Элизабет Эштон - Взмахни белым крылом

– Итак, дочь моя, вы покидаете нас, чтобы вернуться в мир. Что ж, так тому и быть. Однако должна вас предупредить, это весьма порочное и безнравственное место! – Огонек, сверкнувший в черных глазах аббатисы, несколько противоречил суровости ее слов.

Но стоявшая перед ней в простом форменном платье Кэтрин Каррутерс ничего не заметила. Ее глаза были устремлены вдаль, за частые прутья решетки, загораживающей окно. Забыв обо всем, она жадно любовалась верхушками деревьев, на которых уже набухли почки, и вдыхала аромат цветущего миндаля.

– Да, но такое прекрасное место! – возразила она.

– Это верно, – сухо согласилась аббатиса. – В мире все прекрасно, кроме человека, который поистине создание слабое и греховное. Слава Создателю, что у тебя, дитя мое, есть защитница от грехов и мерзостей, которые поджидают тебя по ту сторону монастыря, – твоя добрая мать. Помни, Кэтрин, об этом всегда. Слушайся ее во всем, потому что она хочет тебе только добра. Впрочем, мне кажется, нет нужды напоминать тебе об этом.

– Совершенно верно, – резковато бросила Кэтрин, чуть заметно порозовев. – Поверьте, матушка, я всегда буду ей признательна. И может, наступит день, когда я смогу, наконец, сполна воздать ей за то, что она для меня сделала.

На самом деле Эдвина Каррутерс, о которой шла речь, приходилась ей теткой, а не родной матерью. Родители Кэтрин погибли в автомобильной катастрофе, когда девочке еще не было пяти лет. Заплаканную, ошеломленную свалившимся на нее несчастьем, ее тогда отвезли в приют. В это время Эдвина, известная писательница, талантливому перу которой принадлежали широко известные книги о путешествиях, странствовала по всему миру в надежде заглушить собственное горе – потерю любимого мужа и смерть крохотной дочери. Но, услышав о трагедии, она примчалась откуда-то из другого полушария, разыскала осиротевшую племянницу, забрала ее из приюта, увезла в принадлежавший ей домик у подножия Пиренеев и три долгих года полностью посвятила девочке, словно та была ее родной дочерью. Только повзрослев, Кэтрин до конца поняла, скольким она обязана официально удочерившей ее тетке, единственному близкому ей человеку.

Когда девочке исполнилось девять, Эдвина отослала ее в монастырь Божественного Сердца и смогла наконец пожить в свое удовольствие, пока ее воспитанница находилась под присмотром монахинь. Правда, как только начинались каникулы, неизменно возвращалась в свой маленький домик в Пиренеях, за которым в ее отсутствие приглядывала пожилая чета французов – Пьер и Мари Леру, просто обожавших Кэтрин. В этом доме девочка провела немало счастливых дней, бродя вместе со своей приемной матерью по окрестностям или катаясь под ее руководством на лошадях, которых Эдвина завела специально, чтобы племянница научилась держаться в седле. Однако ни одна из них никогда не делала попыток свести знакомство с кем-нибудь из соседей. Да и в монастыре у Кэтрин так и не появилось среди пансионерок подруг. Девочки там постоянно менялись: как только им исполнялось одиннадцать лет, они покидали обитель, чтобы продолжить образование уже за ее стенами. И только Кэтрин оставалась там жить по соглашению, заключенному между Эдвиной и аббатисой. Впрочем, она всей душой привязалась к застенчивым и ласковым монашкам и даже какое-то время не сомневалась, что со временем сама станет одной из них.

Само собой, идея эта пришлась Эдвине не по душе. Но, слишком умная, чтобы открыто протестовать, она промолчала и лишь молча наблюдала за приемной дочерью. Как показало время, выбранная ею тактика оказалась блестящей – через некоторое время Кэтрин и сама убедилась, что служение Богу не ее призвание. Между тем она росла, постепенно расцветая и превращаясь в очаровательную девушку, заботливо оберегаемую от всех соблазнов и опасностей, подстерегающих ее сверстниц, и даже не подозревала, что это почти полное уединение было строгим требованием Эдвины.

И вот сейчас аббатиса с грустью смотрела на блестящие каштановые локоны, красиво обрамлявшие личико Кэтрин, и думала, а была ли та справедлива к своей осиротевшей племяннице, пожелав, чтобы она выросла вдали от мирских соблазнов? Добрые сестры должны были сделать ее добродетельной и послушной, научить вести дом и заниматься хозяйством, поскольку со временем ей предстояло провести жизнь там, где превыше всего ценились именно эти женские добродетели. Однако настоятельница сильно подозревала, что сама Кэтрин понятия не имеет об уготованном ей жребии. Подавив готовый вырваться из груди вздох, она спросила:

– Значит, ты собираешься вернуться к приемной матери? Я правильно тебя поняла? И кажется, надеешься стать ее спутницей в многочисленных путешествиях?

– О да! Я всей душой хотела бы этого, достопочтенная мать! Просто сгораю от желания... ведь это такая возможность повидать мир! – Девичье лицо просияло. – И потом, я ведь могу помочь Эдвине! Например, печатать ее заметки, ведь бедняжка, увы, пишет как курица лапой. Но я научилась разбирать ее почерк.

– Да, это верно, – согласилась аббатиса, которой тоже в свое время немало трудов доставили каракули Эдвины. – А ты, значит, называешь приемную мать просто по имени? – В ее голосе прозвучал легкий упрек.

– Она сама попросила меня об этом. Сказала, что теперь, когда я выросла и стала взрослой, это вполне нормально. Многие так сейчас делают.

К счастью, ни Кэтрин, ни аббатиса даже не подозревали о том, что испытывала бедняжка Эдвина, когда слово «мама» слетало с губ ее племянницы. Ведь для нее это магическое слово было и оставалось привилегией лишь покойной Каролины – забавная и трогательная сентиментальная причуда женщины, всегда гордившейся тем, что не забивает себе голову разной чепухой.

– Понимаю. – Пожилая женщина замолчала. Потом, неловко помявшись, тихо спросила: – Стало быть, ты пока не думаешь о замужестве?

На лице Кэтрин отразилось недоумение.

– Нет, – растерянно прошептала она. – Да и кому придет в голову жениться на такой простушке, как я?

Само собой, женское тщеславие в стенах монастыря отнюдь не считалось добродетелью. В глазах Кэтрин олицетворением красоты были светло-золотистые локоны, голубые глаза и сдобное миловидное личико – эдакая скучная, пресная куколка с обложки журнала. Себя она красивой не считала – в чертах ее лица было слишком много оригинального, да и краски его были неяркими, скорее приглушенными. Девушка простодушно думала, что в лучшем случае может казаться лишь хорошенькой.

– Да и потом, – продолжала она, – меня ведь назвали в честь святой Екатерины – покровительницы девственниц и оставшихся в девичестве. Поэтому я почти уверена, что и мне на роду написано быть одной и служить Эдвине утешением до ее последних дней.

Аббатиса подавила вздох. Кэтрин никогда не доставляла ей особых хлопот, но и назвать ее бесхарактерной или слабой она тоже не могла. Достаточно было взглянуть на твердую линию маленького, упрямого подбородка, на мягкие, чувственные очертания губ, чтобы угадать в ней страстную, пылкую натуру. Старушке не раз приходило в голову, что Кэтрин могла бы со временем превратиться в восхитительную женщину, будь у нее шанс расти в нормальной обстановке. Имеет ли право Эдвина Каррутерс вручить приемную дочь супругу, выбранному не по ее желанию, да еще когда чувства девушки не проснулись, а девственное, никем не тронутое сердце трепещет в ожидании будущего? Не случится ли так, что Кэтрин взбунтуется, не в силах смириться с тем, что кто-то грубо распоряжается ее жизнью? Остается только надеяться, вздохнула матушка, что если это и произойдет, так только до того, как над головой ее воспитанницы прозвенят свадебные колокола!

– Эти святые стены всегда останутся для тебя надежным убежищем, дитя мое, – печально сказала она. – Не забывай об этом, если мир вдруг окажется слишком жесток к тебе.

На губах Кэтрин расцвела очаровательная улыбка, и она лукаво отозвалась:

– Держу пари, матушка, с этим я как-нибудь справлюсь.

– С Божьей помощью, дочь моя, – сурово поправила настоятельница.

– Надеюсь, матушка.

Кэтрин опустилась на колени и склонила голову, а аббатиса ее благословила.

Кэтрин сбежала вниз по лестнице в трапезную, где уже собрались сестры, чтобы с нею попрощаться. Они приготовили ей прощальный подарок – маленькое серебряное распятие на цепочке, и Кэтрин, растроганно поблагодарив, тут же повесила его на шею. Наконец наступил решающий миг – ворота монастыря распахнулись, и она села в поджидавшее ее такси.

Эдвина Каррутерс родилась и прожила большую часть юных лет в южной части Испании, где ее отец был одним из партнеров винодельческой компании. Компания находилась в Хересе, но Эдвина с младшей сестрой, которая была более красивой и впоследствии стала матерью Кэтрин, жили в Севилье. Среди друзей семьи особенно близкими им была чета Агвиларов. Эдвина стала подругой Хуаны де Агвилар, а вскоре отчаянно влюбилась в ее мужа Сальвадора, который был намного старше жены. Их сблизила страстная любовь обоих к лошадям. Эдвина всегда была превосходной наездницей, а в конюшнях Сальвадора стояло несметное множество белых как снег андалузских скакунов. Вскоре, заметив нежные чувства девушки, он ответил на ее любовь, но, поскольку оба были людьми весьма порядочными, отношения их остались безупречными. Взаимная любовь, однако, крепла день ото дня, превратившись с годами в верную дружбу. Сальвадор откровенно восхищался умной, честной и бесхитростной англичанкой. К тому же она обладала тем, что он ценил превыше всего, – истинным, безграничным мужеством. Потом Эдвина решилась стать женой Саймона Каррутерса, и у них родилась Каролина. Когда умер Саймон, влюбленным пришла в голову сумасшедшая мысль – породниться, обручив малютку с внуком дона Сальвадора Хосе. Но Каролина вскоре тоже умерла. Однако Эдвина не видела причин, почему бы Кэтрин со временем не занять место, которое предназначалось ее дочери. Такие заранее оговоренные родителями союзы в Испании были делом вполне обычным.

Правда, дона Сальвадора мучили мрачные предчувствия относительно этого союза. По мере того как Хосе рос, дед, потерявший обоих сыновей в трагической экспедиции к горным вершинам, которая должна была принести славу его родине, все больше разочаровывался во внуке. Мальчик, увы, не унаследовал ни смелости, ни решительности, присущих его отцу и ему самому. Если бы Каролина осталась жива, думал Сальвадор, она, скорее всего, выросла бы похожей на Эдвину – такой же дерзкой и безгранично мужественной, готовой в любую минуту бросить вызов судьбе. И, чем черт не шутит, может быть, тогда бы их дети унаследовали от матери то, чего не мог дать им бесхарактерный Хосе. Но Каролина умерла, а Кэтрин, что ни говори, не была родной дочерью Эдвины. Малышке, считал Сальвадор, еще придется показать, чего она стоит.

Помня о том, что Сальвадор весьма консервативен, придерживается обычаев своих аристократических предков и, стало быть, терпеть не может современных эмансипированных девиц, Эдвина отправила племянницу в монастырь, чтобы его будущая невестка получила традиционное для молоденькой испанки воспитание. Но она ни словом не обмолвилась о том будущем, которое ей уготовила, опасаясь, что девушка встретит ее план в штыки. Эдвина надеялась, что, когда они обе приедут в Севилью, юная, неопытная девушка, не видевшая никого, кроме старух монахинь, влюбится в красивого, изящного молодого человека с первого взгляда.

Она вернулась из очередной поездки на Крит слишком поздно, чтобы самой забрать Кэтрин из монастыря, но, когда девушка приехала, была уже дома. Такси затормозило у дверей, и Эдвина выбежала на улицу, дрожа от нетерпения увидеть приемную дочь. Они обнялись, но женщина почти тотчас же нетерпеливо отстранилась, чтобы окинуть Кэтрин критическим взглядом. Перед ней стояла тоненькая, грациозная и изящная девушка. Светло-серые глаза под тонкими, красиво изогнутыми бровями смотрели прямо и бесхитростно. И хотя ослепительной красавицей назвать ее было трудно, достоинство и оригинальность, сквозившие в каждой черте ее лица, чудесный цвет лица и коротко подстриженные волосы цвета лесного ореха делали ее очаровательной. Юной прелести Кэтрин не могло испортить даже грубоватого покроя платье и тяжелое, покрытое пылью дорожное пальто. Впрочем, все туалеты вчерашней пансионерки отличались крайней простотой, даже аскетизмом. А у Эдвины и вовсе не было вкуса. Ее хрупкая фигурка всегда прекрасно смотрелась в простых твидовых костюмах, поэтому она с легким сердцем поручила заботу о платьях девушки добрым сестрам из монастыря. Само собой, ее гораздо больше интересовал характер девушки, а не ее внешность. И судя по всему, та выросла чистой и неиспорченной, как весенний цветок. Эдвина мысленно порадовалась, представив, в какой восторг придет Сальвадор при виде неискушенности юной невесты. Девочка придется ему по душе, решила она, а большего нечего и желать.