Амалия Март - Взрывная Шипучка

Лезу в Гугл справиться о лечении при высоких температурах. Ни черта в этом не понимаю, сам почти не болел, а Оксана сама о себе была способна позаботится. А тут… Ввязался, на свою голову.

Остаток дня провожу то здесь, разгребая завалы документации, то там, мысленно возле скрипучей кровати. Вечером заезжаю домой переодеться, а после в ресторан за живительным бульоном. Голова полна стереотипов, и я прихватывают еще и килограмм апельсинов возле дома Шипучки. Чувствую себя ужасно нелепо.

И это чувство только обостряется, стоит войти в квартиру времен моей бабушки. Узкий коридор словно давит на плечи, заставляя сжаться и продвигаться полубоком. Запах старья забивается в нос и смешивается там с запахом макарон. Переваренных. Тут я эксперт.

Агния встречает меня с благодарной улыбкой и тут же стреляет глазами на пакеты в моих руках.

— Тут… суп. И апельсины. У нее аллергии нет?

— Не. Как и у меня, — кокетливо улыбается подруга Шипучки.

Я вручаю ей пакет, и она тут же ретируется на кухню. Я остаюсь в прихожей, снимать ботинки.

— Май, — кричит девчонка с кухни. — У нас появился свой фей-крестный!

Я ухмыляюсь. С чего это вдруг? Просто небольшой ужин на троих. И апельсины, да.

Агния проходит мимо меня в комнату с какой-то булкой в руках и, жуя, тараторит:

— Май, если ты за него замуж не выйдешь, я заберу его себе, серьезно. Охомутаю, пока ты тут при смерти валяешься и все, будет мне ужины таскать!

Я захожу в комнату как раз, чтобы услышать привычное шипение:

— Гуся, шла бы ты… работать.

Зеленоволосая подружка пожимает плечами и, круто обернувшись, выдает мне ослепительную улыбку. "Не за что" — беззвучно выводит она губами и скрывается в коридоре.

Из кухни доносятся звуки раздираемого пакета и коробок с едой. Я просто стою и смотрю на Шипучку. Выглядит лучше. Хотя все лучше, чем то, какой я застал ее вчера в агонии.

Сейчас она выглядит почти нормально: на голове замысловатый крендель из волос, на теле новая футболка не та смешная и ужасно короткая, что вчера. Ту я запомнил, когда держал Майю в руках, пока ее подружка пыталась заставить ее проглотить таблетки и пальцы ненароком касались раскаленного голого живота. С пирсингом. Взглядом скольжу по одеялу, туда, где скрыта сейчас та серебряная сережка, а ведь той ночью я до неё так и не дошел.

Майя ловит мой взгляд и смущённо натягивает одеяло повыше.

— Как самочувствие? — наконец, выдаю я.

Складываю руки на груди и опираюсь о деревянный комод сбоку.

— Лучше. Спасибо… за все, — тихо произносит она.

Ее взгляд проделывает почти тоже самое, что мой минутой ранее: скользит по моему телу, исследуя, словно что-то представляя. От этого взгляда зажимает затылок, и горячая волна проходится по позвонкам.

— Все, я пошла, дверь закрою, не шалите тут! Или шалите, даю свое благословение! Только я вернусь через два часа, чтоб все тихо было, понятно? — прерывает наши переглядки активная подружка.

— Гу-ся, — снова шипит Майя. — Вали!

— Ушла, ушла, — многозначительно улыбается та.

— Опять свино-стриптиз? — ищу тему для разговора.

— Не, сегодня быко-стриптиз. Просто Пашка, который в этом костюме скачет, тоже свалился, видимо, грипп какой-то. А Гуся…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Добрая душа?

— Скорее коммерческая. Платят вечерники хорошо.

Выдвигаю себе облезлую табуретку и сажусь ближе к кровати.

— Вечерники?

— Ага, те, кто вечернюю развлекательную программу заказывает.

— И много заказов?

— Ну, если вы взглянете, как мы живем… — она обводит руками пространство. — Станет очевидно, что не особо.

— Суп будешь? — переключаю ее внимание. Сейчас не время читать лекции, что есть и нормальная работа, в тепле и без ростовых кукол.

— Вы привезли мне суп?

— И апельсины, — многозначительно приподнимаю брови.

— Боже, какое благородство, — закатывает она глаза, а на губах расцветает маленькая улыбка.

Мы сидим друг напротив друга и едим на весу. Тарелки поставить некуда, а гнать девчонку на кухню не захотелось. Вдвоем на тех пяти метрах мы точно не развернемся. Майя работает пластиковой ложкой со скоростью света и становится очевидным, что она сегодня не ела. Потом тянется к рису с овощами, которые ждут своей очереди на полу, и поглядывает на меня, словно ища одобрения своим действиям.

Я делаю тоже самое: тянусь ко второму контейнеру и раскрываю его. Майя кидает прищуренный взгляд на картошку со стейком в моих руках и прикусывает губу.

— Поменяемся? — предлагаю я.

И, клянусь, лучезарнее улыбки я ещё не видел.

— Ах! А! А-а-а! — раздается прямо над нами.

Я в ужасе задираю голову, чтобы проверить, не почудилось ли. Словно мне в ответ раздается стук кровати о стенку.

— Что это?

— У нас очень активные пенсионеры сверху, — хихикает Шипучка.

— Пенсионеры? Да не могут они…

— Вам лучше знать, — беззаботно пожимает плечами голубоволосое чудо.

— Ах ты, козявка! — выбрасываю свободную руку и хватаю голую щиколотку, выглядывающую из-под одеяла.

Пальцы сжимают горячую кожу кольцом, вызывая будоражащие фантазии. Отставляю в сторону контейнер с едой и медленно, осторожно стягиваю девчонку с кровати прямо на пол. Она визжит, старается сохранить баланс и не уронить то, что держит. Я забираю из ее рук контейнер и нависаю сверху. Мои руки сжимают тонкую талию, пальцы оглаживают выступающие ребра, а пульс стучит в висках.

— Рано записала меня в пенсионеры, — хрипло выдаю я.

— Я болею, — выгибается в ответ на мои поглаживания.

— Я как раз собираюсь измерить тебе температуру, — наклоняюсь ближе к карим глазам, почти чувствую жар, исходящий от нее.

Конечно, ничего сейчас не будет, но отказать себе в кратком удовольствии и не коснуться ее губ — не могу.

Майя

Смотрю на темные изогнутые ресницы, зрачки, заполнившие серую радужку, и думаю только об одном: боже, у меня ужасно сухие губы!

Сейчас он коснется их, а там — потрескавшаяся земля пустыни Сахара. И все, момент испорчен! Нервно провожу языком по ним и шумно сглатываю. Эти манипуляции не укрываются от Медведя, он опускает взгляд на мой приоткрытый рот, его густые ресницы почти касаются щёк, и голову посещает ещё одна дурацкая мысль: не должно быть у мужчин таких ресниц, это просто противоречит закону природы!

Пальцы на талии собирают ткань длинной футболки, бедра оголяются, и я чувствую под собой жёсткий холодный пол. Но это совсем не помогает охладиться, напротив, меня снова окатывает волна жара. Щеки пылают, губы горят от прожигающего взгляда. Сердце… то и вовсе вышло из чата, оставив лишь тянущее чувство внизу живота и мурашки, разбегающиеся по телу.

Не выдерживаю засухи во рту и вновь облизываю губы. Не как призыв к действию, а просто как жизненная необходимость. Но, тем не менее, этот маневр становится спусковым крючком. С глухим рыком — точно Медведь! — Влад припадает к моему рту. Сначала просто напористо прижимается к губам, затем захватывает нижнюю и мягко сжимает.

Изо рта вылетает тихий стон. Боже, это на грани. Слишком мягко, слишком аккуратно, слишком хорошо. Еще одно едва уловимое движение губ и в его плену верхняя. Мамочка!

Приподнимаюсь на локтях, чтобы немного податься вперед и углубить поцелуй, но Влад пресекает эту инициативу. Снимает одну руку с моей талии и кладет ладонь мне под голову, уберегая от жесткой поверхности пола. Сам перемещается чуть вверх и захватывает все пространство надо мной. Теперь я в плену: в его руках, под ним, под прицелом.

Сердце вернулось и застучало во всех органах разом. Ещё одно лёгкое касание губ. И ещё. Я умираю. Точно. Это предсмертная агония, сейчас мозг прекратит свое функционирование, и в мир иной я захвачу только это последнее воспоминание — самый лучший поцелуй.

Кладу ладони на его широкие плечи, медленно путешествую к сильной шее, забираюсь пальцами под его футболку. Приоткрываю губы в надежде получить больше, кончиком языка очерчиваю его верхнюю губу, выпускаю стон, который рвется наружу. Но Влад тут же отшатывается.

Нависает надо мной, вперив мощные руки по бокам от моей головы. О, да, лучший ракурс, который может увидеть женщина. Обхватываю ладонями его бицепцы, или как там называют эти прокачанные банки на руках, и пытаюсь притянуть ближе к себе. Даже закидываю ноги ему на талию, чтоб не дать отстраниться. Чувствую себя маленькой обезьянкой, посягнувший на дерево баобаб.

— У тебя снова жар, — приглушенно говорит он и смотрит так… так, что градусы явно снова повышаются.

— Это от тебя… — боже, что я несу, в каких мыльных операх понабралась?

— Тогда стоит притормозить.

Влад с лёгкостью садится, освобождая себя из моего плена, и протягивает мне руку. Я жадно втягиваю воздух, только сейчас понимая, что почти не дышала все это время и, благодарно отвечая на протянутую руку, принимаю вертикальное положение. Щеки по-прежнему горят. Проверяю пучок на голове, не сбился ли, приличный ли вид. Поправляю футболку, бесстыдно задравшуюся до пупка. За всеми моими движениями следит мужчина напротив.

Он не нависает сверху, не давит своими габаритами, как еще минуту назад, а садится напротив, хмуро вглядываясь в мое лицо.

Все тело как-то разом ослабело. Опираюсь спиной на стоящий позади диван и закрываю глаза. Желудок по-прежнему выделывает кульбиты, пульс отдается в ушах, а кожа раскалена. Или это не из-за Медведя?

Большая шершавая ладонь ложится мне на лоб, и от неожиданности я распахиваю глаза.

— Ты вся горишь. Держи градусник, — протягивает термометр.

Его насупленные брови живут своей жизнью, честное слово. Пока взгляд мягкий и доброжелательный, они, как два разлученых в детстве близнеца, стремятся воссоединиться на переносице. Невольный смешок вырывается из меня дурацким фырканьем.

— Что смешного? — смотрит на меня изучающе.

— У меня точно жар, в голову приходят всякие глупости, — тихо говорю я. Приподнимаю руку и очерчиваю указательным пальцем одну мохнатую дугу. Влад дергается, но не отстраняется. — У вас в роду мексиканцев не было?

— Что?

— Кажется, у этих бровей есть прототип. Кало! Ну, вы понимаете, — хихикаю я.

— У тебя точно жар, — тяжело выдыхает Медведь. — Или брови это твой личный фетиш?

— Не знаю, — грустно вздыхаю я. — Никогда раньше за собой такого не замечала!

Хочу всплеснуть руками, но выходит как-то вяло. Влад тянется к градуснику у меня подмышкой и одним ловким движением вытягивает его.

— Черт. Когда ты пила жаропонижающие?

— В шесть, — глаза снова начинают закрываться, откидываю голову назад на диван и прикрываю лицо сгибом локтя.

— Четыре часа всего… Забирайся в постель.

— Не могу. Хочу на ручки, — вытягиваю руки перед собой, словно отбитый зомби, и жалобно скулю, не открывая глаз.

Одна сильная рука захватывает меня под колени, а вторая под спину, и я парю над полом. Удивительное ощущение. И эти несколько секунд в его руках — думаю, именно такое вспоминается на смертном одре. Спина касается жесткой пружинистой поверхности, одеяло накрывает до самого подбородка. Я морщусь и откидываю его ногами, потому что итак невыносимо жарко.

— Лекарство, — бурчит под ухом мужчина.

Разлепляю глаза и открываю рот, послушно принимая горькие пилюли. Запиваю водой и борюсь с острым желанием погрузиться в лечебный сон. Вряд ли там лучше, чем здесь. Уж точно там не будет такого мужчины.

— Хорошо девочка, — широкая ладонь совершает поступательные движения по моей голове, и я льну к ней, как к единственному источнику прохлады. — И за что ты мне такая досталась… — тихо задается вопросом Влад.

А я точно знаю ответ. И он знает. Вся вселенная знает!

— За грехи, — шепчу, погружаясь в сон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Майя

— Май, Майя, — меня расталкивает Гуся. — Глянь, — кивает мне за спину.

Я тяжело переворачиваюсь и наталкиваюсь взглядом на спящего мужчину. Свет из прихожей падает на его скульптурное лицо, очерчивая тенями сильный подбородок, покрытый щетиной, прямой нос и ресницы, веером разбросанные по щекам. Господи, чертов Аполлон воплоти.

— Что он тут делает? — тихо шепчу я.

— Ну, очевидно, спит.

— Спасибо, кэп.

Привстаю на одном локте и изучаю спящего Медведя. Большой. Сильный. Уютный. Пальцы свербит, как хочется коснуться его лица, провести подушечками по скуле, проверяя жесткость щетины. Хотя я прекрасно помню, какая она колючая, и как зудит после нее кожа вокруг губ.