Не то, что я плохой солдат. Я аккуратно приходила на еженедельные совещания к новым боссам; никогда не упоминала Вуди, если только они сами первыми не вспоминали о нем; никогда не выказывала неодобрения но поводу того, что у них нет опыта; и даже не закатывала глаза, когда одна из них (гений рекламы) предложила нам составить мониторинговые группы, дабы выяснить, интересует ли наше шоу молодежь. Я честно играла по правилам, отдавала сценарии, относила чеки в банк. Я сохраняла полное спокойствие в кипящем вокруг меня океане страстей, интриг, ударов в спину и доносов. Я и глазом не моргнула, когда Хелен проинформировала меня, что экс – редактриса «Арлекина» встречается с Филиппом.

Я была счастлива, что у меня есть работа – хорошо оплачиваемая работа, кстати говоря, – но при этом чувствовала себя совершенно несчастной. Я тосковала по минувшим дням, когда меня окрыляла мысль о том, что работаю с актерами и актрисами. Тогда я любила работу, меня радовало, что написанные мной серии смотрят миллионы телезрителей, мне даже нравились жесткие сроки, устанавливаемые на совещаниях. И не имело ровно никакого значения, что я пишу не для «Театра мастеров», что у моих персонажей регулярно возникает амнезия, что они восстают из мертвых и сбегают с какими-то таинственными монархами неких крошечных иностранных государств. Я балдела от мелодрамы, составляющей суть «мыльных опер», от умопомрачительных интриг, душераздирающих любовных сцен. Но времена меняются. Я уже не наивная инженю с широко распахнутыми глазами, пораженная тем, что мне некогда казалось блеском шоу-бизнеса. Я устала, выдохлась, и мне все надоело. Я – сценарист-эпи-зодник, чей эпизод подходит к концу.

Разумеется, доконала меня в конечном счете вовсе не работа или тоска по Вуди, и даже не то, что роман с Филиппом не состоялся. Доконала кража со взломом.

Это случилось в первый понедельник февраля, на той неделе, когда мне предстояло лететь во Флориду на день рождения матери. Придя домой примерно в восемь вечера после окончания рутинного совещания сценаристов, я вставила ключ в замок собственной двери и обнаружила, что дверь уже открыта. Подумав, что попросту забыла запереть ее, я вошла в квартиру, ожидая найти все в том же виде, как утром. Я ошиблась.

Думается мне, до этого момента я была весьма наивна в вопросах преступности. Да, я прожила на Манхэттене уже лет двадцать и отлично знала, что в Большом Яблоке есть положенная толика Гнилых Яблок. Но я никогда не становилась жертвой преступления, у меня никогда не вырывали сумочку, поэтому и пребывала в святой уверенности, что плохие вещи случаются с другими людьми.

И тут, войдя в собственную квартиру, я вижу, что все в ней перевернуто вверх дном. Посуда побита. Компьютер исчез. Телевизор исчез. А также испарились мои драгоценности, включая золотые запонки моего отца, значившие для меня куда больше, чем все остальное. Пропало и мое ощущение безопасности.

– Смахивает на работу психа, – изрек полицейский, заслуженный ветеран, судя по морщинистой физиономии и выражению обреченности. – Кто-то из жильцов дома. Один из портье, быть может.

– Мне следует поговорить об этом с комендантом? – поинтересовалась я.

– Хотите совет? – ответил коп. – Переезжайте. Раз эти типы выяснили, что ваша квартира легкодоступна, они подождут, пока вы замените все исчезнувшее, а потом вломятся и снова вас обчистят.

– Не обчистят, если вы их поймаете. – Полицейский пожал плечами. – Значит, есть шанс, что вы не найдете их?

– Как я уже сказал, на вашем месте я бы переехал.

Остаток недели прошел как в тумане. Пришлось привести в порядок то, что осталось от моей квартиры, сменить замки, несколько раз позвонить в страховую компанию и попросить побыстрее выплатить страховку. Пришлось смотаться в контору и позаимствовать один из компьютеров. При этом я часами сидела над сценариями, чтобы все закончить к пятнице. Я также собирала вещи, поскольку мой рейс на Флориду вылетал из Ла-Гуардиа в пять часов вечера пятницы.

Впрочем, я со всем справилась, и в семь тридцать вечера пятницы самолет приземлился в международном аэропорту Палм-Бич, где меня встречала мама.

– Ау! Я здесь, Дебора! – окликнула она, заметив меня на выходе из терминала. Мама помахала сумочкой, чтобы привлечь мое внимание, и нечаянно стукнула по голове контролера.

Я помахала в ответ, стараясь никого не задеть, и неожиданно для себя самой вдруг кинулась маме в объятия, как получивший ссадину шестилетний ребенок.

– Дебора, – ласково пробормотала мама, гладя меня по спине. – Девочка моя маленькая.

Но маленькой была она, как с изумлением обнаружила я. За последние несколько лет мама заметно усохла, но в этот раз она показалась мне особенно хрупкой, почти прозрачной. Но при всем том Ленора Пельц осталась привлекательной женщиной и выглядит куда моложе своих семидесяти пяти, подумала я. У мамы стройная фигура, волнистые серебристые волосы и бездна обаяния, из-за которого люди тянутся к ней. Но сражали всех наповал ее глаза. «Голубой от Тиффани», – как назвала их моя сестрица-барахольщица. На эти потрясающие, огромные глаза люди сразу обращали внимание при знакомстве с мамой. Плохо одно – ни я, ни Шэрон не унаследовали их.

– Я так рада, что приехала на твой день рождения, мам, – сказала я, все еще цепляясь за нее. – Мне и впрямь до зарезу нужно передохнуть.

– Работа тебя доконала, солнышко? – Мама погладила меня по щеке так, как способна погладить только мать.

– Помимо всего прочего, – буркнула я. – Я все объясню дома, ладно?.

Она пристально посмотрела на меня:

– Это не связано с Шэрон? Пожалуйста, скажи, что нет.

– Нет, ма. Это не имеет никакого отношения к Шэрон.

Мама с облегчением вздохнула:

– Ну, тогда вдвоем мы сообразим, что с этим делать, как поступали всегда, когда ты была ребенком.

Я улыбнулась. Моя мама – посредник. Мама – устранитель всех проблем. Золотая мама. Ну как такая милая, уравновешенная женщина могла породить столь вздорных отпрысков? И тут я напомнила себе, что родителей у меня двое.

От аэропорта мы направились на север по шоссе, минуя повороты на Ривьера-Бич, Палм-Бич-Гарденс, Юпитер и Хоб-Саунд, и добрались до Стюарта. Вся поездка заняла чуть больше часа. Мы доехали бы быстрее, но маме пришлось завернуть на заправку. Ей всегда нужна заправка. Ее «Олдсмобиль-Дельта 88», размером с морской лайнер, сжирает за десять миль галлон бензина. А вторая проблема с этой машиной та, что маменьку едва видно из-за руля, если она не подкладывает себе под зад телефонный справочник. Я долго недоумевала, почему мама не сменит эту колымагу на более современную машину размером поменьше, но потом сообразила, что большинство ее сверстников во Флориде тоже ездят на здоровенных старых рыдванах. Вероятно, это свойственно всему их поколению.

Около половины десятого мы наконец миновали мост Эванс-Крери над рекой Святой Люсии и оказались на полуострове Сьюел-Пойнт.

Мама за эти годы обновила дом – перекрасила степы, положила новый ковер, обзавелась современной кухонной техникой – но он по-прежнему оставался загородным домом образца 1970-х, каким я его помнила. Обожаемое моим отцом убежище в тропиках. Здание, расположенное среди похожих на джунгли зарослей и возведенное на сваях, возвышалось над рекой Святой Люсии и над особняками, стоящими на бульваре Святой Люсии в Стюарте.

Чтобы попасть в дом, нужно подняться по двум лестничным пролетам и еще по одной лестнице внутри. Поднимаясь, я размышляла, долго ли еще мама сможет карабкаться по этим ступенькам. Нет, в свои семьдесят пять она вовсе не стала инвалидом, но я знала, что придет день, когда подъем по этим многочисленным ступенькам будет для нее серьезным испытанием, если и не вовсе невозможным делом.

Бросив вещи в одной из двух гостевых спален, я направилась к маме на кухню. С аппетитом уплетая заранее запеченного ею цыпленка, я поведала ей о своих несчастьях.

– Может, пора уехать из города, – сказала она, когда я закончила печальную сагу.

– Именно это посоветовал мне и тот коп. Но куда же деваться?

– Почему бы не сюда? Мы здесь вполне разместимся. Ты всегда любила этот дом.

– Да, но в сорок три года как-то неприлично свалиться на голову матери.

– А потом подыщешь себе собственное жилье где-нибудь поблизости, обустроишься там, встретишь хорошего мужчину.

– Не хочу никого обидеть, мам, но все мужчины в окрестностях – твоих лет.

– Да, а женщины, которые их интересуют, – твоих.

– В данный момент мужчины – не самое главное, – рассмеялась я. – Я переосмысливаю весь свой образ жизни. Мне хочется поменьше стрессов, побольше самодостаточности.

– Повторяю, солнышко, переезжай в Стюарт. И забудь мой выпад насчет стариков. Ты удивишься, сколько тут теперь живет молодых.

– Вообще-то ничуть не удивлюсь. Читала я статьи о людях моего возраста, сбегающих из больших городов в маленькие местечки типа Стюарта. Они бросают высокие посты, чтобы стать там шеф-поварами, управлять пансионатами и учиться рисовать.

– Ты ведь тоже рисовала, когда училась в колледже, солнышко. Автопортреты, верно?

– Нет. Это Шэрон писала автопортреты, хотя все они куда больше смахивали на Натали Вуд, чем на нее. (Причем единственная общая черта у Шэрон с Натали Вуд – это страсть к Роберту Вагнеру.) Я же рисовала вазы с фруктами, вазы с цветами и все такое прочее.

– Ну, так ты вполне можешь снова этим заняться, верно? Найди работу и рисуй в свободное время.

– Возможно. Но какую работу я тут найду? Стюарт не то, что большой индустриальный центр.

– Нет, но я только что вспомнила, что Мелинда Карр, директор Исторического общества, на днях упомянула за ленчем, что у нее есть вакансии. Помнишь, я когда-то подвизалась там на добровольных началах? Когда работала в музее Эллиота на Хатчинсон-Айленде.

Я кивнула. Хатчинсон-Айленд – остров барьерного рифа, известный своими пляжами. Связанный с Сьюел-Пойнтом мостом через реку, он представляет собой местный аналог Майами-Бич. Построенные там стена к стене кондоминиумы возвышаются над Атлантическим океаном, а в зимние месяцы численность населения, составляющая пять тысяч человек, увеличивается вдвое. Учась в колледже, я провела там много праздничных каникул, шляясь по берегу, собирая ракушки и размышляя, кем я стану, когда вырасту. Мне и в голову не приходило, что буду размышлять об этом же в сорок три года.

– Так или иначе, – продолжила мама, – Мелинда сказала, что им нужен смотритель.

– Всем нужен.

– Это она так называет должность, Дебора. Смотритель. Вроде смотрителя маяка. По-моему, она имеет в виду управляющего.

– А Мелинда сказала, куда конкретно нужен управляющий?

– Да. В Убежище на бульваре Макартура.

Я вздрогнула. Убежище Гилберта, как оно официально называется, это зеленое деревянное строение, сооруженное на скалистой части Хатчинсон-Айленда более ста лет назад как приют для потерпевших крушение моряков. Восстановленное на средства округа и занесенное в национальный реестр исторических памятников, оно теперь открыто для публики как музей. Очаровательное, пропитанное старым морским духом здание, откуда открывается потрясающий вид на океан.

– Значит, Историческому обществу нужен человек, чтобы управлять Убежищем? – уточнила я.

Мама покачала головой:

– Нет, лишь для того, чтобы жить в расположенном рядом домике смотрителя. Скорее всего, этот человек должен присматривать за тем, как бы Убежище не обвалилось. Внутри коттеджа я никогда не была, но, по словам Мелинды, там есть спальня, гостиная, кухня, кабинет и – самое лучшее – выходящая прямо на океан лоджия. Конечно, таких денег, как ты получаешь за свои «мыльные оперы», тебе и близко не видать, но что-то все же получать будешь, да еще и жить прямо у воды, к тому же даром. Ты сможешь рисовать, читать и решать, чему посвятить остаток жизни. По-моему, неплохой временный вариант.

– Безусловно. – Идея провести полгода или даже год у океана в одиночестве, когда не надо давать на лапу вороватым портье, писать еженедельные сценарии и обхаживать самовлюбленных актеров, почти привела меня в восторг. – Но в этом наверняка есть какой-то подвох. Уж слишком привлекательно звучит, чтобы быть правдой.

– Ну, тебе может не хватить квалификации.

– По-твоему, у меня слишком высокая квалификация, да? – рассмеялась я.

– Нет. Возможно, им нужен человек, имеющий опыт в ремонте зданий. Кто-то, кто умеет заниматься починкой.

– Я умею заниматься ремонтом. Я просто набираю номер телефона и вызываю кого-нибудь, кто это делает. Я постоянно занимаюсь этим в своей квартире. У меня отличные отношения с комендантом.

Ленора Пельц улыбнулась.

– Подумай над этим в выходные. Если ты действительно намерена уехать из города, то я созвонюсь с Мелиндой и постараюсь устроить тебе встречу с ней. Ну а сейчас уже поздно, а мне завтра предстоит великий день. Ленч назначен на полдень. Шэрон хочет, чтобы мы были в Бока к одиннадцати.