Амалия Март - Взрывная Шипучка

— Это у того, который засовывал тебе язык в рот? Или у того, что лапал тебя, как девочку по вызову?

— Я не…

— Что? — повышаю я голос. — Не шалава? Прости, дорогая, но выглядит все именно так. Боже! — взрываюсь я. — Вот я дебил.

Зарываюсь руками в волосы и тяжело выдыхаю. Буря эмоций внутри тяжело поддается контролю.

— Никто не засовывал в меня язык! — топает она ногой. — Мы просто веселились!

— Ах вот, как это называется. Что ж, наверное, мне не стоило прерывать твое веселье, вперёд, — машу рукой на дверь. — Ещё не всем досталась порция Майи. Кто следующий в очередь на полапать мою девушку?

Голос опасно гремит, грозя привлечь к нам внимание жителей соседних многоэтажек. Отличное шоу тут назревает.

Лицо Майи искажается в непонятной мне гримасе. Она безмолвно открывает рот, желая что-то сказать, но я ей не даю.

— Собственно, все было понятно еще при первой встрече, — ядовито выдавливаю я.

— Что понятно? — взрывается она. — Что понятно? — кричит на весь двор. — Ты настолько закомплексован, закрыт в своем маленьком мирке, что любой выход из твоей зоны комфорта — уже преступление! Сидишь в этом своем офисе с бумажками, дом — работа, дом — работа. Со своими выдуманными правилами: смеяться — плохо, выделяться из толпы — плохо, встречаться с друзьями — да как я посмела!!!

— Ты даже не понимаешь, что в твоем поведении не так, — устало выдаю я.

— А что не так? Друзья иногда обнимаются и да, флиртуют. Но это не значит, что я когда-либо позволю им большее! Это просто развлечение. Кого-то немного занесло, но не вырывать же им за это руки? Я всем сказала, что не свободна. Сразу же. За своевольный поцелуй — кстати, совершенно невинный, там больше участвовал чертов крем, чем его губы! — я дала подзатыльник. В каком преступлении обвинишь меня ещё? Напилась? Виновна! Смеялась над дебильными шутками — каюсь! Что еще ты от меня ждёшь?

— Ничего. Я ничего не жду, — смотрю на Майю и понимаю так ясно, что становится больно: мы из разных миров. Нам никогда не найти точки соприкосновения. Да и что у нас есть, кроме физического притяжения? Ничего. Ничего нет.

— И что это значит? — она гневно сверкает глазами и складывает руки на груди.

— Только то, что было итак очевидно: возвращайся к друзьям, а я вернусь в свой закомплексованный мирок.

Разворачиваюсь в противоположную от паба сторону и делаю несколько шагов.

— И все? — кричит мне в спину. — Ты серьезно? Не будешь спорить со мной? Перевоспитывать? Просто уйдешь?

— Я тебе не отец, чтоб заниматься твоим воспитанием, — приглушенно срывается с губ. — Хотя твои дружки, очевидно, иного мнения.

Вспоминаю их дружный хохот за спиной. Со стороны оказалось более очевидным, насколько мы друг другу не подходим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Они дебилы, ты сам сказал, — шипит Майя. — И мне плевать, что они думают.

— А мне нет. Вот такой я старпер, — развожу руки в сторону. — Так ты меня назвала при знакомстве, да? И оказалась права. Мне тридцать восемь, Май. У меня свой устоявшийся мир, правила поведения и ценности. И я не готов меняться. А ты… Ещё очень юная, даже чересчур для своего возраста. Твое поведение сегодня говорит ярче любых слов. И пока не поздно, нам стоит прекратить попытку соединить наши миры. Это ни к чему не приведет.

— Ты бросаешь меня? — ошарашенно произносит она.

— Нет. Призываю к твоей рациональности…

— Из-за дурацкого дня рождения? — не унимается она.

— Ты даже не слышишь меня, — потираю лоб, собираясь с мыслями. Это сложнее, чем я думал. — Пока все не зашло дальше…

— Поздно! — выпаливает она.

— Что?

— Я говорю: слишком поздно. Все зашло дальше некуда. Я люблю тебя. Тебе от меня так просто не избавиться.

Ее слова сжимают горло. Как пули, выброшенные короткой обоймой, пронзают грудную клетку, застревают внутри, вызывая нестерпимое жжение.

Она явно не ведает, что говорит. Разве можно… за такой короткий срок?

Смотрю на высокую девчонку с дикими волосами, на ее стройное гибкое тело, на блестящие глаза, почти черные в ночи, и не верю. Не может она любить меня. Это все юношеский максимализм, гормоны, эмоции. Она, может, даже не знает, что это за слово такое "любовь". С чем его едят, как сервируют, как она откликается и какие последствия на себе несёт. И как больно, когда она проходит. Может, она влюбляется в каждого, кто встречается ей на пути, может, со всеми без разбора флиртует, может, просто подыскивает выгодную партию. Я же ничего о ней не знаю!

Только то, какая она взрывная, яркая, искренняя. Свежий бриз среди душного города. Вспышка света посреди темного неба. Нет, про выгоду это не правда. Я просто пытаюсь найти себе оправдание, чтобы не отвечать ей. Она наивный ребенок, все еще верящий в сказки, а я…

Я молчу очень долго. На нее больше не смотрю, устремляю взгляд на черное небо, сплошь покрытое звездами. Выискиваю самую яркую и невольно сравниваю с Майей. Настолько же сильно выделяющейся среди миллионов тусклых аналогов. И что мне делать с тобой, звезда?

— Я знаю, ты пока… не любишь меня, — подаёт голос моя звезда. Она делает робкий шаг ко мне и ещё один, и ещё. Крадётся неспешно, вглядываясь в мои глаза, прощупывая реакцию. — Но может… — она запинается, оказываясь возле меня. — Если ты дашь нам шанс… Будет не важно, что я такая глупая.

Кладет голову мне на плечо, ладонь на шею и проходится пальчиками по затылку, вызывая покалывание в позвонках. Я каменею, не в силах вымолвить слова или пошевелиться.

— Самая настоящая бестолочь! — продолжает тихо нашептывать мне на ухо, утыкается носом мне в щеку. — Ты научишь меня, как быть мудрее, как быть идеальной для тебя. И я все сделаю, слышишь, все сделаю, чтобы ты был счастлив. Готовить научусь, кота твоего адского приручу, никогда больше не буду встречаться с друзьями, если тебе это не нравится! Только пожалуйста, пожалуйста, не отталкивай меня.

От ее тихого голоса, искренности и нежности я умираю. Метафорически или натурально мне не понять. Сердце стучит так часто и громко, что я боюсь не выдержать этого напора. Как у мальчишки потеют ладони, пересыхает во рту, сбивается дыхание. Приступ нежности окатывает с такой силой, что я прижимаю Майю к себе, буквально вдавливая в свое тело. Кладу руку на ее изящную спину, прохожусь пальцами по позвонкам, вдыхаю неизменно сопровождающий ее тропический запах и прикасаюсь губами к виску.

— Ты и так идеальна, — шепчу против воли.

Надо бы оттолкнуть ее, отпустить. Ну, разве я вправе удерживать ее возле себя, будучи не уверенным, что из этого что-то выйдет? Но я не могу.

Никто никогда не хотел для меня меняться, никто не предлагал вот так запросто стать тем, кто мне нужен. Каждый кричал: принимай как есть или не принимай совсем. Но, как мне теперь известно, это не работает. Так может ли сработать с этой хрупкой девочкой, совсем-совсем не подходящей мне, но сумевшей вызвать такие эмоции?

— Я люблю тебя. Люблю, — горячий шепот, серия коротких поцелуев по щеке. Ловлю ее губы своими, чувствую легкую дрожь, которая передается и мне.

Могу вечно слушать эти слова. Их было так мало в моей жизни. Дефицит. И я изголодался.

Пускай, она не ведает, что говорит. Пускай я не в силах ей ответить взаимностью. Пускай у нас так мало шансов на удачный исход. Я ни за что не откажусь от этих трёх слов. Не сегодня.

— Эй, Май! — разносится пьяное позади нас.

Сжимаю кулаки, изо всех сил сдерживая желание размазать слизняка, посмевшего покушаться на мою Шипучку, по асфальту. Майя оборачивается и хмурится, глядя на своего дружка.

— Чего тебе, Морозов? — раздраженно кидает она.

— Так это что ж, не твой папашка? — таращит глаза щуплый засранец.

— Это мой парень. Разве я не предупреждала, что он огромный, как медведь?

Пацан делает несколько неуверенных шагов к нам, вставая ровно под фонарь, чем открывает занимательный вид на свою презрительную мину.

— Так это не папаша, а папик! Не ожидал от тебя такого, Майка, — присвистывает он. — Что ж ты сегодня об мои колени терлась, у этого не стоит? У него только кошелёк толстый?

Шипучка гневно раздувает ноздри, того и гляди взорвется. Я не даю ей такого шанса. Выбрасываю руку и точным движением укладываю пацана на асфальт.

Тот громко стонет, сжимая нос. Хватаю Майю за руку и увожу к дороге. Там по обыкновению рядком стоят бомбилы. Запихиваю слабо сопротивляющееся тело в машину и называю свой адрес. В крови гуляет адреналин, пополам с гневом.

— У меня завтра утренник, костюм дома, — слабо пищит Шипучка.

Беззвучно выругиваюсь и велю водителю разворачиваться. Кровь приливает к голове, глухо стучит в ушах. Не уйди мы оттуда, на асфальте осталось бы только пятно, а не корчащийся от боли имбецил. На Майю даже смотреть не могу. Значит, она ещё и на коленях успела поскакать…

И после всего этого говорит мне такие слова!

Шипучка, словно чувствуя мой настрой, вжалась в сидение машины и молчит. Даже не шевелится. Когда подъезжаем к ее дому, выходит безропотно, в квартиру поднимается беззвучно. В темном коридоре их облезлой однушки застывает, словно ожидая приговора.

Да, звезда моя, ты накосячила.

Кладу руки на пряжку ремня, с громким щелчком расстегиваю ее.

— Что ты делаешь? — хрипло спрашивает Майя.

— Берусь за твое воспитание.

— Всё-таки решил заделаться папашей? — язвит она.

— Ещё слово, Майя, и клянусь, ты месяц сидеть не сможешь.

Вытягиваю ремень из шлевок, и глаза девчонки округляются. Она делает несколько шагов назад и оказывается прямо возле расстеленной кровати.

— Ты же не серьезно? — дрожит, боится.

— А ты серьезно терлась об коленки своего дружка? Серьезно танцевала на столе, серьезно позволила ему…

— Я же просто веселилась! — раздраженно выдыхает она.

— Твой приятель так не посчитал!

— Я буду сопротивляться! — вскакивает на кровать, выставляет перед собой подушку.

— От меня не убежишь, — наступаю на нее, ловлю руками за запястья, но она выкручивается.

Ныряет мне под руку и оказывается на другой стороне комнаты. Неспешно наступаю на нее. Гнев давно улетучился, раздражение спало. Меня веселит наша игра.

Майя бросается к коридору, но я перехватываю ее за талию. Она громко визжит, когда я несу ее на постель. Кидаю на матрас, и она тут же пытается уползти, став на четвереньки и открывая отличный вид на то место, которое я мечтаю отходить. Ремень давно позабыт где-то на полу, поэтому ей прилетает ладонью. Она громко вскрикивает, а затем протяжно стонет выгибаясь.

Черт, наказание вышло из-под контроля.

Влад

— Ты серьезно отходил меня по заднице? — округляет глаза лохматое чудо.

— Ты не сильно сопротивлялась и даже, ну, — окидываю ее полуобнаженное тело взглядом.

— Нет, я… не может быть. Я совершенно точно не любительница таких вещей.

Майя заливается краской и прижимает к щекам ладони. Кажется, впервые вижу ее смущенной.

— Ну, значит, появился ещё один повод не пить, — бормочу я.

Хотя, если быть откровенным, вчерашняя ее провинность имеет и обратную сторону: ее развязный язык и… да, ночка выдалась необычной для нас обоих. Майя расхаживает по комнате, совершенно позабыв, что на ней практически ничего нет, кроме полотенца едва-едва прикрывающего бедра. Ее мокрые волосы слегка завиваются и почти художественно обрамляют лицо. Даже такая, сильно потрёпанная утренним похмельем и чувством вины, она — прекрасна. Ещё одна монетка в пользу молодости. И надо признаться, в эту копилочку только за сегодняшнее утро поднабежало немало валюты.

С тех пор, как проснулся, я бесконечно обдумываю сложившуюся ситуацию. Это ее признание — оно выбило почву из-под ног. И хотя ей эту часть вечера я не озвучил, в тайне надеюсь, что она вспомнит сама. Потому что теперь уже не повернуть назад, не хлопнуть дверью, оставив летний роман, как сладкое воспоминание. У нее есть чувства, у меня, кажется, тоже, и я еду знакомить ее с родителями. Хотя изначально в этом плане мотивы были другие: хотел просто погрузить Майю в близкую ей среду, чтобы она немного встряхнулась, поверила в себя, вдохновилась. Моя чокнутая семейка идеально для этого подходит.

— Я вела себя ужасно, — Шипучка останавливается посреди комнаты и смотрит на меня затравленным взглядом. — Прости. Не могу сказать, что во всем виноват алкоголь. Я честно просто не подумала, как все это выглядит со стороны. И что неправильно продолжать себя вести так, будто свободна, когда… Мы же все еще вместе?