потом, словно не в силах вынести того, что ей предстоит услышать она подошла к открытому окну и устремила свой взор в сад. Она догадывалась, что это конец! Наступил тот момент, которого она так боялась не только в последние дни, но еще с тех пор, как герцог спас ее от пьяного шотландца и взял под свою защиту.

Она чувствовала, будто тяжелый камень лежит у нее на сердце, и знала, что слова герцога станут для нее приговором, который разрушит ее счастье и который нельзя будет смягчить или отменить. У нее возникло безумное желание убежать, не слушать того, что он будет говорить, а просто выйти в сад и исчезнуть в темноте. Но она понимала, что должна остаться и выслушать его, хотя это и будет концом всех ее надежд и желаний, всего того, о чем она так страстно молилась, надеясь в глубине души, что он все-таки полюбит ее.

— Я хочу поговорить с вами, Бина, — сказал герцог. — Но очень сложно разговаривать с человеком, который стоит к вам спиной.

Бина резко повернулась, словно эти слова подстегнули ее. Мгновение она смотрела на него, потом, повинуясь безотчетному порыву, бросилась к нему.

— Пожалуйста… пожалуйста! — воскликнула она. — Не отсылайте меня… прочь! Позвольте мне… остаться с вами… я не стану вам надоедать… никто даже не узнает… кто я такая… я могу быть горничной… или кем-нибудь еще… только позвольте мне остаться!

В глазах герцога она увидела выражение, которого не смогла понять. Потом, почувствовав, что он сейчас ответит ей отказом, Бина резко отвернулась, чтобы он не увидел ее слез, и снова отошла к окну.

Она с трудом сдерживала рыдания, боясь потерять контроль над собой и броситься к его ногам. Она даже не заметила, как он подошел к ней. Внезапно совсем близко от нее раздался его голос.

— Моя глупенькая, взбалмошная, обожаемая жена! — сказал он таким тоном, которого прежде она никогда не слышала. — Неужели ты и в самом деле считаешь, что из тебя выйдет хорошая горничная? — Он взял ее за плечи и нежно повернул к себе лицом.

Она попыталась взглянуть на него сквозь застилавшие ей глаза слезы, но он крепко прижал ее к себе, так что она едва могла дышать, и приник губами к ее губам.

В первую секунду Бина была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать что-либо. Но потом в ней вспыхнуло пламя, которое охватило ее с таким неистовством, что ей казалось, будто она тает у него в руках.

Она не верила, что можно испытать такое блаженство, такой упоительный восторг и не умереть от переполнявших ее чувств.

Он поднял голову, и Бина, не в силах прийти в себя, бессвязно пробормотала:

— Я никогда не предполагала… что ты будешь целовать меня… так.

— Буду! — ответил герцог и принялся целовать ее более требовательно, более настойчиво.

Все закружилось у нее перед глазами. Бине казалось, что пол уходит у нее из-под ног.

«Виконт был прав, — подумала она, — огонь в его душе не угас совсем, и теперь он снова разгорелся».

Но потом поцелуи герцога прогнали прочь все мысли, и Бина почувствовала, что больше не принадлежит себе, что отныне они одно целое.

* * *

Внизу в холле старые настенные часы пробили два раза. А наверху из глубины большой кровати послышался мягкий, нежный голос:

— Когда ты впервые понял, что любишь меня?

Герцог крепче прижал ее к себе.

— Я влюбился в крохотную, замерзшую ножку и в слезу, которая упала мне на руку, когда я пытался согреть ее, — ответил герцог.

— В мою ножку! — воскликнула Бина. — Я надеялась, ты скажешь, что тебя потрясла моя неземная красота!

Герцог засмеялся:

— Твое личико прелестно, очаровательно и совершенно неотразимо, любимая, но оно вовсе не красиво в общепринятом смысле.

— О! — воскликнула Бина. — Скажи это еще раз! Я никогда не думала, что ты станешь говорить мне такие замечательные слова!

— Я люблю тебя, — сказал герцог. — О моя бесценная, мое сокровище, я просто обожаю тебя!

Бину взволновали глубокие нотки в его голосе, и трепет охватил все ее существо.

— Я тоже… люблю тебя, — прошептала она.

— Но ведь ты же говорила, что я слишком старый?

— Нет! У тебя самый замечательный возраст.

— К тому же я скучный и занудливый?

— Ты самый восхитительный, самый смелый человек на свете! — Бина вздохнула от переполнявших ее чувств. — Когда я вспоминаю, что из-за меня ты убил человека, я с трудом могу в это поверить.

— Я лишь надеюсь, что мне не придется убивать никого другого, — ответил герцог. — Я буду очень ревнивым мужем, предупреждаю тебя!

— Но я собираюсь быть образцовой женой, именно такой, какой ты хочешь меня видеть, — запротестовала Бина.

Герцог снова засмеялся:

— Сомневаюсь, что тебе это удастся! Но все равно я заставлю тебя вести себя должным образом. Ведь у нас впереди столько разных дел!

— Каких?

— Меня ждет много работы в палате лордов, — ответил герцог, — кроме того, я полагаю, что смогу оказаться полезным в военном министерстве. И мы должны выполнить свое обещание.

— Какое обещание? — спросила Бина.

— Помочь роялистам. Мне кажется, мы просто обязаны сделать это.

— Ну конечно! — горячо отозвалась Бина. — А у нас получится?

— Мы попытаемся, — ответил герцог. — И мы оба сделаем все, что в наших силах, чтобы избавить мир от Бонапарта.

— Как это замечательно! — воскликнула Бина. — Я так мучительно боялась, что ты решишь отослать меня назад, к отцу.

— А я боялся, что ты захочешь уйти от меня, — сказал герцог.

— Как только тебе могло прийти в голову такое? После того как я поняла, что люблю тебя, я мечтала лишь об одном — быть рядом с тобой. Я безумно люблю тебя, и для меня было пыткой думать, что я тебе совершенно безразлична!

— Больше мы никогда не станем сомневаться друг в друге, — твердо сказал герцог. Он почувствовал, что по ее телу пробежал трепет, и повернулся к ней. — Скажи мне еще раз, что любишь меня, — властно потребовал он.

— Я люблю тебя страстно… безгранично… всем своим существом!

Он стал целовать ее лоб, глаза и кончик ее прелестного носика.

— Ты любил кого-нибудь… больше… чем меня? — спросила Бина.

— Теперь я знаю, что вообще никого прежде не любил! Ты завладела моим сердцем, любимая, и оно больше никогда не сможет вырваться из этого плена!

От ласкового прикосновения его рук ее дыхание участилось.

— Ты… волнуешь меня, — прошептала она.

— Именно этого я и хочу.

— Это восхитительно! И теперь я знаю… как это чудесно… когда мужчина и женщина… любят друг друга.

— Я говорил тебе, что это приятно, — напомнил герцог.

— Приятно! — презрительно фыркнула Бина. — Это божественно! Волшебно! Упоительно! Словно ты летишь к луне, зажав в руке все звезды! — Внезапно она остановилась и робко спросила: — Я опять… преувеличиваю?

— Нет, моя бесценная, ты описала это поразительно верно, — ответил герцог.

Их губы слились, и не осталось больше ничего, кроме сжигавшего их обоих пламени и сверкания звезд.