Галина Чередий - Взгляни на птиц небесных

– Ну, привет тебе, Конан-варвар! – ухмыльнулся появившийся перед решеткой Марат. – О, похоже, этот художник тоже успел тебя наградить за доблесть.

– Только потому, что я сам ему позволил, – пробурчал Мусса, потирая саднящую челюсть. – Когда ты вытащишь меня из этого гадюшника?

– Извини, брат. Этот пострадавший от тебя человек искусства оказался быстрым парнем, а его адвокат – с хорошими связями. Так что ты застрял здесь на 15 суток.

– Черт, не может быть! Я не могу тут торчать! Мне надо Элоди искать! – Мусса вскочил и схватился на решетку, разделяющую их.

– Ты должен был об этом подумать до того, как превратил лицо Фотеева в посмертную маску жертвы жестокого садиста! На него же без слез не взглянешь! – уже без тени юмора ответил ему Марат.

– Он на меня первый напал! – скрипнул зубами Мусса. – Я, можно сказать, защищался!

– Очень смешно! Мусса, его ассистентка дала показания против тебя. И Фотеев намерен довести все до суда!

– Да мне по хрену, что там будет дальше! Мне сейчас выйти надо, Марат!

– Извини. Но мы с адвокатом реально ничего не можем сейчас сделать. Могу обещать только, что присмотрю за клубами, пока ты тут отдохнешь.

Мусса взревел в ярости и пнул решетку.

– Уймись, а! Не усугубляй своим поведением. Я привезу тебе одежду и, может, что-то еще?

– Мою женщину. Можешь? – усмехнулся невесело Мусса, сдаваясь.

– Прости, брат.

Элоди.

Утро. Привычная боль во всем теле. Тошнит. Очень сильно.

Ноги кажутся налитыми свинцом из-за отеков и невыносимо болят, но Элоди все равно заставляет себя подняться. Нельзя позволять себе раскисать, нужно двигаться. Но, кажется, день за днем лекарства и слабость словно вытравливают в ней само желание жить. Наваливается апатия – липкая, тягучая.

Все вокруг становится безразлично. Нет желания даже подойти к окну, как в первые дни, и посмотреть на жизнь снаружи. На птиц на подоконнике и людей там, внизу, на снующие машины.

Все это будет, даже если ее завтра вдруг не станет, и никто из них этого даже не заметит. Всем наплевать. Есть только один человечек, ради которого Элоди должна выжить.

У Валюши, по большому счету, никого, кроме нее, нет. Конечно, Олег согласился позаботиться о дочери, пока Элоди проходит курс химиотерапии. Но она не настолько наивна. Олегу не нужна была дочь раньше. Когда Элоди попросила его о помощи, он согласился, но с условием. Для всех они опять семья. Выйдя из больницы, ей предстоит начать разыгрывать спектакль под названием «счастливое воссоединение». Бывший муж ясно дал ей понять, что без этого брать на себя обязанности отца он не намерен. Она была нужна ему для каких-то целей, а не от большой любви, а собственную дочь Олег, похоже, воспринимал как обузу, так сказать, довесок к Элоди. Это добавило ей отчаяния, но какие у нее еще были варианты?

София предлагала свою помощь, но Элоди прекрасно знала, каким властным и жестоким был муж Софии. Он не станет терпеть девочку слишком долго, если вдруг лечение Элоди затянется. А бросать малышку с места на место, когда она и так уже оторвана от матери, – это просто жестоко. Но последние события заставили ее пересмотреть собственное решение. Олег не давал ей возможности поговорить с дочерью уже больше двух недель. И это вовсе не добавляло ей спокойствия и желания обратить все силы на борьбу с болезнью. Хотелось все бросить и сорваться к дочери, потому что сердце просто саднило в тоске.

Вчера она уже не выдержала и все же попросила Софию поехать к Олегу и увидеться с Валюшей, хоть и испытывала вину за то, что отказалась от ее помощи вначале. Но в ее положении стыд и прочие лишние эмоции стоило проглотить.

Элоди поднялась и на дрожащих ногах дошла до туалета. Из зеркала на нее смотрела чужая женщина, худая, как щепка, с болезненного цвета кожей и тусклыми ломкими волосами. Только ввалившиеся глаза были прежними.

Мусса говорил, что цвет ее глаз заставил его буквально обомлеть при первой встрече. Мусса. Зачем его лицо и голос непрошенно снова и снова возвращаются к ней? Ведь лишняя боль – это не то, что Элоди сейчас готова вынести. Это перебор.

Ее сердцу стоит высохнуть, перестав, наконец, истекать кровью, истощая и так ее едва живое самообладание.

Элоди горько усмехнулась своему отражению. Мусса отказался от нее, когда она выглядела еще вполне прилично. Что бы он сказал, увидев ее сейчас? Скривился бы в жалостливом отвращении? Но какая теперь разница? Он, в ту, последнюю, их встречу, четко указал ей ее место. Просто партнерша для классного секса. Ничего больше. Никакой нежности, привязанности или поддержки. А она не смогла этого принять. Ей именно в тот момент нужно было больше от него. Нужно было все.

Уходя от Муссы, Элоди чувствовала себя униженной и преданной. Но, выплакавшись и остыв, поняла, что во всем виновата сама.

Она сама пошла на эти отношения, зная, что Мусса не даст ей ничего больше. Он честно обо всем предупредил.

Сама придумала себе, что между ними зародилось что-то большее, чем встречи для взаимного удовольствия. Романтичная идиотка!

Сама позволила себе полюбить Муссу, прекрасно представляя, кто он.

Лиля оказалась права. Элоди была не способна на сиюминутную интрижку. Она вывернула себя наизнанку и положила ему под ноги душу. Поэтому их встречи с Муссой, что бы она ни говорила вслух, были для нее готовой западней. Которую она заботливо создала своими же руками и в которую вошла, даже не оглянувшись и не дав ни одного шанса сомнениям.

Хотя что значит «позволила полюбить»? Разве в ее силах было хоть как-то противостоять тому, что творилось в душе, когда он рядом? Разве она не зарекалась себе сто раз, уходя от него, что это была их последняя встреча? Что она сможет заставить себя не отвечать ему на звонки и СМС и не будет больше с ним видеться?

Но совсем без него ей было в тысячу раз больнее, чем с ним, хоть Элоди и осознавала при этом, что у нее нет постоянного места ни в его жизни, ни в его душе.

Она слабовольная дура? Тогда – да. Но больше уже нет.

Умываясь, Элоди гнала от себя все мысли о Муссе и их короткой связи. Да, это была просто связь. Не в том смысле, что она делала их близкими, а скорее – в его будуарном значении начала прошлого века. Когда в слово «связь» вкладывали нечто чисто плотское и даже постыдное. Не нужно больше об этом помнить. Это осталось в другой жизни.

День пошел по привычному кругу.

Взвешивание. За эти двадцать дней с начала терапии она потеряла уже 12 килограммов. И это, похоже, не предел.

Попытка позавтракать. Как и все последние дни – безуспешная.

Обход. Доктор улыбается каждой из них, и невозможно понять, что он думает на самом деле.

Потом молодая медсестра очень долго тычет иголкой, но не может найти вены. Самих уколов Элоди почти не чувствует. Словно нервные окончания онемели за эти дни.

Приходит старшая медсестра, и Элоди устанавливают постоянный катетер и оставляют под капельницей.

Таблетки горстями, и снова тошнота. Элоди уже буквально не помнит, каково это, когда тебя не тошнит.

Она открывает дневник – просто тонкую тетрадку в полоску. Ее прежняя соседка посоветовала вести его. Нужно знать, чем и как тебя лечат, сказала она. И Элоди послушно записывала все процедуры и названия лекарств. А также и собственные переживания и ощущения.

Только с каждым днем росла слабость и вместе с ней – внутреннее безразличие. И все тяжелей было заставлять свои бессильные руки выводить даже эти буквы. До конца первого курса химиотерапии еще десять дней. Потом домой, немного реабилитироваться – и снова анализы и боль. А дальше, может, еще лечение. Сколько этих циклов будет в ее жизни?

Ее соседка сказала, что она прошла через восемь курсов химии и облучение. А два дня назад ее выписали. Умирать. Потому что надежды больше нет.

Что, если и с ней будет точно так же? Что, если она напрасно тратит отпущенное ей время на сидение в этом аквариуме, вместо того чтобы провести его с дочерью? Чтобы быть хотя бы уверенной, что та будет помнить ее спустя годы.

Слезы, которых, вроде, уже не осталось за все эти дни, опять закапали на тетрадный лист, и некоторые, с таким трудом выведенные буквы, стали кривиться и расплываться. Кого она оплакивает? Себя? Или ту жизнь, что не проживет? Или то, с чем придется столкнуться ее крошечной доченьке, если ее не станет?

Но нет! Элоди не готова сдаться. Потому что она нужна Валюше. Потому что у них двоих есть только они и больше никого.

Раздалось знакомое гудение, и Элоди потянулась к телефону.

– Как ты, подруга? – Элоди сразу по голосу поняла, что София на сильном взводе.

– Со мной все нормально. Как там Валюша? Ты уже видела ее?

– Че-е-е-рт! Ладка, я не хочу тебе говорить… Тебе только этого сейчас и не хватает… Только твой Олег – просто тварь! Говнюк просто, каких свет не видывал! Я глаза ему выцарапать хотела, ты уж извини. Ублюдок он!

– София! Объясни мне нормально хоть что-то! – Элоди почувствовала, как сердце забилось, и она стала задыхаться.

– Он не дал мне увидеться с Валюшкой! Выгнал меня, понимаешь? Просто даже не пустил в квартиру! Сказал, чтобы я убиралась! Да он охренел вообще! Но хуже всего то, что мне кажется, что Валюши там нет.

– Боже, София, что ты хочешь сказать? – от слов подруги Элоди буквально заледенела.

– Я консьержку расспросила. Она ее за все эти дни ни разу не видела. Боже, Элоди, мне кажется, этот ублюдок запер ребенка в каком-нибудь частном детском саду или интернате. Сейчас есть подобные, туда состоятельные, но херовые родители детей спроваживают. А я ведь тебе говорила, давай я ее к себе заберу! Послала бы я лесом Володьку, если бы рот раскрыл! Ты же знаешь, что Валюша мне как родная. А ты уперлась, Ладка: «Он отец!» Да в гробу я таких отцов видала!

Элоди ощутила приступ такой острой паники, что даже не смогла сразу ответить подруге. София, видимо, поняла, что допустила явный перебор с эмоциями.

– Элоди, ты только не волнуйся. Все нормально будет. Ты слышишь? Мы все решим!

– София, я сейчас позвоню Олегу и потребую, чтобы он отдал Валюшу тебе. Ты согласишься ее пока забрать?

– Да ради Бога, Элоди. Я же сразу тебе предлагала это! Давай заберем у этого засранца ребенка! И вообще, с самого начала это была тупая идея к нему обращаться, уж прости меня. Ему Валюшка не была нужна раньше, и неужели ты думаешь, что из-за твоей болезни для него что-то изменилось, и в нем вдруг отец проснулся?

– Ты знаешь, на что я надеялась, София! У Валюши должен остаться хоть кто-то, если у меня не получится… если меня не станет.

– Даже не смей так говорить! Ты меня слышишь? И думать тоже не смей! Ты выйдешь из этой чертовой больницы, и мы еще так зажжем! Ты меня поняла?

– Да, – еле слышно произнесла Элоди, глотая слезы.

– Не слышу! – заорала в трубку неугомонная София.

– Да, мы еще зажжем. Обязательно.

– Вот и здорово. А теперь давай звони этому дерьму на кисточке, и давай отберем у него мою крестницу! Из таких, как он, отцы не получаются, Элоди. Нечего и пытаться!

Олег ответил не сразу.

– Здравствуй, дорогая. Как ты сегодня? – голос мужа кажется заинтересованным.

Она бы даже поверила, если бы не слышала на заднем плане недовольный женский шепот. Но ей сейчас безразлично.

– Олег, я хочу поговорить с Валюшей, – попросила Элоди, едва себя сдерживая.

– Детка, но она сейчас с няней на прогулке.

Сердце сжалось. Она не слышала голос дочери уже много дней, и тяжесть плохого предчувствия легла камнем на душу.

– Но ты постоянно говоришь мне, что она то гуляет, то спит. Я прошу перезвонить мне позже, и ты не делаешь этого. В чем дело, Олег?

– Элоди, детка, ты что, обвиняешь меня в том, что я тебе вру? – раздраженно ответил бывший муж.

– Просто я скучаю, Олег. Очень сильно. И, черт возьми, я хочу услышать своего ребенка прямо сейчас, – Элоди почувствовала, как ее начинает трясти.

– Мы тоже по тебе очень скучаем, детка. А не перезваниваю я потому, что… ну подумай сама, дорогая… После каждого вашего разговора у Вали многочасовая истерика. Может, ты уже подождешь того момента, как выйдешь из больницы, и тогда сможешь общаться с дочерью сколько угодно.

– Нет! Я не хочу больше ждать! Я хочу услышать дочь прямо сейчас!

Повисла тяжелая пауза.

– Что, эта сучка истеричная уже позвонила тебе и нажаловалась, дорогая? – голос Олега становится просто ледяным.

– София – крестная мама Валюши и имеет право ее видеть, и не смей обзывать ее! И вообще, я хочу, чтобы ты немедленно отдал Валюшу Софии. Она прекрасно о ней позаботится. Думаю, наш с тобой договор изначально был ошибкой, Олег.

– А теперь послушай меня внимательно, дорогая моя Элоди. Никакая твоя шалава-подружка никуда не заберет мою дочь. И ты как миленькая вернешься после больницы ко мне домой. И мы опять будем счастливой семейкой.